Но директор не пускал. Он замер и смотрел сверху вниз таким взглядом, что внезапно у меня оборвалось сердце. Я вдруг поняла, что в коридоре совсем тихо, не раздаётся никаких звуков. На этаже мы с ним остались совсем одни. Вероятно, ему понадобились какие-то бумаги, и он специально заехал после окончания рабочего дня, чтобы не пугать народ побитой физиономией. Или проезжал мимо бизнес-центра и увидел на опустевшей парковке мой красный «форд»?
- Пропустите, пожалуйста, - тихо попросила я. Но внутри уже трепыхался страх, и спина леденела.
Он меня не пропустит. И не отпустит.
Он схватил меня за руку, крутанул одним сильным движением, и через секунду я уже лежала на столе носом в стопку документов, только что любовно мною обработанную, а директор навалился сзади. Он так ловко и молниеносно провернул эту операцию, что я и пикнуть не успела, и сейчас не могла ни сопротивляться, ни шевелиться, так как была придавлена чудовищным грузом. Даже дышать было невозможно, ещё мгновение – и задохнусь под этой тушей. Мои руки оказались подо мной, не вытащить, иначе я как-нибудь извернулась и треснула бы негодяя ещё раз по сломанному носу. Он зажал мне рот ладонью, а правой рукой стал жадно шарить по моим бёдрам, продвигаясь вниз.
- Маргарита, ну что ты дёргаешься… Успокойся. Какая ты сладкая… - горячо шептал он, прижимаясь щекой к моему затылку. - Жаль, что вот так, хотелось бы иначе. Но ты же не согласишься. Заявление написала, уволиться решила. И где мне потом тебя искать? Потом тебя уже и не поймаешь…
Он задрал мне юбку. Я не могла поверить, что всё это происходит на самом деле. Это какой-то страшный сон. Я чувствовала, что директор в полной боевой готовности - то, что прижималось сейчас к моему бедру, по твёрдости не уступало граниту и сделало бы честь двадцатилетнему юноше.
Мне не хватало воздуха, от обиды и беспомощности из глаз брызнули слёзы. Если этот ублюдок сейчас меня изнасилует, моя жизнь закончится. Я никогда не признаюсь в этом Виктору, но и обманывать его, делая вид, что ничего не случилось, тоже не смогу. Значит, мы должны будем расстаться…
Нет, только не это!
- Маргарита, Маргарита… Обожаю твоё имя… Как же плохо, что ты такая вредная… Могли бы хорошо развлечься… Но хотя бы так. Успокойся, что страшного, подумаешь! От тебя не убудет… Никто ничего не узнает… И вообще, брось этого ненормального маркетолога. Уйди от него! Он мне нос сломал, и тебе тоже когда-нибудь сломает. Он же бешеный…
Слёзы катились из глаз, я чувствовала, какие они горячие, они буквально обжигали. Я была расплющена на столе, изнемогала под жутким грузом мужского тела. Перед глазами вспыхивали и вертелись неоновые протуберанцы, я уже почти теряла сознание от нехватки кислорода, но даже вдохнуть не могла нормально.
Неужели это сейчас произойдёт… Нет, пожалуйста, не надо! Что же делать… Кто мне поможет…
Внезапно мучитель слегка приподнялся, и я тут же со стоном и хрипом судорожно втянула в себя воздух. Снова скрипнула дверь, и кто-то заглянул в кабинет.
Спасите меня, умоляю!
- А, Глеб, это ты… Заходи и закрой дверь.
Глава 39
Я услышала, как в два прыжка водитель подлетел к столу, и почувствовала, что он рванул на себя моего мучителя, ослеплённого страстью и похотью. Едва освободившись от каменной глыбы, я обессиленно сползла на пол. Ощутила ладонями пыль на ламинате, привалилась к креслу, легла щекой на мягкое сиденье... Теперь, когда директор не зажимал мне рот, я рыдала уже в голос.
- Андрей Борисович, вы что творите! Так же нельзя! – прорычал водитель. Он обхватил начальника и сцепил руки в замок на его солнечном сплетении.
Хотя Глеб был ниже шефа, однако гораздо крепче и шире в плечах. Директор холдинга возмущённо дёргался в железном кольце и жадно смотрел в мою сторону. Меня трясло от ужаса, его – от вожделения.
- Глеб, пусти сейчас же!
- Андрей Борисович, она же не хочет! Вы что на неё навалились? Мало вам девок, которые сами под вас лезут?
- Глеб, отпусти! Уволю, - сквозь зубы прошипел директор. – Работу потеряешь!
- Да и пожалуйста!
- Отпусти немедленно!
- Андрей Борисович, вы потом мне ещё спасибо скажете! Маргарита, уйди же ты!
Всхлипывая и размазывая по лицу слёзы, я еле-еле поднялась с пола и одёрнула юбку. Ноги не слушались, в ушах звенело. На урода, только что использовавшего меня в качестве матраса, но, к счастью, не успевшего использовать в качестве секс-тренажёр, я не смотрела. Хорошо, что он ещё не спустил штаны и не вытащил своё мерзкое хозяйство. Меня бы стошнило. Да чтоб у него всё отвалилось!
Я схватила сумку, метнулась к шкафу, забрала вещи и выскочила из кабинета.
- За руль не садись, а то опять в кого-нибудь въедешь! – крикнул вдогонку Глеб.
Силы постепенно возвращались, последние двадцать метров по длинному коридору пролетела стрелой. Скорее убраться из этого страшного здания!
В туалет зайти не рискнула. А вдруг кто-то ввалится следом и ткнёт меня носом в кафельную стену? Стоять в пустом холле, ожидая лифт, тоже было страшно. Теперь я ещё долго буду испуганно озираться, оказавшись в безлюдном месте. В зеркале лифта отражалась несчастная лохудра, с мокрыми от слёз щеками и разводами туши под глазами. Спускаясь вниз, успела натянуть шубу и накинуть капюшон, а внизу, где ещё бродил народ, спряталась в уголок, переобулась, вытерла влажной салфеткой руки и, достав пудреницу, убрала с лица чёрные подтёки.
Уже лучше.
Глебушка, милый, спасибо тебе! Так злился на меня из-за разбитого «мерса», ругал матом, зверем смотрел… Но в трудную минуту не стал добивать, спас. Поступил, как нормальный мужик, а не мерзавец.
Вот кто мерзавец, так это Андрей Борисович. Ещё и дочка у него гадина. Какая гнусная парочка! Свалились же они одновременно на мою голову. Общение с некоторыми людьми нужно строго дозировать, чтобы не отравиться их ядом. А тут их сразу двое навалилось – на одну бедную Маргариту. От души нахлебалась зловонной болотной жижи…
На полупустой парковке рядом с моим «фордом» стоял автомобиль директора. Наверное, час назад Глеб и этот гад проезжали мимо офисного центра, и директор сразу же приметил на полупустой парковке мою яркую машину. Сказал водителю остановиться, направился в здание… А Глеб, вероятно, через некоторое время заподозрил неладное и двинулся на поиски.
В ярко-белом свете фонаря автомобиль сверкал, словно новогодняя игрушка. Машина замёрзла, внутри было холодно, а я всё ещё содрогалась от нервной дрожи. Глеб сказал не садиться за руль. Но ведь это и есть спасение, самое лучшее обезболивающее. Ласковое урчание мотора успокаивало. Дикий ужас, вызванный мыслью о том, что сейчас могло бы произойти, постепенно вытеснялся радостью счастливого спасения.
Я выехала с парковки, оставляя позади высотку офисного центра. Никогда больше здесь не появлюсь. Почему я не послушалась Виктора? Что теперь ему сказать?
Ничего не скажу.
Машина летела по сверкающей вечерней улице, размеренное движение возвращало к жизни. Город полыхал, опутанный бриллиантовыми лентами огней, мокрый асфальт переливался всеми цветами радуги, мерцали фонари в ярких электрических гирляндах, сияли вывески магазинов.
Мой автомобиль влился в бесконечный поток машин, отдался его плавному течению. Я ехала по городу, смотрела на всполохи рекламных щитов и ощущала себя крошечной частицей человеческого калейдоскопа – цветное стёклышко, сметаемое при каждом повороте колеса судьбы.
У виска просвистела каменная булава, едва не зацепило. Вся жизнь – бесконечное балансирование на грани, ты ежедневно приближаешься к фатальной черте и снова удаляешься от неё. Одна секунда – и твоё существование разбивается вдребезги, разлетается острыми осколками, и вот они уже впиваются в лицо, ладони, сердце, и от вчерашнего благополучия не остаётся ничего.
Но сегодня я опять увернулась.
***
- Чего сидим как на похоронах? – удивилась бабуля. – Лопай давай. Блины с пылу с жару, только что в микроволновке подогрела. Позавчера они тебе очень понравились.
То было позавчера. А сегодня я уже другая – изменившаяся. И блины в меня не лезут.
После вчерашнего нападения я два часа колесила по городу, чтобы успокоиться и прийти в себя… Вспоминала слова Виктора, сказанные в среду, в машине, когда я привезла его из аэропорта. Он прав, я только измучаю и его, и себя. Мы всего четыре месяца знакомы, а переживаний хватит на целую Столетнюю войну. Сколько слёз, нервов, эмоций… и так мало объятий, поцелуев, разговоров. Мы же никогда не бываем вместе!