А она тем временем продолжала говорить:
– Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
– Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
Вот так: язвительно и остроумно!
Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
– Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
Колбаска вспыхнула:
– Вы просто помойный отброс!
Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.
Глава 7
Я опасаюсь, что изложение следующего эпизода моей жизни может повредить репутации прелестнейшей и добродетельнейшей леди, оказавшейся в сфере моего внимания. Прошу вас не пытаться узнать ее имя, сколь ни велико искушение это сделать. Если она прочтет мои скромные писания, я скажу ей, что скрыто в глубине моего сердца.
– Я видел только вас. Я восхищался только вами. Я желаю только вас.
Не разбирая дороги, Джози ринулась сквозь толпу гостей, не заботясь о выражении лица, и не останавливалась до тех пор, пока перед ней внезапно не возник Мейн.
– Привет, – сказал он и ухмыльнулся, но тотчас же лицо его изменило выражение. – В чем дело, дорогая?
Джози с трудом сглотнула, но прежде чем она что-нибудь ответила, Мейн повел ее на белую мраморную террасу, сверкавшую в свете факелов, освещавших ее сразу с двух сторон.
Подведя Джози к широкой балюстраде, Мейн повернул ее лицом к себе, так чтобы никто не мог видеть слез, струившихся по ее щекам.
– Что случилось? – озабоченно спросил он. Факелы бросали мерцающий свет на кудрявую черную гриву Мейна и мрачно сдвинутые брови.
– Этот ужасный человек... – Джози неизящно икнула. – Он сказал... Сказал...
Она так и не смогла повторить слова Термана – это было бы слишком унизительно.
– Пожалуйста, успокойтесь! – Мейн вытер слезы с ее щек белым носовым платком.
Джози отвернулась и уставилась на бордюр террасы; губы ее дрожали.
– Кто это был? – спросил Мейн непринужденно, но Джози услышала в его голосе звон стали.
– Не знаю. Какой-то знакомый Дарлингтона. – Джози приняла от него платок и снова вытерла слезы.
Лицо Мейна приобрело выражение, как у человека, готового поколотить половину мужского населения Лондона.
– Как он выглядел?
– Я не разглядела, да это и не важно, – неуверенно произнесла Джози. – Все равно мне известно, что они все обо мне думают... – Глаза Джози снова наполнились слезами, и она принялась искать носовой платок, забыв, что он у нее в руке.
Платок упал на пол, и Джози не задумываясь наклонилась, чтобы поднять его, но тут же издала тяжкий вздох: корсет чуть не перерезал ее пополам.
Мейн поднял платок и огляделся.
– Пожалуй, здесь слишком многолюдно. Может, нам вообще уйти с бала? – предложила Джози. – У меня вечер складывается не особенно приятно...
И тут она вспомнила о его невесте.
– Ах нет, нельзя – тогда Сильви будет недоумевать, куда вы подевались.
Мейн улыбнулся:
– Во-первых, я счастлив оттого, что вы называете ее просто по имени. Во-вторых, я, конечно же, уведу вас отсюда. Что касается Сильви, она, как вы, вероятно, уже поняли, совершенно самодостаточная женщина и приехала на бал не со мной, а с друзьями. У меня даже есть опасение, что она вряд ли заметит мое исчезновение.
– Не может быть! – Джози вплеснула руками. Она искренне полагала, что ни одна разумная женщина не станет выпускать жениха из поля зрения.
Ничего не ответив, Мейн взял Джози под руку, и они неспешно прошествовали сквозь толпу.
– Нам надо найти Гризелду, – сказал Мейн, оглядывая зал. – В конце концов, она вас опекает, и я должен сказать ей, что мы собираемся сбежать.
– Нет! – воскликнула Джози, вдруг вспомнив, что Гризелда, по всей вероятности, выполняет распоряжение Сильви и пытается обольстить Дарлингтона. – Ни в коем случае!
– Но почему? – удивленно спросил Мейн. – Разве моя сестра плохо справляется со своей ролью?
– Да нет, справляется отлично. Просто мне не хотелось бы ее сейчас беспокоить. – Джози вздохнула.
– Есть многое, чего я в вас не понимаю, мисс Джозефина Эссекс. – Мейн на мгновение задумался. – Ладно, давайте пошлем ей записку. Молодая леди не может сбежать с бала, не поставив в известность свою опекуншу, и вы это прекрасно знаете. Ваша опекунша может заподозрить самое худшее, и тогда...
– Нет, если я с вами, – произнесла твердо Джози. Мейн как-то странно посмотрел на нее.
– Ваша уверенность трогательна, но не многие мамаши пожелали бы, чтобы их дочери под руку со мной исчезали с бала.
– Ах, Мейн, поверьте: я не из тех женщин, кому на этом балу угрожает опасность быть скомпрометированной! – Джози снова вздохнула и опустила глаза.
Пожав плечами, Мейн быстро нацарапал на карточке несколько слов и приказал лакею передать записку Гризелде.
– Куда вы желаете направиться? – спросил он, как только они сели в его роскошный маленький экипаж; графский герб на дверце отливал темно-красным блеском.
– Куда угодно.
Мейн внимательно посмотрел на свою спутницу:
– Наверное, будет нескромно, если я...
– Никто никогда не поверит, что я могу вести себя нескромно, – решительно прервала его Джози, ничуть не покривив душой.
– Ну, в таком случае, – Мейн неожиданно ухмыльнулся, – добро пожаловать в мою гостиную, юная леди. – Он постучал по крыше экипажа: – Домой, Уигглз!
– К вам домой? – удивилась Джози. – Так вы живете поблизости?
– В двух кварталах отсюда. – Мейн церемонно поклонился. – Вы без сопровождения, но уверяю вас, мой дом кишит слугами.
– Гораздо важнее, что вы влюблены в Сильви, – это лучшая гарантия для любой девушки.
– Так и есть. Этот факт непременно удержит меня от дьявольских планов относительно того, чтобы соблазнить вас, – весело согласился Мейн.
С минуту Джози пристально смотрела на него, затем быстро отвернулась.
– Я знаю, никому не придет в голову соблазнять меня, и точно так же никому не придет в голову, что вы лелеете такой план. Поэтому мы можем забыть об ущербе репутации и не беспокоиться на этот счет.
Дворецкий придержал для них дверь, и Мейн, пропустив Джози вперед, обернулся в его сторону:
– Риббл, у нас в башне есть шампанское «Вдова Клико-Понсарден», старое и холодное. Позаботьтесь подать его как следует.
Дворецкий почтительно кивнул и предупредил:
– Лампы еще не зажжены, милорд.
– Не волнуйтесь, Риббл, я об этом позабочусь.
– У вас есть башня? Как мило! – сказала Джози, пытаясь выпутаться из ротонды. К счастью, Мейн тут же пришел ей на помощь и передал ротонду лакею.
– Хотите перекусить? – небрежно спросил он. Джози покачала головой.
– А я хотел бы чего-нибудь поклевать. Надеюсь, вы меня не осудите? Риббл! – крикнул он вслед дворецкому. – Принесите нам все для легкого ужина.
Они поднялись по лестнице, миновали главный холл и вошли через маленькую дверцу в неосвещенную комнату. Мейн тут же снял с полки трутницу, и когда он зажег лампу, Джози принялась разглядывать комнату. Куполообразный потолок комнаты был окрашен в ярко-синий цвет и покрыт потускневшими золотыми звездами, стены закрывали панели с причудливыми картинами, изображающими извилистые стебли, на которых тут и там цвели розы. Единственной мебелью в комнате оказались шезлонг, два уютных кресла и чайный столик. Небольшие оконца расположились высоко на стенах – по восьми на каждой из восьми стен; лунный свет лениво струился сквозь них, и потому стебли на стенах выглядели причудливо и таинственно.