Улучив момент, она задала внешне безобидный вопрос:
— А что, мой… э-э-э, Джейм был болезненным малышом?
— Джейм? С чего это ты взяла? Более здорового ребенка свет не видел. Правда, у меня не было возможности заботиться о нем самой, но его няньки не знали с ним хлопот. Все его просто обожали. Он был всегда такой красивый, улыбчивый и добрый! Когда он подрос, Эрл в минуты раздражения называл его бабником, но это неправда. Разве Джейм был виноват в том, что женщины вокруг него так и вились?
— И тем не менее он женился на моей матери… — осторожно вставила Викки. — А кстати, они были вообще женаты?
— Ну конечно! Мы с Эрлом не поехали на свадьбу, ведь… ведь… в общем, мы чувствовали себя разочарованными и обманутыми в своих ожиданиях. Твоя мать была… в общем, не о такой жене для Джейма мы мечтали. Никто не знал, откуда она вообще взялась, да еще все эти байки о ее прошлом… Она пользовалась дурной славой еще до встречи с Джеймом. — Миссис Ада тяжело вздохнула и тряхнула головой. — Они были женаты два года, всего два года. Потом Джейма… потом он покинул этот мир. Что до твоей матери, то еще через года два она разбилась во время прыжка.
— Во время прыжка?
— Да, какой-то там номер в цирке. Так ты оказалась у нас. Как часто я потом жалела, что у меня не хватило характера пойти против Эрла и побывать на их бракосочетании…
Викки какое-то время переваривала услышанное, затем, встрепенувшись, спросила:
— Бабушка, у тебя нет их фотографии?
Старушка даже испугалась:
— Нет, нет! Эрл будет в ярости… Он хотел, чтобы ты нас и только нас считала своими родителями. Что было — то прошло, и не надо ворошить былое.
— Но неужели вам с дедушкой не приходило в голову, что вся эта таинственность лишь разжигает мое любопытство?
Миссис Ада пристально взглянула на девушку.
— Странно. Ты точь-в-точь повторяешь то, что я говорила Эрлу. Впрочем, он, разумеется, даже и слушать меня не стал. Он вообще никогда к моим словам не прислушивался. Иногда мне кажется, что я вообще для него не существую.
Викки промолчала. Ее и раньше поражало, что эти два человека, общение между которыми не выходило за рамки неизбежных формальностей, когда-то были так близки друг другу, что даже произвели на свет ребенка. Любили ли они хоть когда-нибудь друг друга? А если да, то что превратило их любовь в прах? Знакомо заныла грудь — это болело то ли сердце, то ли душа. Где-то в бесконечном далеке ее памяти смутно брезжило воспоминание о сверкающей улыбке, певучем ласковом голосе, нежных объятиях — о золотом веке, который был и канул в небытие. Неужели это воспоминание о матери?
— Бабушка, — настойчиво сказала Викки, — ведь не может быть, чтобы вы сожгли все фотографии! Ведь он был вашим единственным сыном!
Но старая миссис Ада уже ничего не слышала, и лицо ее приобрело обычное в последние недели выражение: бессмысленная улыбка, бесцельно блуждающие глаза, пустой взгляд… Викки уже знала, что такая перемена имеет прямое отношение к той коричневой жидкости, которую она попивала из чайной чашки.
Чего никак не могла понять Викки, так это откуда у бабушки такие богатые запасы хереса. Время военное, спиртного нигде не достать. Конечно, пронырливость слуг не знает границ, особенно если речь идет о миссис Райт, бабушкиной сиделке, но откуда у бабушки деньги? Никогда их у нее не было, а теперь тем более. Неужели драгоценности?..
Викки перевела взгляд на шкатулку красного дерева, стоявшую на изящном туалетном столике возле двери. Убедившись, что глаза бабушки закрыты, девушка тихо встала, подошла к столику и открыла шкатулку.
Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь многого не хватает. Нет ожерелья из гранатов и бриллиантов, перстня с сапфиром, браслета из изумрудов и чего-то еще.
Так вот за какую плату миссис Райт взялась снабжать хозяйку хересом! Первым порывом Викки было пойти и поговорить с миссис Райт, пригрозить, что если она не прекратит обирать больную старушку, Викки пожалуется мистеру Сен-Клеру. Но тут же Викки поняла, что ничего этого она не сделает. Сказать деду, что бабушка обменивает драгоценности на херес, и тем самым превратить и без того безрадостную жизнь старушки в ад Викки не могла.
Миссис Ада беспокойно шевельнулась в своей огромной кровати, и Викки, не желая быть застигнутой за разглядыванием бабушкиной шкатулки, быстро ее захлопнула. Услышав, что бабушка успокоилась и ровно засопела, Викки хотела уйти, но тут ее взгляд упал на маленький медный ключик, сиротливо лежащий на гладкой поверхности стола. Викки взяла ключик в руки, и огляделась: от чего он, интересно? Шкатулка исключалась сразу — она вообще не запиралась.
Заинтригованная, девушка осмотрела ключ: старомодный, потускневший от времени, явно от какого-то антикварного комодика или бюро. Но от какого? Дом полон старинной мебели, а комната бабушки особенно. Почти во всех столах, комодах, бюро и тумбочках, составлявших убранство спальни, имелись ящички, запирающиеся на ключ, и у Викки прямо-таки глаза разбежались.
Помедлив, она выбрала для начала письменный стол, стоявший между окон. Выдвижной ящик под крышкой стола оказался заперт, и, обследовав медную скважину, Викки обнаружила, что она исцарапана и стерта, словно ящик открывался бесчисленное множество раз и ключ вставлялся нетвердой, дрожащей рукой. Быстро оглянувшись на бабушку и убедившись, что та по-прежнему спит, девушка вставила ключ, повернула его и выдвинула ящик.
Все, что она обнаружила, — это маленький альбом для фотографий в кожаном переплете. Не колеблясь ни секунды, девушка вытащила альбом, сунула его под мышку и, заперев ящик, осторожно положила ключ на прежнее место — рядом со шкатулкой. Только после этого она перевела дыхание и оглянулась: спит или не спит бабушка? Глаза закрыты, но обычного похрапывания не слышно.
Успокоив свою совесть тем, что берет альбом совсем ненадолго, Викки побежала к себе в комнату. Но и там она не решилась его открыть. Она быстренько переоделась в брюки для верховой езды, плотно облегающий жакет, нацепила жокейскую шапочку и выскочила из дома, держа в руках легкую кожаную сумку, куда обычно клала бутерброды для себя и яблоко для лошади. Сейчас в сумке лежал альбом.
Через пятнадцать минут Викки уже сидела у могилы отца, держала на коленях альбом в кожаном переплете и никак не могла решиться открыть его. Было так страшно разочароваться, обнаружив, что ее настоящий отец не имеет ничего общего с тем прекрасным образом, который она себе придумала!
Правда, школьная подружка Викки Дарси Вудроу находила романтичной ситуацию, когда правда о твоих родителях окутана тайной. Но Викки слишком хорошо знала, как мало романтики в сиротской доле, каково это — плыть по волнам жизни в одиночестве и не иметь возможности бросить якорь в тихой безопасной бухте. Иногда она казалась себе призраком, блуждающим по темным коридорам огромного дома Сен-Клеров с его шорохами в углах и немыслимыми сквозняками.
Внешне все в этом доме выглядело солидно и импозантно, но из разговоров слуг Викки знала, что ретроградство и самодурство деда всем стоят поперек горла. Слуга здесь не мог позволить себе даже малейшей небрежности или отступления от порядка, не рискуя тут же лишиться места. У самой Викки, например, сменилось множество нянек, и причины, по которым ни одна из них не задерживалась, были столь незначительными, что Викки их даже запомнить не могла. Просто с детства у нее вошло в привычку не привязываться к слугам и няням.
Она постоянно завидовала Дарси — та вела нормальную человеческую жизнь, жила в современном доме со светлыми комнатами, простой мебелью и яркими полотнами импрессионистов на стенах, не имевшими ничего общего с потемневшими масляными портретами, развешанными по коридорам особняка Сен-Клеров. Пусть этим портретам и не было цены, как не раз громогласно заявлял дед, но что до Викки, то на нее созерцание умерших предков нагоняло лишь тоску и уныние.
Временами ее охватывало ощущение удушья — она чувствовала себя пленницей в доме, в котором за каждым твоим шагом следят, выйти из которого без разрешения нельзя. В тех редких случаях, когда ей позволялось посетить школьный праздничный вечер, дед не ложился спать до тех пор, пока Джонсон, его личный шофер, не привозил внучку домой. И начиналось: во что играли? Были ли на вечере мальчики? Если были, то говорили они с ней или нет, и о чем говорили… и в том же духе.