Мариана Запата - Виннипегская Стена и я

— Они не вернулись домой прошлой ночью, — ответил он и перекинул свою ногу через мою, рукой он сжал мою лодыжку перед тем, как он спрыгнул с кровати с грацией, которую я не упустила, даже если и пыталась осмыслить то, что только что произошло. У двери Эйден на минуту остановился, засунул руку в штаны и поправил себя. — Я сейчас вернусь.

Я кивнула.

На мгновение он открыл рот, но затем закрыл его.

— Прости, Ван, — этот тупой писк стал еще сильнее, и он покачал головой. — Дай мне проверить.

И он ушел.

Мы только что целовались и были на грани того, чтобы сделать что-то, где точка невозврата была бы уже недоступна, и вот его нет в комнате.

Серьезно? У них было столько времени, чтобы прийти, и они должны были сделать это именно сейчас? Они не могли подождать еще пару минут?

Я даже не сомневалась, что это они, но что, черт побери, они делали там до девяти утра? Разве клубы не закрываются в три? Зевая, я села в постели, раздумывая над тем, почему Зак не ввел код, а затем подумала о том, что, черт побери, они только что прервали.

Вздохнув, я набрала номер Дианы, обещая Лео, который скулил в своей клетке, что выпущу его через минуту, потом скрестила ноги и прижала телефон к уху, а из-за влажности между моих бедер я чувствовала себя не слишком комфортно. Я услышала три гудка, прежде чем она, наконец, ответила.

— Привет, — поздоровалась я.

Я знала Диану, кажется, вечность. Я была рядом с ней, когда ее первый настоящий парень разбил ей сердце, и я была рядом, когда умерла ее собака. Я думала, что слышала в ее голосе все возможные эмоции за столь долгий период. Поэтому я оказалась не готова к разбитому, расстроенному слову «Ван», вылетевшему из ее рта.

— Ди, что случилось? — мне сразу стало страшно.

Она рыдала. И, как я поняла, она делала это уже некоторое время. Сквозь слезы отрешенным тоном она рассказала мне, что произошло. К тому моменту, как я повесила трубку, все мое тело онемело. Сидя там, я забыла о Лео, пытаясь взять себя в руки.

Я даже не могла заплакать.

Встав, я попыталась сглотнуть боль в горле. Почти вслепую, движимая инстинктом, я заставила себя спуститься вниз по лестнице. У меня звенело в ушах. «Когда начался этот звон?» — размышляла я отвлеченно, пытаясь собраться с мыслями, но поняла, что не могу ни на чем сосредоточиться.

Удивительно, как быстро все может поменяться; эта возможность никогда не переставала удивлять меня.

Когда я обнаружила всех парней в гостиной, меня, наконец, настигли слезы. И когда я увидела Зака, лежащего на диване с очень заметным гипсом на ноге, которую он закинул на пуфик, я раскисла. Вина и гнев, наконец-то, запустили свои паучьи лапки в моей сердце, вырывая из меня слова. Мой голос надломился, когда я спросила:

— Эйден, ты можешь отвезти меня в больницу?

Я пялилась на экран своего телефона, пока слово «Мама» не сменилось на «Пропущенный вызов».

Я ни секунды не испытывала чувства вины за то, что отправила ее звонок на голосовую почту. Ни на секунду. Я перезвоню ей. Когда-нибудь. После пробежки я слишком сильно устала.

— Милая, хочешь что-нибудь съесть? — неожиданно донесся голос Зака с его места на кухне.

Когда мой телефон зазвонил, я даже не осознавала, что настолько отключилась. Я подняла голову и увидела, что Зак стоит у кухонного островка, одним бедром он упирался в стойку, а в руке держал лопатку.

Но мой взгляд зацепился за костыль у него под мышкой. Мне не надо было осматривать комнату, чтобы понять, что другой костыль он прислонил к холодильнику. За последние две недели я находила его там раз десять.

Да, костыли. Впервые я увидела их, когда он вместе с друзьями Эйдена приехал домой после того, как несколько часов провел в отделении скорой помощи, благодаря микротрещине в его ноге.

Каждый раз, когда я их видела, мне хотелось разрыдаться. Не потому, что он сломал несколько костей, что само по себе ужасно, а из-за того, о чем это мне напоминало.

Они напоминали мне о лице Диане, которое я увидела, когда мы с Эйденом заехали за ней.

Эйден отвез меня в больницу сразу же, как только я смогла собраться с мыслями и рассказать ему о том, что произошло. Что Диана пошла выпить с коллегами по работе и задержалась. Что посреди ночи к ней в квартиру пришел ее парень и злился из-за того, что она поздно вернулась. Она ему изменила? Сколько членов она отсосала? Почему она не позвала с собой его? А потом она рассказала мне, что он ударил ее и продолжал бить, пока не убежал, а она смогла встать и постучалась к соседу, и тот отвез ее в больницу. И она подала на него заявление в полицию.

Следующие два дня я провела в ее квартире, чтобы она не оставалась одна, и она рассказывала мне, как плохо все было. Как ей стыдно. И какой глупой она себя чувствовала.

После этого я мало что помнила. Мне казалось, будто все это страшный сон. Я чувствовала удушающую, изнурительную вину за то, что не заставила ее рассказать мне, что что-то не так. Почему я ничего не сказала? Ничего не сделала? Она ― моя лучшая подруга. Я должна была знать. Разве я не прожила большую часть своей жизни в родном доме и не скрывала ото всех все, что там происходило?

Ее черный глаз, разбитая губа и синяки, которые я видела на ее запястьях и шее, когда сидела в ванной, пока она мыла мои волосы, застыли у меня перед глазами. И я совсем не удивилась, когда на второй день она сказала, что хочет ненадолго уехать к родителям в Сан-Антонио. Она не была уверена, надолго ли, но знала лишь, что хотела побыть с ними. Я помогла ей упаковать два чемодана.

Когда такси высадило меня у дома, я знала, что друзья Эйдена уже уехали: на подъездной дорожке и на улице не было других машин, кроме моей. Когда я зашла в дом, Эйден сидел в своем углу на кухне. Он без слов подошел ко мне и обнял, позволяя мне прижаться к его великолепной большой груди.

Много раз в жизни я ощущала себя беспомощной — на самом деле, слишком часто — и сейчас, когда я уже взрослая, мне было тяжело это вынести. Потому что ты ничего не можешь сделать, когда случается нечто подобное с человеком, о котором ты заботишься.

А злость и сожаления поедают тебя живьем.

И все следующие дни я не могла стряхнуть с себя вину и разочарование из-за того, что ничего не сделала или не заставила Родриго, брата Дианы, заставить ее открыться.

Когда той ночью я легла в кровать Эйдена, и каждую ночь после того дня, потому что только с ним я чувствовала себя лучше, он приветствовал меня без единого слова или жалобы. Я не хотела говорить, и пошла к единственному человеку, который лучше, чем кто-либо, понимал, что происходит с теми, кого мы любим.

А потом настал день, когда ему нужно было уезжать в Колорадо. Он стоял передо мной в своей спальне, обнимал меня, целовал мои щеки, нежно целовал мои губы, потом надел что-то мне на шею и ушел.

Мой друг уехал. А с ним и мой щенок.

Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

И только когда он уже вышел за дверь, я увидела, что он мне оставил. Свой медальон. Медальон Святого Луки, который отдал ему его дед. И я расплакалась.

Зак, который, как я думаю, не знал, как справиться с состоянием, в котором я пребывала, проверял, чтобы я ела, и время от времени заглядывал ко мне.

Но после того как уехала Диана, ничто не могло изменить правду, живущую в моей душе: я чертовски сильно скучала по Здоровяку. Невероятно сильно.

Хорошие вещи в нашей жизни драгоценны, а я была слишком труслива, чтобы сделать что-то с подарком, который был мне дарован, и, казалось, мне каждый день напоминали об этом.

С того самого момента, как Эйден приземлился в Дюранго, он постоянно писал мне. Сначала:

Прилетел.

Затем он прислал мне фотографию Лео, на которой он сидел на полу арендованной машины, которая стала его на следующие два месяца. А затем как он бегал в снегу у дома в Колорадо.

Неделя пролетела в мгновение ока. В день он присылал мне около четырех сообщений. Два из них всегда были о Лео, а остальные два о чем-то обыденном.

Он проинформировал меня:

Забрал с собой всю твою коллекцию «Драгонболл», если ты задаешься вопросом, где она.