Мариана Запата - Виннипегская Стена и я

— Она может делать, что хочет, — ответил Виннипегская Стена холодным тоном, в котором не было ни одной эмоции, что подтверждало — он имел в виду именно то, что сказал.

Что за чертов мудак. Меня хоть кто-то ценит?

— Она все равно мне не нравилась, — продолжил адвокат дьявола.

Мне тоже Тревор не очень нравился, но, черт, разве не было более важных тем для обсуждения, чем говорить обо мне за моей спиной?

Эйден, с другой стороны, ворчал, и оскорбления продолжились...

— Может, я смогу найти тебе кого-то посимпатичнее. Что думаешь? — тон Тревора повеселел от его шутки.

Я ждала. И подождала еще немного, чтобы Эйден сказал ему заткнуться и заняться своей работой.

Но я ждала напрасно. Он не произнес ни слова.

И все, что я сделала для Эйдена...

Все...

Он позволит Тревору говорить такое обо мне? То есть, я полагала, что порядочный человек этого не позволит. Я никому не позволяла отзываться плохо об Эйдене, если это не мы с Заком сплетничали, но я поняла, что у нас есть на это право, так как он его сосед, а я его лакей.

Но весь разговор — этот момент — ощущался как предательство на самом высоком уровне.

Одно дело, что я его работник, но разве его совсем не заботит, что я ухожу? И, самое главное, он позволяет этому мудаку говорить обо мне? О том, как я выгляжу? Я никогда не появлялась на работе в неопрятном виде. Мои прямые, каштановые волосы, как правило, всегда хорошо выглядели, потому что я мало что с ними делала, и чаще всего они спадали мне на плечи.

Я красилась и старалась хорошо одеваться. Я не красавица, но и страшной тоже не была — ну, по крайней мере, я так не думала. И, конечно, у меня не нулевой размер, или третий, или пятый. Но Тревор, мать его, издевается надо мной? Надо мной? Чертова булочка?

Все это ударило по мне. Если я захочу завести парня, я могу получить парня, и он не будет выглядеть как Шрэк, черт побери.

Чертов мудак. Кем он себя считает? Начнем с того, что он не Киану Ривз.

Я смогла досчитать до двух, прежде чем подумала «к черту» и вышла из себя.

Что я здесь делаю? Прошли недели с тех пор, как я рассказала им, что ухожу. Эйден стал более властным и угрюмым, чем обычно. Холоднее. В данный момент я даже не могу списать все на его травму.

И вот я здесь, переживаю, убираю его дом, кладу шоколад на подушку, откладываю свои мечты, потому что чувствую себя виноватой, бросая его, и он даже не может сказать Тревору, чтобы тот не говорил обо мне гадости.

Я сглотнула и моргнула. Лишь раз. Встретилась глазами с Заком и обнаружила, что его челюсть сжата. Покусывая внутреннюю сторону щеки, я думала о том, что сказала себе у обочины с мусором. В тот день я начала выходить на прогулку. Даже делать пробежку. На прошлой неделе я получила зарплату.

Это моя жизнь, и я выбираю, как провести ее, не правда ли? Разве я недостаточно сделала? Недостаточно вынесла? Недостаточно натерпелась?

Если я не мирилась с людьми, которые должны быть важны для меня, какого черта я мирюсь с теми, кто не важен? Жизнь — это то, что ты из нее сотворила, по крайней мере, это то, что отпечаталось во мне после книг из серии «Куриный бульон», которые мне доверил приемный отец, когда я стала подростком. (Примеч. «Куриный бульон для души» (англ. Chicken Soup for the Soul) — самая успешная в мире серия вдохновляющих реальных историй, каждая книга которой состоит из 101 короткого мотивирующего рассказа и эссе. Первая книга была написана всемирно признанным мотивационным спикером Джеком Кэнфилдом и его коллегой, мотивационным оратором, тренером и писателем Марком В. Хансеном. На сегодняшний день в серии более 250 книг). Когда жизнь преподносит лимоны, ты выбираешь, что сделать из них; и не всегда это должен быть лимонад.

Мысленно шлепнув себя по заднице, я кивнула единственному лояльному человеку в этом доме.

— Я ухожу отсюда.

— Ван... — начал говорить он, качая головой. Его вытянутое лицо напряглось.

— Не волнуйся. Они того не стоят.

Зак потер подбородок, а затем склонил голову в направлении лестницы.

— Выбирайся отсюда, прежде чем я попытаюсь надрать их задницы.

Я фыркнула, находясь на грани слез. Попытается надрать их задницы, как же.

— Звони мне и пиши. Хорошо?

— Ничто не остановит меня от этого, — заверил он меня, вытягивая кулак.

Думая о своих сестрах-психопатках, я наполнила свои вены каждой унцией заработанной тяжелым трудом уверенностью, которая была во мне, и стукнула его кулаком. Мы мгновение смотрели друг на друга, прежде чем обняться, лишь на секунду, никаких «прощай» и «увидимся позже».

Спускаясь по лестнице, я игнорировала пустые стены, на которые смотрела в последний раз. Голоса в гостиной почти заставили меня оглянуться, но это волновало меня не настолько, чтобы тратить энергию.

С меня хватит.

На кухне, я вытащила из сумки рабочий телефон, выудила связку ключей и сняла ключи от дома Эйдена, почтового ящика и почтовой ячейки. Оставив все эти вещи на кухонном островке, я потерла бровь тыльной стороной ладони, поправила очки в пурпурной оправе и проверила, ничего ли я не забыла. И снова, даже если и так, Зак мог бы завезти мне то, что осталось.

Я пригладила штаны руками и закинула ремень сумочки на плечо, нервное ожидание наполнило мои внутренности. Я делаю это. Я, мать твою, делаю это.

— Можешь выйти и купить мне перекусить? — спросил Тревор, неожиданно появившись на кухне, когда я обернулась, чтобы уйти.

Даже если я знала, что должна убить этот кусок дерьма добротой, я не могла так глубоко заглянуть в себя, чтобы повести себя как взрослая. Это последний раз, когда я мирюсь с его выходками; я больше никогда не увижу его снова. Аминь и спасибо тебе, Иисус.

— Нет, — ответила я с маленькой улыбкой на лице. — Булочка уходит прямо сейчас. Пожалуйста, скажи Эйдену позже, когда никого не будет рядом, что он может съесть свое дерьмо на завтрак.

Тревор от удивления раскрыл рот.

— Что?

Уходя в небольшом блеске своей славы, я помахала ему пальцами через плечо и покинула кухню. Когда я была уже у входной двери, то обернулась и заглянула в гостиную. Эйден сидел на диване и разговаривал с репортером. На краткий миг эти темные глаза встретились с моими через всю комнату, и я могла бы поклясться жизнью, что между его бровями сформировалась складка.

Открыв дверь прежде, чем отговорила себя от этого, я беззвучно прошептала:

— Я заслуживаю лучшего, мудак, — и убедилась, что он прочитал все по моим губам. Затем я подняла средний палец и махнула рукой на прощание.

Надеюсь, они оба заразятся сифилисом.

Одна неделя превратилась в две, затем в три, и, наконец, в четыре.

В те дни, что последовали за моим уходом из дома Эйдена и последующим увольнением, когда я не работала, я думала об Эйдене чаще, чем ожидала. И большую часть времени я даже не хотела убить его.

После того, как вышла из его дома, моя нога не могла выжимать педаль газа еще сильнее, чтобы добраться домой. Первое, что я сделала, — начала новый проект, решительнее, чем раньше, в желании преуспеть в том, чем я люблю заниматься. Я была готова и желала надрывать задницу, чтобы все сработало, не важно, чего это мне стоило.

Мосты были сожжены.

Эйден — хренов мудак, а я никогда не обвиняла его в чем-то, кроме практичности и решительности. На это я могла рассчитывать, но не считала его предателем. Я не Тревор или Роб. Я не получаю дополнительные деньги за выбор, который он делает, и для меня все было лучше, когда он был счастлив. Разве я не старалась делать то, что лучше для него? Разве не старалась делать то, что делало его счастливым?

Но он позволил этому придурку говорить обо мне гадости, когда я провела Рождество в Далласе, вместо поездки к младшему брату, потому что в то время он все еще не мог двигаться самостоятельно.

К несчастью, я думала об Эйдене первым делом, когда просыпалась по утрам. Мое тело не привыкло спать до восьми; даже в выходные я обычно вставала в шесть. Думала о нем, когда готовила завтрак и откусывала утреннюю колбаску. Затем я снова думала о нем во время обеда и ужина, потому что привыкла готовить его блюда и съедать часть.