Хотя если в усадьбе вчера собралась почти вся деревня (Федор рассказал сам, за завтраком, что созвал жителей в гости, желая продать вишневый сад), то, конечно, много шуму было. Наверное, на всю округу веселье слышно… «А, так этой соседке шум с соседнего участка, наверное, помешал! – озарило Ташу. – Вот она и пришла сейчас отомстить. Нет, что за люди… Надо Федору сообщить об этом дурацком казусе!»
Таша вернулась в дом, обошла его. Жениха нигде не обнаружила. Заглянула в каморку сторожа. Тот лежал на кровати, смотрел телевизор.
– Ахмед, где Федор? – спросила Таша.
– Я не знаю, – не сразу, неохотно ответил тот.
– Он выходил со двора?
– Со двора? Не знаю. Вроде нет.
– А где же он?
– Да в саду гуляет, наверное… – пожал плечами старик, не отрывая взгляда от экрана.
Таша отправилась в сад.
– Федор! Федор, ты где, ау!
«А вдруг нет дыма без огня? Вдруг соседка сказала правду про красавицу за забором?» – сжалось у Таши сердце.
– Федор!
– Я здесь, – неожиданно из-за разросшихся вишневых деревьев появился ее жених.
– Ты где был сейчас? Послушай, надо предупреждать, если куда-то уходишь надолго… – Таша упорно стремилась дальше, к забору, проверить, есть ли там та самая дырка, о которой говорила соседка. Но Федор подхватил невесту под руку и повернул к дому.
– Что-то случилось? – мрачно спросил Федор.
«Допустим, я расскажу ему, что сейчас приходила какая-то дама, живущая по соседству, и вывалила на меня деревенские сплетни о нем… Это тогда получится, что я интересуюсь сплетнями? Что я не доверяю Федору?»
– Да. То есть нет, – занервничала Таша. – Ты знаешь… давно хотела спросить – ты меня любишь?
– Послушай, Таша. Ты тоже знаешь… Нет, так нельзя, – странно, но и Федор занервничал как будто. – Нельзя вот так, просто болтая, спрашивать о любви. Я же не робот, я сам должен захотеть произнести эти слова. Я должен говорить их не по первому клику, а именно тогда, когда почувствую желание сказать их.
– Ты прав, – подумав, согласилась Таша. – Не собираюсь превращаться в бытовую шантажистку. У нас ведь здесь почти все женщины – бытовые шантажистки. Я, кстати, понимаю, почему это произошло, приходится все время подталкивать наших инфантильных мужчин… Нездоровые, больные отношения царят в нашем обществе. Скорее бы уехать отсюда, к нормальным людям. Я в этом Дербенево всего несколько часов, но уже насмотрелась и наслушалась всякого… – вырвалось у нее против воли.
– Таша! Перестань.
– Что? Ты со мной не согласен? Ты передумал уезжать? – мгновенно ощетинилась она.
– Ничего я не передумал. Просто… если тебя раздражают люди, они будут раздражать тебя везде – хоть в России, хоть в Америке, хоть в Африке. Да хоть в Антарктиде!
– Так тебе здесь нравится?
– Нет. Да. Нет! Я не собираюсь в своих проблемах обвинять других людей. Я, я один несу ответственность за свою жизнь, за свои поступки, за свои удачи и неудачи…
– Что-то новенькое. О, ты и Балкисана готов простить уже? – дрожащим голосом спросила Таша.
– Да плевать мне на него, – грубо бросил Федор. – Пусть подавится моим открытием. Я еще сто открытий за свою жизнь успею сделать, а вот он уже ничего не сможет. Таша… а вот скажи, ты-то меня – любишь? – Неожиданно он развернул ее к себе, пристально взглянул в глаза.
– Конечно, – дрожащим голосом ответила она.
– А как ты меня любишь?
– Ты умный, ты порядочный, ты… Ты замечательный человек, Федор!
– О нет. Это не любовь, – нетерпеливо поморщился он. – Это в лучшем случае уважение. Потому что когда любят, то не знают за что. Просто – любят, и все. Это не в голове, понимаешь, это вот где-то здесь, это похоже на огонь, – он указал себе на грудь.
– Ты взрослый человек, тебе почти сорок лет, ты ученый с мировым именем, и ты говоришь мне про огонь в сердце? – не выдержала, обиделась Таша. – Это признаки какой-нибудь ишемической болезни, но никак не любви!
– Я в переносном смысле, – попытался возразить Федор.
– Да что ты мне говоришь про любовь, когда ты на меня не смотришь даже! – обиженно продолжила она. – Вот сколько раз бывало: сидим мы вместе, а ты в экран своего компьютера уставился…
– Как и ты! Я тебе именно об этом тоже собирался сказать. Но, Таша, какой смысл мне на тебя смотреть, если… Если на тебя неинтересно смотреть, – неожиданно выдал он. У Таши от этих слов даже мурашки по спине побежали. – Ты же… ты же никакая. Где платья, где яркие губы, где… А, нет, все это ерунда, эти платья и губы, главное – где блеск у тебя в глазах, в конце концов?.. – воскликнул он.
– Откуда у меня появится блеск, если ты меня не замечаешь? – тоже заорала Таша. Она никогда и ни на кого не орала и поэтому даже самой себе удивилась сейчас. Атмосфера в Дербенево, может быть, повлияла? Но ее вопли подействовали на жениха совершенно противоположным образом.
– Вот. Вот она ты, настоящая. Живая. С чувствами, с желаниями. Будь такой всегда, умоляю! – Он неожиданно сграбастал в объятия, прижал к себе.
– Пусти, ты меня задушишь, медведь… Я поняла, поняла, для полного счастья тебе надо, чтобы я на тебя кричала почаще! – засмеялась Таша обиженно, пытаясь потихоньку разомкнуть его руки. «Господи, ну неужели он не понимает, что во мне сорок шесть килограмм весу, против его девяноста…»
– Нет, не обязательно, – Федор тоже засмеялся и отпустил ее наконец. – Просто проявляй ко мне интерес.
– Хорошо. Хорошо. Это очень хорошо, что мы с тобой поговорили откровенно. Обещай, что всегда будешь со мной откровенным. И я тоже… Я тоже постараюсь учесть все твои замечания. Я не обижаюсь, честно.
– Ты ангел. Мне теперь кажется, что я недостоин тебя.
– Перестань, – отвернулась она смущенно. – Да, и вот еще что… – Таша собралась и произнесла серьезно, отчетливо, глядя жениху уже в лицо: – У меня есть обязательства перед киностудией, и я должна их выполнить в срок. Я должна дописать этот дурацкий сценарий, над которым вынуждена работать все последнее время. Добью сценарий и тогда стану абсолютно свободна. Потом, когда мы отсюда уедем, я начну писать только то, что душа моя захочет – там, в Америке. Все свободное время посвящу творчеству, тому, к чему моя душа стремится по-настоящему. Ведь тут у меня сейчас – ни работы нормальной, ни денег… Надоело, безумно надоело писать этот тупой бред под заказ! – призналась она.
– Так не пиши бред. Напиши что-нибудь… что-нибудь интересное, – осторожно возразил Федор и опять почему-то внимательно посмотрел на Ташу.
– Да никому это не надо тут, – с досадой возразила она. – Пьесы мои не хотят ставить, говорят – космополитизма в них много, вот и приходится клепать сценарии про дурацких ментов. Я надеюсь дописать этот текст до завтра. И все, я свободна. Дедлайн, дедлайн, дедлайн, ненавижу уже это слово… Буду писать весь день сегодня и всю ночь, ты уж не обижайся, ладно, что я пока не обращаю на тебя внимания? Это в последний раз. А потом я только твоя. Договорились?
Федор кивнул. Но выглядел он при этом как-то неуверенно. И в первый раз в жизни Таша вдруг засомневалась в своем женихе. «Да, наверное, дыма без огня не бывает… Вполне возможно, что Федор флиртовал здесь с какой-то местной красоткой. Но зато я теперь точно ему не скажу, что слышала сплетни о нем! Зачем его расспрашивать о какой-то там Марии, живущей за соседним забором? Отравлять наши отношения еще и ревностью, недоверием? Скорее бы уехать отсюда! В Америку, в Америку, в Америку…»
Марии этой ночью приснилась, что она снова дома. В той самой квартире, в которой провела большую часть своей жизни, с матерью и братом.
Вновь увидела, словно наяву, во всех подробностях, свой уголок на кухне – раскладной диванчик, стенной шкаф, в котором хранились ее вещи…
Вот коридор из кухни и две двери в комнаты – к матери и брату. Входная дверь, которая вела на лестничную площадку…
В своем сне Мария сначала бродила по комнатам (почему-то пустым, без родных), потом толкнула входную дверь и покинула квартиру. Вот их двор, затем переулок, ведущий к главной дороге…
А еще дальше – метро. Толпа у входа. Наверное, час пик? Час пик в московском метро – не самая приятная вещь. Но, как ни странно, в своем сне Мария почти с радостью вклинилась в толпу и просочилась в московскую подземку. Там, внизу – непрерывное скольжение эскалаторов, грохот поездов, выныривающих из тоннеля, голоса по громкой связи, объявляющие название станций. Обрывки чужих разговоров. Запах резины, железа, дорогих духов, чужого пота, глаженой ткани, натуральной кожи, дешевого дерматина, кофе, хот-догов, пронзительный аромат только что разломанного апельсина… запах нафталина. Запах дождя, принесенный на чьем-то зонтике. Запах живой жизни, а не безликий фон искусственного ароматизатора.