Я выпучила глаза. В старшей школе? Он не встречался ни с кем со времен чертовой старшей школы?
— В старшей школе? — мой голос прозвучал с таким недоверием, каким и должен был быть.
Кажется, он понял, на что я намекаю.
— Да. Секс — это сложно. Люди лгут. У меня нет на это времени.
Черт. Побери. Я наблюдала за его лицом. Он не врет. Совсем. Вдруг у меня появилось отличное представление о том, какого черта он делает столько часов в своей комнате. Он мастурбирует. Мастурбирует все время. Я почувствовала, как покраснело мое лицо, когда спросила. — Ты вновь обратившийся девственник?
— Нет, — его ресницы снова опустились. — Что заставляет тебя так думать?
— У тебя никогда не было девушки. Ты даже на свидания не ходишь, — ты все время дрочишь.
Черт, мне пора прекратить думать о нем и о его руке, и еще о том, что он все время зависает в своей комнате.
Эйден определенно смотрел на меня с выражением «ты идиотка».
— У меня нет времени пытаться строить отношения, и мне почти не нравятся люди. Включая женщин.
Я сжала руки, которые все еще находились между нашими телами.
— Я тебе немного нравлюсь.
— Немного, — повторил он, слегка изогнув уголки губ.
Я пропустила его комментарий мимо ушей и указательным пальцем показала на медальон Святого Луки у него на шее.
— Разве это не католический святой? Может быть, ты религиозен.
Он сразу поднял свою большую руку и коснулся маленького медальона, который всегда носил на шее.
— Я не религиозен.
Я приподняла брови, и он раздраженно рассмеялся.
— Ты можешь спрашивать, о чем хочешь.
— Но ответишь ли ты?
Он фыркнул, пошевелив передо мной своим большим, почти голым телом.
— Задавай свой чертов вопрос, — заявил он резко.
Кончик моего указательного пальца завис прямо над его медальоном, прежде чем я притянула руку обратно к своей груди, ощутив стыд. Я несколько лет хотела задать ему этот вопрос, но не ощущала достаточной уверенности. Какой момент будет еще лучше, чем когда он мне скомандовал сделать это.
— Почему ты всегда его носишь?
Эйден ответил без оговорок.
— Он принадлежал моему дедушке.
Это что, так колотится мое сердце?
— Он отдал его мне, когда мне исполнилось пятнадцать, — объяснил он.
— На день рождения?
— Нет. После того, как я переехал к нему.
Его голос мягкий и успокаивающий. Мне хотелось закрыть глаза, впитать его слова, и я ощутила смысл в том, что он открывался мне.
— Почему ты стал жить с ним?
— С ними. Я жил с бабушкой и дедушкой, — он снова коснулся моего лба своим щетинистым подбородком. — Мои родители больше не хотели иметь со мной дело.
От его признания у меня дрогнуло сердце. Все это казалось слишком знакомо, слишком болезненно даже для меня.
Вероятно, очень болезненно даже для Эйдена.
Я никак не могла соотнести то, что рассказывал Эйден, с мужчиной рядом со мной. С тем, кто едва повышал голос в гневе, который почти не матерился, редко дрался со своими соперниками, а еще реже — с членами своей команды. Эйден — уравновешенный, целеустремленный, сфокусированный, дисциплинированный.
А я прекрасно знала, каково это — чувствовать себя не важной.
Я не собиралась плакать.
Я лежала с закрытыми глазами, а Эйден хранил свои секреты ближе к сердцу.
Я ощутила его дыхание у своего лба.
— Ты когда-нибудь посещала терапевта? — спросил он. — После того, что сделали твои сестры.
Возможно, в конце концов, это не тот разговор, который мне хотелось бы вести.
— Нет. Ну, когда меня забрали из дома матери, я ходила к психологу. Когда Департамент защиты детей взял меня под надзор. Но они задавали лишь вопросы о матери. А не обо всем... остальном.
Оглядываясь назад, я понимала, они хотели убедиться, что я не подвергалась насилию ни с ее стороны, ни со стороны тех, кого она могла привести в жизнь своих детей. Возможно, психолог увидел что-то не то в моих сестрах, потому что нас отправили в разные дома. Честно, я никогда не была так счастлива, как тогда.
Насколько это ужасно? И я даже не чувствовала вины, особенно когда нас отдали хорошей семье, в которой взрослые действительно заботились о нас.
Такого со мной раньше никогда не было.
— Мне не нравится бояться. Я бы хотела, чтобы этого не было, и я пыталась все исправить, — бессвязно пробормотала я, защищаясь.
Он отклонился немного назад и неуверенно посмотрел на меня.
— Это был всего лишь вопрос. Все мы чего-то боимся.
— Даже ты? — я заставила себя посмотреть ему в глаза, отметая в сторону защитную реакцию и цепляясь за новую тему.
— Все, кроме меня, — послышался его спокойный, легкий ответ.
На это я застонала. Яркий луч света между нами отбрасывал тени на его лицо.
— Нет. Ты это сказал. Все мы чего-то боимся. Что насчет того, когда ты был маленьким?
Тишина становилась такой же оглушающей, как и грохот, который издавали дребезжащие стекла. Почти машинально я коснулась кончиками пальцев его груди.
— Клоуны.
Клоуны?
— Серьезно? — я пыталась представить, как маленький Эйден плакал из-за мужчины или женщины с разукрашенным лицом и красным носом, но не смогла.
Здоровяк все еще лежал лицом ко мне. Он слегка наклонил подбородок, выражение на его лице было спокойное и расслабленное:
— Ага.
Боже, помоги мне, он использовал на мне свой канадский сленг. Я пыталась контролировать эмоции на своем лице из-за того факта, что он использовал единственное слово, которое произносит лишь тогда, когда супер расслаблен в присутствии других людей.
— Я думал, они собираются съесть меня.
Сейчас, представив это, я слегка улыбнулась. Я скользнула ладошкой под свою голову, устраиваясь поудобней.
— Сколько тебе было? Девятнадцать?
Он очень, очень медленно заморгал своими большими шоколадными глазами.
— Ты прикалываешься надо мной?
— Да, — моя улыбка стала шире.
— Потому что я боялся клоунов? — он будто не мог понять, почему мне так весело.
Но так и было.
— Я просто не могу представить, что ты чего-то боишься, особенно клоунов. Да ладно. Даже я никогда не боялась их.
— Мне было четыре.
Я хихикнула.
— Четыре, четырнадцать... никакой разницы.
Учитывая жесткое выражение на его лице, ему совсем не было весело.
— Это был последний раз, когда я пришел спасти тебя от Бугимена.
Меня пронзил шок, но я постаралась не показывать этого, но... так и было. Он шутил со мной. Эйден прикалывался надо мной. Со мной.
— Прости. Прости, я просто прикалываюсь над тобой.
Я пододвинулась к нему еще на миллиметр, вытягивая колени так, что они коснулись его бедер.
— Пожалуйста, не уходи пока.
— Не уйду, — ответил он и подложил подушку себе под щеку, его глаза уже стали закрываться.
Мне не надо просить его обещать мне, что он не бросит меня; я знала — если он сказал, он так и поступит. Вот такой он человек.
— Эйден, — прошептала я.
— М-м-м? — бормотал он.
— Спасибо, что пришел сюда за мной.
— Угу, — его большое тело слегка сместилось, прежде чем он испустил длинный, глубокий вдох.
Не разворачиваясь, я положила фонарик позади себя и направила луч света на стену.
Он не спрашивал, собираюсь ли я оставить свет включенным на ночь, или сколько выдержит батарея. Вместо этого, я просто улыбнулась ему, сняла очки и положила их на неиспользуемую тумбочку позади себя. Потом положила руки под щеку и наблюдала за ним.
— Спокойной ночи. Еще раз спасибо, что остался со мной.
Приоткрыв один глаз, всего лишь узкую щелочку, он промычал:
— Ш-ш-ш.
Это «ш-ш-ш» самое близкое к «пожалуйста», что я получу от него.
Я закрыла глаза, улыбаясь.
Примерно пять минут спустя Эйден заговорил:
— Ванесса?
— Хм-м?
— Почему на твоем телефоне я был сохранен как «Миранда П.»?
Из-за этого мои глаза резко распахнулись. Я не удалила это имя из контактов, когда ушла, не так ли?
— Это длинная, скучная история, и ты должен спать. Ладно?