Джон Грин - Виноваты звезды

– Ты их вообще выбрасываешь? – спросила я.

– Одно из многочисленных преимуществ жизни без табака в том, что пачки сигарет хватает на неопределенный срок, – ответил он. – Эта у меня почти год. Несколько сигарет сломались у фильтра, но я считаю, что этой пачки мне легко хватит до восемнадцати лет. – Он подержал фильтр пальцами и сунул сигарету в рот. – Ну ладно. Ладно. Назови то, чего ты никогда не видела в Индианаполисе.

– Хм. Стройных взрослых, – ответила я.

Он засмеялся:

– Хорошо. Продолжай.

– Ну, пляжей. Семейных ресторанов. Топографии.

– Прекрасные примеры наших недостатков. Прибавь сюда культуру.

– Да, с культурой у нас напряженно, – признала я, начиная понимать, куда он меня везет. – Мы что, едем в музей?

– Ну, можно и так сказать.

– Или мы едем в тот парк?

Гас разочарованно вздохнул.

– Да, мы едем в тот парк, – сказал он. – Ты уже догадалась, что ли?

– О чем догадалась?

– Ни о чем.

Позади музея располагался парк с гигантскими скульптурами. Я слышала о нем, но никогда не бывала. Мы проехали мимо музея и остановились у баскетбольной площадки, заполненной огромными синими и красными стальными арками, изображавшими траекторию передаваемого мяча.

Мы спустились вниз с того, что в Индианаполисе сойдет за холм, на поляну, где дети карабкались и ползали по огромному скелету. Ребра были мне примерно до пояса, а бедренная кость выше моего роста. Скульптура выглядела как детский рисунок, где скелет поднимается из земли.

У меня болело плечо. Я боялась, что из легких пошли метастазы. Я представляла, как раковая опухоль, скользкий угорь с вероломными намерениями, прорастает в кости, оставляя дыры в моем скелете.

– «Сексуальные кости», – начал Огастус. – Скульптура работы Джоупа ван Лисхута.

– Голландец, что ли?

– Да, – подтвердил Гас. – Как и Рик Смитс. Как и тюльпаны. – Гас остановился посреди поляны с костями и снял рюкзак сперва с одного плеча, потом с другого. Расстегнул молнию, вынул оранжевое одеяло, пинту апельсинового сока и несколько бутербродов со срезанными корками, завернутых в пленку.

– А почему все оранжевое? – спросила я, не позволяя себе думать, что все это каким-то образом ведет к Амстердаму.

– Ну как же, национальный цвет Нидерландов! Помнишь Вильгельма Оранского?

– Его в школе не проходят, – усмехнулась я, стараясь скрыть острый интерес.

– Бутерброд будешь? – спросил он.

– Дай догадаюсь, – сказала я.

– Голландский сыр и помидоры. Помидоры, извини, мексиканские.

– Вечно ты разочаруешь, Огастус. Хоть бы тогда оранжевых помидоров достал!

Он засмеялся, а потом мы молча ели бутерброды, глядя, как дети лазают по скульптуре. Я не могла спросить напрямую, поэтому сидела в окружении всего голландского, неловкая и переполняемая надеждой.

В отдалении, купаясь в чистейшем солнечном свете, столь редком и драгоценном в моем городке, шумная детская компания превратила скелет в игровую площадку, перепрыгивая через искусственные кости.

– Вот что мне в этой скульптуре нравится, – начал Огастус, подержав незажженную сигарету двумя пальцами, словно стряхивая пепел, и сунув ее обратно в рот. – Во-первых, кости достаточно далеко друг от друга, и ребенок не может устоять перед желанием попрыгать между ними. Ему хочется непременно пропрыгать всю грудную клетку до черепа. Во-вторых, скульптура своей сутью побуждает младость играть на костях. Символические резонансы можно приводить бесконечно, Хейзел Грейс.

– Любишь ты символы, – сказала я, надеясь повернуть разговор к обилию голландских символов на нашем пикнике.

– Да, кстати, об этом. Ты, наверное, думаешь, почему приходится жевать сандвич с плохим сыром и пить апельсиновый сок и почему я надел фуфайку с голландцем, занимающимся спортом, который я не люблю.

– Ну, эти мысли приходили мне в голову, – согласилась я.

– Хейзел Грейс, как многие дети до тебя – и я говорю это с большой любовью, – ты потратила заветное Желание поспешно, не думая о последствиях. Мрачная Жница смотрела тебе в лицо, и страх умереть с Желанием в пресловутом кармане заставил тебя ткнуть пальцем в первое, что можно исполнить. И ты, как многие другие, выбрала бездушные искусственные удовольствия тематического луна-парка…

– Вообще-то поездка была прекрасная. Я видела Гуфи и Минни…

– Я не закончил внутреннего монолога! Я его записал и заучил, будешь мешать, собьюсь, – перебил меня Огастус. – Пожалуйста, жуй свой сандвич и слушай. – Бутерброд оказался невероятно черствым, но я улыбнулась и откусила с краешка. – Ладно. На чем я остановился?

– На искусственных удовольствиях.

Он убрал сигарету в пачку.

– Правильно, на бездушных искусственных удовольствиях тематического луна-парка. Но позволь мне доказать, что настоящие герои Фабрики Желаний – это молодые мужчины и женщины, которые ждут, как Владимир и Эстрагон ждут Годо[6] или хорошие христианские девушки – свадьбы. Эти молодые герои ждут стоически, без жалоб, когда сбудется их единственное заветное желание. Конечно, оно рискует никогда не исполниться, но они хотя бы могут спокойно почить в могиле, зная, что внесли свою лепту в сохранение идеи Заветного Желания. С другой стороны, что, если оно осуществится? Что, если ты поймешь, что твое заветное желание – посетить гениального Питера ван Хутена в его амстердамском изгнании, и истинно возрадуешься, что не истратила свое Желание раньше?

Огастус замолчал и молчал довольно долго. Я рассудила, что внутренний монолог закончился.

– Но я уже использовала свое Желание, – напомнила я.

– А-а, – протянул он. И после артистически выдержанной паузы добавил: – Зато я свое не истратил.

– Правда? – Я была поражена, что Огастус попал в кандидаты на Желание, притом что он уже снова ходит в школу и у него целый год ремиссия. Нужно быть очень больным, чтобы фонд «Джини» поманил тебя Желанием.

– Я получил его в обмен на ногу, – пояснил он. Солнце светило прямо ему в лицо, он щурился, чтобы смотреть на меня, отчего его нос прелестно морщился. – Учти, я не собираюсь отдавать тебе мое Желание. Но у меня тоже появился интерес встретиться с Питером ван Хутеном, а без девушки, познакомившей меня с его книгой, встречаться с ним нет смысла.

– Решительно никакого, – подтвердила я.

– Я поговорил с людьми из «Джини», они меня поддержали. Сказали, в Амстердаме в начале мая просто сказка. Предложили уехать третьего мая, а вернуться седьмого.

– Огастус, это правда?

Он потянулся ко мне и коснулся щеки. Секунду я думала, что он меня поцелует. Я напряглась, и, видимо, он заметил, потому что убрал руку.

– Огастус, – обратилась я, – ты не обязан для меня этого делать.

– Еще как обязан, – сказал он. – Я осознал свое заветное желание!

– О Боже, ты самый лучший человек на свете, – восхитилась я.

– Ты небось говоришь это всем парням, которые финансируют тебе заграничные поездки, – ответил он.

Когда я вернулась, мама складывала постиранное белье и смотрела телешоу «Взгляд». Я рассказала ей, что тюльпаны, голландский скульптор и все остальное означают: Огастус использовал свое Желание, чтобы отвезти меня в Амстердам.

– Это слишком, – сказала мать, качая головой. – Мы не можем принять такое практически от незнакомца.

– Он не незнакомец. Он мой второй лучший друг.

– Помимо Кейтлин?

– Помимо тебя, – поправила я. Это была правда, но я сказала это, потому что хотела поехать в Амстердам.

– Я спрошу у доктора Марии, – ответила мать через секунду.

Доктор Мария сказала, что мне нельзя в Амстердам без взрослого, хорошо знакомого с моим случаем. Это означало либо маму, либо саму доктора Марию (папа имел о раке примерно такие же представления, как я, – неполные и туманные, как об электрических цепях и океанских приливах, зато мама знала о дифференцированной карциноме щитовидной железы у подростков больше, чем многие онкологи).

– Значит, поедешь ты, – сказала я. – «Джини» оплатит. «Джини» всегда при деньгах.

– Но твой отец, – начала мать, – он без нас соскучится. Это будет нечестно по отношению к нему, а отпуск он взять не может.

– Ты что, шутишь? Папа будет только рад несколько дней смотреть телешоу не о мечтающих стать моделями, каждый вечер заказывать пиццу и есть ее с бумажных полотенец, чтобы не мыть тарелки.

Мать засмеялась. Мало-помалу она загорелась идеей и начала набирать в телефоне список дел. Надо позвонить родителям Гаса и поговорить с представителями «Джини» о моих медицинских нуждах, узнать, заказали они нам уже отель и какие путеводители лучше – надо подготовиться, ведь у нас будет всего три дня. У меня заболела голова, поэтому я проглотила две таблетки эдвила и решила вздремнуть.