Под занавес рабочего дня Андрей стоял, облокотившись на стойку, и слушал очередную веселую театральную историю от Артиста, медленно потягивая из шейкера свой ледяной кофе. Он был увлечен процессом ловли и попыток раскусить мельчайшие частицы корицы, что плавали в его кофе, параллельно думая, чем завтра постараться удивить Блондинку. Его взгляд уперся в пол, а лицо приобрело придурковато-задумчивый вид. Женя принялся начищать бар, изредка обмениваясь через ползала с хостес Аней шутками, а Дима стоял неподалеку и внимательно пропускал мимо ушей Сашины слова. Артист закончил свою историю, взмахнул над запрокинутой головой стопкой текилы и с кислым лицом, закусив лаймом, уставился на Андрея.

– Ну что, Андрюха! А у тебя какие новости?– Саша с ухмылкой, но пристально уставился в образ задумавшегося.

– А у меня, Саша, две новости. Одна плохая, а вторая ахуеть какая плохая. – Взгляд Андрея продолжал тупить в пол.– Плохая – меня несколько дней назад послала нахуй невероятно-божественно-очаровательно до колик в районе поджелудочной красивая блондинка. А вторая новость заключается в том, что я пошел. – Взгляд медленно поднялся к глазам Артиста и уставился в него серыми камнями, покрытыми холодным инеем.

– В таких случаях я говорю, что с одной стороны ты красивая, а с другой у тебя лицо. Это к тому, что ничего страшного не свершилось. Стоп, это та самая, которую ты так воспевал? Мне даже интересно, как ты себя чувствуешь?

– У моей печени инфаркт, у моего сердца открытый перелом, а у мозга болит голова и месячные!

– О, так ты до сих пор с того раза переживаешь? Неужели действительно так зацепила? – Дима плавно вошел в разговор, припомнив Андрею посиделку, когда они выпили литр рома, чтобы Андрей выговорился.

– Я пью уже две недели, чтобы поменьше думать о Ней, а побольше о всякой херне. Я каждый раз, как появляется момент, еду к Ней, хотя знаю, что Она не ждет. Я отвечаю на Ее сообщения, более того, я сам их Ей пишу. У меня не встает на других женщин, и я могу не менять трусы два дня. Меня с каждой минутой все больше тошнит от самого себя.

– Так, господа, конструктивнее… – Сашу заинтриговало происходящее.

– Господа все в Париже!– Дима не удержался и перебил Артиста бородатой шуткой, которая вызвала у всех барменов улыбку на лице.

– Хорошо, мужики…– Артист вновь попробовал начать свою речь, но на этот раз был перебит уже Женей на другом конце стойки.

– Мужики в Сибири лес валят.– После этих Жениных слов уже все четверо, в том числе и Андрей, залились смехом.

– Короче, гомосеки! – Саша как отрезал,– Андрей, я смотрю ты улыбаешься, а это уже неплохо. Что случилось-то у вас?

Андрей вкратце, но со всеми основными вехами рассказал Артисту о произошедшем недоразумении между ним и Блондинкой. Ему было искренне интересно мнение Саши, потому что, если отбросить всю его шутливость и, на первый взгляд, несерьезность, то можно было убедиться в том, что это очень чуткий, мыслящий и даже местами мудрый человек. Пока Андрей рассказывал, Женя успел со всеми распрощаться и покинуть бар, а Дима продолжал стоять и внимательно слушать коллегу, изредка прерываясь по рабочим моментам, позволяя Андрею не отвлекаться от рассказа.

– Так я не понял, как Она аргументирует происходящее?– Артист уже был полностью поглощен рассказом.

– А в ответ гробовое нихуя.

– Так. Давай подытожим. Я правильно тебя понимаю? Тебе понравилась какая-то крашеная блондинка; ты ее добился, въебав на это кучу всякого «себя»; как с тобой бывает, влюбился; вы переспали спустя только месяц; на следующий день она тебя опрокинула, сказав, что у вас «нет будущего», а ты «не ее человек»; и ты продолжаешь верить в прекрасное далёко с Ней?

– Если убрать поэтичную романтику и не описывать Ее духовную красоту и вполне материальную ебабельность, то – да.

–Мудак.

– Очень приятно. Андрей.

–У меня была женщина, потеря которой, казалось, несовместима с жизнью. Но мне пересадили печень, и я снова с вами. Вот посмотри на того парня, – Артист показал аккуратным кивком в сторону сидящих за столиком двух мужчин, один из которых был похож на персонажа из мифов древних викингов, столь брутальное и заросшее у него было лицо.– Как думаешь, зачем ему борода? Чтобы не подумали, что он пидор. Так и ты. Ты пытаешься спрятаться за своими переживаниями, а особенно ты переживаешь с бутылкой. Это не просто так говорят. Ты Уже сделал больше, чем любой другой бы сделал, ты показал, что будешь биться за Нее, но насильно мил не будешь. И ты не прав, говоря, что тебя послали, а ты пошел. Как раз наоборот, ты, как дурак, не пошел. А надо было бы сходить, конечно, не «на хуй», но в какую-нибудь пизду точно!

– У меня сейчас такое состояние, когда из меня лезет пиздец, обгоняя всякую хуйню. Я буквально вчера накидался, залез на ларек и начал с него мочиться прямо на улицу, по которой ходят люди и ездят машины. Подсознательно я жду, когда найдется сила, которая врежет мне хорошенько и, может, выбьет из меня немного Блондинку. Но случится это еще не скоро. А сегодня я чувствую, что поездка с Димой и похмельем меня приведет обратно в саркастическое отношение к жизни.

– Отпусти ты ситуацию. Дай я тебе нарисую расклад. Вот смотри, ты крутишься, вертишься вокруг нее и вот оно! В какой-то момент, становясь все ближе и ближе, она оказывается совсем рядом, возможно даже голая. Не об этом сейчас. Но ты ей себя навязал. Говоришь, у нее горят глаза? Говоришь, что у нее Ниагара? Тогда че паришься? С этими двумя показателями девочки уже никуда не деваются. Ты сделал все, чтобы показать себя, она сделала все, чтобы выебать голову и себе, и тебе. Отпусти, пусть покривляется. И однажды она, проснувшись, уже не захочет тебя отпускать. Ну… Или захочет. Но тогда я за эти переживания откажусь даже стопку барматухи поднимать.

– Может ты и прав…

– К примеру. Я сейчас работаю над новым теле-проектом и по должности должен драть семь шкур с одной, но и меня есть кому нагибать. Но я железный, хуй сломаешь. А в целом, что бы мы ни говорили, вся жизнь из этого состоит. Мы просто не говорим об этом. Вопрос только: ради кого и чего? – Саша одним махом выпил еще одну стопку текилы, запив послевкусие остывшим кофе.– Как думаешь, оставить ей что-нибудь от жопы?– Он с прежним выражением лица махнул в сторону новенькой администратора, которая изредка подходила и пыталась найти повод прикоснуться к Андрею.

– Не, зачем? На британский флаг ее…

–Не, на левый верхний угол американского.– Саша встал, и, было видно, что умышленно не прощаясь, будто этого разговора и не было, оставил деньги на стойке, а сам направился к выходу, по пути прихватив за талию администратора.


Пробуждение

– У тебя странное сегодня настроение?

– В смысле?

– С одной стороны, я очень рад за твое состояние, но, с другой, я его знаю. Тебя лучше сейчас вырубить, пока ты не начал заниматься всякой херней.

– Шоты вверх, солнце вниз! Наливай!

– «Смех и радость мы приносим людям»– Сказал бармен, держа в руках Джека. Держи.

Андрей залпом выпил «крестного отца» и поставил перед барменом стакан. Тот повторил в пропорциях напиток и снова его пододвинул к сидящему за стойкой. Андрей на этот раз попытался насладиться вкусовыми качествами напитка и даже в момент ароматного миндального послевкусия и жгучих паров виски в носу, пожалел, что первый стакан был им выпит без должной культуры пития.

– Если я что-то хочу, то я всегда это трахаю. Но в этот раз, похоже, захотели меня. Мне кажется, это начало депрессии.

– Депрессии нет! Ее придумали психоаналитики, чтобы из таких, как ты, качать реальные бабки, а, на самом деле, ее нихуя не существует.

– Тоже верно. Ведь со мной доктор Джек и симпатичная медсестричка «Жизнь», которую ты упорно пытаешься развести на секс, а она лишь ставит тебе клизмы и делает болезненные уколы.

Зима наступала на пятки и уже чувствовалась на кистях, если забываешь перчатки. Первый снег падал с некоторой ленцой, нехотя тая на теплых капотах машин и людских лицах, под ногами упоительно раздавались похрустывания, и чувствовался ранний декабрьский гололед. Люди перебежками метались от машин к зданиям и обратно, некоторые наслаждались солнечным, в белую шубу переодевающимся, городом, а кто-то угрюмо мерз на остановках, переминаясь с ноги на ногу и потряхивая для согрева руками.

Андрей, выспавшись накануне вдоволь, зашел в свой бар, чтобы пропустить стаканчик. Он был в приподнятом духе, а пил так, будто что-то отмечает, но никому не рассказывает, что именно. Однако, если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, что с каждым следующим стаканом смех у него приобретал все более висильный оттенок, а глаза тускнели, хотя шутки все также рвались из него, а его голос затмевал играющую музыку. С утра Андрей тщательно и с наслаждением побрился, и крехтя от термитного, но все же приятного жжения одеколона после бритья, принялся гладить рубашку. Последние ночные гуляки, наркоманы и бабушки были разбужены разрывающимися в басах музыкальными колонками, которые истошно выбрасывали из себя то классический рок-н-ролл, то хип-хоп, а бывало даже и молодежные электронные темы-однодневки. Андрей очень педантично и с максимальной концентрацией подошел к глажке, хотя больше всего на свете он не любил это дело. Закончив, он развернул перед собой рубашку и, повернув ее сначала спиной, а потом передом к себе, насладился результатом трудов. Она действительно была идеально отпарена: ни единой складочки, что так любят оставаться и портить настроение, обращая на себя внимание; никакого намека на стрелки на рукавах, что так любят оставлять ленивые или просто незаботливые женщины, которые гладят своим мужчинам подобный элемент гардероба; манжеты были доведены до четкой конической формы, а воротник притягивал к себе внимание своей дизайнерской оригинальностью и правильностью проглаженных изгибов. Андрей подошел к вешалке, на которой уже покоились не менее тщательно отпаренные черные брюки. Под самой вешалкой блестели своей чернотой начищенные до ослепительного сияния классические туфли. Он бережно повесил рубашку на плечики и, подпевая играющей песне, пошел окончательно приводить себя в порядок.