Но получается, что ничего не сочинила. Мужчина в ее жизни существовал, и вполне реальный.

Вот он, стоит перед Федором.

– Добрый вечер, – неискренним, каким-то другим голосом произнесла Мария, глядя Федору куда-то в район солнечного сплетения. – Это Костя. Костя, это Федор, мой сосед.

– Вы на «ты», ну и мы давайте тоже, по-простому! – солнечно улыбнулся любовник Марии и пожал Федору руку. Ладонь у Кости была очень горячей и влажной. И тоже словно маслянистой.

– Так ты ученый, оказывается… И в Америку собираешься? Ну и правильно, что у нас еще делать… Я вот, получается, фермер, пытаюсь целую отрасль поднять, возродить… Прославить отечественные сыры! Так столько препон приходится преодолевать… – сразу же принялся болтать гость.

Он был из породы болтунов, хахаль Марии. Говорил и говорил… Вывалил на Федора все – и технологию того, как делают сыр, и про молодые и старые сыры рассказал, про закваску, и об особенностях налогообложения в России и во всем мире (провел сравнительный анализ), и о проблемах грузоперевозок поведал, и о тонкостях торговли упомянул.

Мария слушала своего Костю молча и внимательно.

Федор то на нее смотрел, то на Костю этого. Иногда о чем-то спрашивал коротко, отпускал какие-то односложные замечания. Костя же разливался буквально соловьем. И постепенно пузырьки в крови Федора стали успокаиваться, исчезать куда-то. Стало легче дышать, сердце билось уже спокойно.

Это чужая женщина, она живет своей, чужой жизнью, и Федору нет до нее никакого дела. С чего он взял, что она необыкновенная и особенная и что она способна поделиться с ним какими-то особенными откровениями?

И почему Мария показалась ему экзотической, не от мира сего, красавицей? Наваждение, не иначе. Вполне заурядная внешность, вон, на нее никто и не смотрит.

Подошла «герцогиня» в бархатном платье, Федор вспомнил ее фамилию – Рожкина. Со стаканчиком вина в руке и, судя по всему, уже немножко навеселе.

– Господа, а помните, как мы все читали в школе эту пьесу… О вишневом саде. И вот, ирония судьбы – мы опять в центре классической пьесы. Федор, вам не жалко продавать вишневый сад?

– Нет, – сухо произнес он.

– Как же так? – подошла дама-«одуванчик», Ласунская (и ее фамилию Федор вспомнил!). – Совсем-совсем не жаль? Ведь насколько я помню, это ваше родовое гнездо.

– И что, – пожал он плечами. – Я не сентиментален.

– Вечная борьба между красотой и прагматизмом, долгом и выгодой… – вздохнула Ласунская.

– А я считаю, красоту надо сохранить… – многозначительно заметил Устин.

– Я согласна, – поддержала Устина Рожкина и воинственно посмотрела на Ласунскую.

– И что вы, Устин, будете делать с этой красотой? – вдруг спросила Мария. – Наймете рабочих, которые станут следить за садом? За деревьями надо ухаживать…

– Ну да, найму рабочих, – с недоумением взглянув на нее, ответил Устин. – Это не так уж и дорого. Кое-где перекопать, пересадить, ветки лишние обрезать, что там еще надо сделать?

– А потом что? – не отступала Мария. – Что вы с урожаем вишни будете делать? На рынок повезете? Опять с кем-то договоритесь, с какой-нибудь артелью, которая эти нежные ягоды соберет, разложит в тару, перевезет, продаст или в переработку, на заморозку отправит, или в джем… Что со всеми этими тоннами ягод делать? А рабочим платить, а за перевозку, за тару, простите… Костик, это я у тебя научилась! – хихикнула она. – Налоги и бюрократия еще, справки всякие. Я понимаю, что считать чужие деньги нехорошо, но, Устин, вы понимаете, что вам придется вбухать в сад уйму средств, и, возможно, это предприятие не окупится даже…

– Мари, это даже как-то неловко обо всем этом говорить! – с робким недовольством пробормотал Костя.

– Нет, Маша права, все логично, – поправив очки на носу, одобрительно улыбнулась Ласунская. – Еще бы и про конкуренцию, вам, Устин, не забыть! Полно тех, кто тоже хочет свой урожай выгодно продать… Придется демпинговать, пожалуй.

«Демпинговать, да! Знакомая проблема…» – подумал Федор и улыбнулся.

– Господа, ну о чем вы! – ошалело сказал Устин. Какой урожай, какая артель, какая тара… Я не собираюсь торговать вишней. Да, готов ухаживать за садом, вкладывать в это деньги, надеюсь, не слишком большие, но продавать ягоды? Не-ет.

– А смысл? Смысл тогда держать этот огромный вишневый сад? – пожала плечами Мария.

– Красота же! – подняв пластиковый стаканчик с вином, важно заявила Рожкина.

– Для кого красота? – опять встрепенулась Ласунская. – Один хозяин ею будет любоваться? Приезжать на пару недель в конце весны, гулять по саду, смотреть, как летят по ветру лепестки от цветущих вишен, а потом что? У вас ведь, Устин, насколько я знаю, даже семьи нет, извините меня за простоту. Для кого тогда этот сад? Сюда же, в Дербенево, из Москвы не наездишься, полдня только на дорогу можно потратить…

– И я о чем, – меланхолично согласился Федор. – У меня работа в Москве… то есть была в Москве. И мне тянуть на себе этот вишневый сад, прекрасный и бесполезный… И да, мне жалко ягод, которые пропадают зря! Что мне с ними делать? Я не хочу превращаться в фермера… Мне себя жалко, я себя не собираюсь в жертву ради этого сада приносить.

– Красота – это то, что принадлежит всем. На что можно полюбоваться людям. Вы же не будете пускать в свой сад экскурсии, да, Устин? – опять напористо спросила Ласунская. – Тогда какие могут быть разговоры о красоте, господа? Вы ее все равно не видели и не увидите. Вот вам длиннющий забор высотой в два метра, на него и смотрите.

– Нелли, да ты… у тебя пролетарское мышление просто! – возмутилась Рожкина. – А почему красота не может принадлежать одному человеку? А как же коллекционеры, собирающие произведения искусства лично для себя…

– Да они и то выставки устраивают иногда, хвастаются на публике своими сокровищами… Но ты тоже хороша, Ксюша, – сравнивать искусство и плодово-ягодные посадки! – почти кричала Ласунская.

Кто-то потянул Федора за локоть. Он оглянулся – это Костя, любовник Марии, звал его куда-то, за собой. По дороге Костя прихватил бутылку вина и стаканчики.

– Боже, какие страсти разгорелись… – посмеиваясь и блестя глазами, сказал Костя, подойдя к веранде с широкими перилами, поставил на перила стаканчики. – Вечные споры о прекрасном, о смысле жизни. Кто виноват и что делать.

– Да уж, – согласился Федор. Взял у своего собеседника бутылку, разлил вино по стаканчикам. Он искал взглядом Марию, но девушку не было видно за толпой людей. Уже и другие гости подошли туда, вступили в спор.

– Все хотят, чтобы вишневый сад продали на участки. Вот и Мари… – сконфуженно улыбнулся Костя. – Ну, за знакомство, что ли. Мы ведь с ней… – он не договорил, отпил вино.

– Да, я в курсе.

– М-м, неплохо… Наше, кубанское? Н-да… Так вот, Мари хочет, чтобы я купил часть земли ей. Подарок, так сказать.

– Так я ж недорого продаю, – поставив пустой стаканчик на перила, ласково произнес Федор. Чем дальше, тем сильнее ему не нравился Костик. Хотя, казалось бы, какое ему дело до того, с кем встречается эта Мария?..

– Это понятно, только я же семейный человек, – печально признался Костя. – У меня жена и трое детей.

– Сколько?!

– Трое.

– А лет тебе сколько?

– Сорок.

– Мне тридцать восемь… Но разница небольшая, мы ровесники, считай… У меня ни одного. А у тебя трое детей уже, – удивленно покачал головой Федор.

– Да, да… Мое счастье и мое ярмо, можно сказать. Мои кандалы. В том смысле, что мне теперь уже никуда от семьи не деться. Тяжело, ох тяжело.

– Давай за любовь.

– А давай! – с жаром произнес Костик. – Ты не представляешь, брат, как это нелегко, тянуть все на себе. А потому что раз ты мужик, то ты всем должен. Всем. И не смей жаловаться, ибо настоящий мужик не имеет права жаловаться. А на мне целое производство. И я мотаюсь – туда-сюда, туда-сюда. А жена у меня, Люда, не работает. Ей надо за детьми смотреть. В школу отвезти, привезти, кружки и секции… А институт у Петьки на носу, ЕГЭ еще все эти… А на репетиторов сколько денег уходит, ты не представляешь!

– Не представляю, – честно ответил Федор. – У меня ни одного репетитора в жизни не было. Как-то сам сумел школу закончить, с золотой медалью, и институт с красным дипломом.

– Да? – растерялся Костя. – Но это редкость… И ты по себе не равняй. Ты ученый, ты гений, может быть. А дети-то, они все разные. Мои – в науку не собираются. Да и время сейчас другое, – опять начал он заунывно жаловаться. – Так вот, мне за все надо платить. За репетиторов, в школе поборы, там, сям… Короче, выпьем еще. За детей давай.