Через час Джим вернулся, и вид у него был очень виноватый.
— Это ты меня довела… Если бы у меня не было такого поганого настроения, я бы и пальцем к тебе не притронулся. Посуди сама, я пахал как лошадь, не пил не ел, чтобы выкупить этих чертовых собак у старика Таккера, а ты начинаешь при мне поливать номер грязью. Но мне, конечно, не следовало бить тебя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Это все мой проклятый характер… Но клянусь тебе, это больше не повторится! Попробуй… попробуй начать все сначала, а Викки? Может, у нас еще получится?
В глазах его блеснули слезы, и Викки вдруг увидела перед собой несчастного мальчишку, которого каждый день лупил пьяный отец, лупил до тех пор, пока парень не подрос и не оказался в состоянии дать сдачи. А увидев это, она опять поддалась слабости и решила простить его снова — но в последний раз.
Потом Джим пошел копаться в моторе грузовика, а она, покончив с домашними делами, отправилась проверить собак. Возвращаться в тесноту фургона Викки не хотелось, и она решила прогуляться, благо до вечернего представления еще оставалось время.
Перед тем как выйти из фургона, она припудрила синяк на щеке, но правая половина лица вспухла, и этого не смогла бы скрыть никакая косметика. Дойдя до аттракционов, она собралась было повернуть назад, но любопытство взяло верх. Ей хотелось посмотреть, что предлагал этот хваленый цирк посетителям и что такого интересного можно было увидеть в палатках.
Красно-белые палатки под бездонным июльским небом смотрелись на удивление весело, а когда она заметила, как крохотный мальчуган заливается смехом при виде парящего над шатром оранжевого аэростата, настроение у нее и вовсе поднялось. «Будь у меня такие же радостные воспоминания о цирке или ярмарке, я бы, возможно, относилась к ним значительно лучше», — подумала она.
Викки подошла почти вплотную к большому шатру, как вдруг разглядела миниатюрную палатку, настолько похожую на своего исполинского собрата, что их можно было бы принять за слона и новорожденного слоненка. Такое сравнение позабавило ее, и она еще больше развеселилась, когда прочла объявление, что мадам Роза, единственная и неповторимая предсказательница судьбы, предлагает посетителям свои цыганские услуги. Увидев женщину в пестром вычурном одеянии, вышедшую навстречу из палатки, Викки чуть не прыснула.
— Прошу прощения, — спохватилась она, вежливо уступая ей дорогу.
Но женщина остановилась как вкопанная. Она была на несколько дюймов ниже Викки, маленькая и изящная, несмотря на намотанные на нее тряпки. Волосы женщины скрывала чалма из разноцветного шелка, в котором поблескивали серебряные и золотые нити, а на пальцах, руках и шее сверкали и звенели кольца и браслеты. Кожа незнакомки, цвета слоновой кости, казалась бледной даже в слепящем свете полудня, а у глаз и уголков губ собралось несколько морщинок. От лба через нос к подбородку шли еле заметные шрамы, но, как ни странно, они нисколько не портили ее лица. Скорее, прибавляли ему загадочности, ибо в целом это было лицо незаурядной красавицы.
До Викки, наконец, дошло, что они не отрываясь смотрят друг на друга, и хотя лицо женщины стало бесстрастным, Викки показалось, что та потрясена.
— Кто вы? — с нажимом спросила женщина, и Викки уловила в ее хрипловатом голосе акцент.
— Я ассистентка Джима Райли в номере с дрессированными собаками.
— Нет, не то. Как вас зовут?
— Викки… Виктория Сен-Клер.
На этот раз ошибки быть не могло: женщина пошатнулась, словно от удара, и Викки испуганно поймала ее за локоть.
— Вам плохо… э-э… мэм? — спросила она.
— Мадам Роза, девочка… У меня просто немного закружилась голова. Вы не поможете мне зайти обратно в палатку?
Опираясь на руку Викки, она прошла сквозь полог.
— Вон туда… к стулу, — сказала женщина, и Викки с облегчением увидела, что краска возвращается на белое как мел лицо. Из-за внутренней перегородки появилась другая женщина; при виде мадам Розы она слабо вскрикнула и поспешила помочь той сесть на стул. Только после этого она мельком взглянула на Викки и вдруг замерла с открытым ртом.
— Кто вы? — спросила она точь-в-точь как минутой раньше мадам Роза.
— Викки Сен-Клер, — нахмурившись, ответила Викки.
— Боже, точная копия…
— Ты не приготовишь нам чаю, Кланки? — оборвала ее мадам Роза. Переведя дух, она с улыбкой обратилась к Викки. — Вы были очень добры ко мне, и я просто требую, чтобы вы остались и выпили со мной чаю.
— Благодарю вас, — откликнулась Викки, удивляясь тому, с какой охотой принимает приглашение. Дед терпеть не мог цыганок, называя их отбросами общества, да и сама Викки, хотя и знала теперь, что ее мать была цыганкой, относилась к ним с предубеждением. Но мадам Роза так отличалась от всех людей, с кем Викки в этой жизни сталкивалась, что ее происхождение уже не имело значения.
Мадам Роза указала Викки на стул с бархатной красной обивкой, и Викки, присев, вежливо оглядела шатер изнутри. Черный шелк не пропускал в шатер дневного света. Стоящий на полу большой электрический вентилятор создавал в помещении приятный холодок. По брезентовому полу тут и там были разбросаны яркие коврики, освещенные сверху антикварной и, судя по всему, очень дорогой лампой. В общем, создавалось впечатление, что дела у этой прорицательницы идут весьма и весьма неплохо.
— Вы предсказываете будущее при помощи хрустального шара? — спросила она мадам Розу, поскольку пауза затянулась.
— Иногда. Но я предпочитаю карты.
И вновь Викки отметила хриплую нотку в ее голосе. Необычным показался ей и акцент — не то английский, не то по-южному тягучий, но в целом совершенно незнакомый.
— Вы действительно цыганка? — спросила Викки в порыве любопытства.
— Да. Хотя мы сами предпочитаем называть себярома.
Викки закивала, радуясь тому, что женщина не обиделась.
— Мне бы хотелось предсказать вам будущее, — сказала мадам Роза. — Просто так, не за деньги.
От ее пронзительного взгляда Викки почувствовала себя не в своей тарелке: ей вдруг вспомнилось, что щека у нее вспухла.
— Боюсь, я не верю в мистику, — ответила она.
— И не нужно верить. Будем считать все это игрой.
Мадам Роза поднялась, подошла к длинному столу и взяла в руки деревянную шкатулку. Оттуда она достала карты — судя по их виду, такие же старые, как и шкатулка.
— Эти гадальные карты принадлежали когда-то моей матери, — сказала она. — Как видите, тиснение на рубашке совсем стерлось. Обычно для клиентов я использую другую колоду.
Недоумевая, почему именно ей выпала такая особая честь, Викки смотрела, как мадам Роза, закрыв глаза и шевеля губами, тасовала колоду. Викки улавливала отдельные слова, но они были ей неизвестны. Специально изучавшая языки и свободно владевшая французским, немецким и испанским, Викки могла с уверенностью сказать, что слышит не европейскую речь. Неужели это по-цыгански?
— Когда будете сдвигать карты, — открыв глаза, заговорила гадалка, — сосредоточьтесь на самом заветном вашем желании. Не позволяйте дурным мыслям вмешиваться в ваши раздумья — и, может быть, мне удастся сказать, сбудутся ли ваши мечты.
Викки взяла в руки колоду и, медленно сдвинув карты, попыталась сузить круг своих желаний. А чего, собственно, хочет она от жизни? Денег — чтобы быть независимой, но не слишком много, чтобы они не стали бременем. Мира. Человека, который любил бы ее и заботился о ней. Детей. Она окружила бы их любовью, которой так не хватало ей самой…
Женщина взяла карты у нее из рук и начала раскладывать их на столе. Шевеля губами, она внимательно вглядывалась в каждую карту. Затем медленно подняла голову и взглянула на Викки. В ее глазах, сверкавших как два изумруда, читалось какое-то потаенное чувство. Может быть, печаль?
— Какая безрадостная жизнь… — так же медленно произнесла гадалка. — Как могло случиться, что за восемнадцать лет, прожитых на этом свете, вам перепало так мало радости и счастья?
Викки стало вдруг не по себе. Конечно, все это турусы на колесах, но все же почему слова женщины так пугают ее?
— Вообще-то у меня до сих пор была на редкость удачная жизнь, — сказала она и удивилась: зачем это вдруг она покривила душой?
Мадам Роза постучала ногтем по карте: