Мейн замер, глядя на нежное очертание ее щеки, напоминавшей в лунном свете сливочное мороженое; даже отсюда, со стороны лужайки, он сумел ощутить способность этой красавицы радоваться жизни.
На Джози была всего лишь ночная сорочка, в которой она походила на картину великого Рафаэля, одну из тех, на которых он изобразил свою обожаемую любовницу. К тому же Джози имела нежные руки и округлые груди, столь ценимые любовниками Возрождения.
Каждый дюйм тела Мейна жаждал ее, побуждал поскорее схватить в объятия. Джози больше не выглядела подавленной; что бы с ней ни случилось, его любимая не была брошена на землю и опорочена. Теперь, когда он припоминал историю с лопатой навоза, то с трудом удерживался от смеха.
Вместо того чтобы расхохотаться, он на мгновение задержался в мраморном портике и стянул сапоги, а потом босиком побежал по траве, ощущая наслаждение, какого никогда не испытывал во время своих убогих свиданий при свете свечей с женщинами, уставшими от брачной жизни.
Добравшись до леса, Мейн внимательно оглядел свои стеклянные шарики. Казалось, они прочно покоятся на ветвях и лишь чуть колеблются на легком ветерке, оставаясь столь же прекрасными, какими были, когда тетя Сесили рисовала их в своем воображении.
Затем Мейн, миновав несколько деревьев, бесшумно направился к розовой беседке. Конечно, он найдет ее там. Во всем он ощущал странный привкус неизбежности, будто ужас и уныние последних двадцати четырех часов исчезли именно в эту минуту.
Беседка, увитая розами, находилась в самом конце сада, с двух сторон защищенного древними каменными стенами, отделявшими его дом от соседнего; розы обвили ее стены плотным покрывалом.
Джози стояла в центре беседки, прислонившись спиной к статуе дельфина, остановленного резцом скульптора посреди прыжка; колени ее прикрывали каскады роз, пропитавших ночной воздух нежным, сладким ароматом.
– Надеюсь, ты не поцарапалась, когда шла сюда? – Мейн медленно приблизился к стене.
Джози не испугалась и даже не вскрикнула; вместо этого она подняла на него глаза и улыбнулась.
– Как странно... – задумчиво произнесла она. – На мгновение мне показалось, что в лесу появился Дионис.
Мейн провел рукой по волосам. Ну разумеется! С ее точки зрения, он, конечно, был так же стар, как любой из древних греческих богов.
– Не уверен, что это комплимент. Дионис – греческое имя бога вина Вакха, не так ли?
– Бога вина и природы. У него в руках жезл, обвитый плющом, а менады танцуют перед ним ночи напролет.
– И ты – одна из менад? Ты правда собираешься танцевать всю ночь?
– О, я ужасно танцую, – весело рассмеялась Джози. – Думаю, ты это уже заметил.
Мейн сел на камни рядом с ней.
– Это беседка из роз принадлежала твоей тетке?
– Да. По словам отца, тетя любила ее почти так же, как свою башню, и сама посадила розы еще до того, как слегла, а потом требовала, чтобы в хорошую погоду слуги приносили ее сюда.
– Этого достаточно, чтобы заставить меня поверить в фей, хотя моя фантазия и бедновата.
– Даже несмотря на все те романы, которые ты прочла?
– Да. Маленькими мы часто играли в театр. Аннабел блестяще придумывала истории, а потом вступала Имоджин. Что до меня, я всегда была исполнительницей, потому что люблю, чтобы мне все объясняли досконально.
Мейн задумчиво посмотрел на небо: оно казалось настолько близким, что возникала иллюзия, будто его можно потрогать, как мягкий бархат, протертый до основы, сквозь которую просвечивают звезды.
– Сесили и в самом деле верила, что здесь живут феи: ради них она и развесила на деревьях стеклянные шарики.
– Очень мило, что ты сохранил эту традицию.
Наступила пауза.
– Ну а ты... Ты не боишься остаться вдовой, Джози? В нашей семье нет долгожителей, а я намного старше тебя. В твоем возрасте, – Мейн усмехнулся, – я уже соблазнил двух замужних дам и был отвергнут тремя.
– А я была отвергнута всем светом, – бодро отрапортовала Джози. – Если мне удастся тебя соблазнить, то ты станешь моим первым мужчиной.
Мейн повернул голову и внимательно посмотрел на нее; в глазах его тлел огонек недоверия.
– Не уверен, что расслышал правильно.
– А я совершенно уверена.
Некоторое время он молча рассматривал ее. Ночную рубашку на груди Джози скрепляли крошечные перламутровые пуговички, смутно светившиеся в лунном луче.
Джози выдержала его взгляд и расстегнула верхнюю из них.
– Джози! Не делай этого!
– Я всегда собиралась выйти замуж с помощью какого-нибудь бесстыдного трюка, – хихикнула Джози. – Но, по правде говоря, не думала, что дойду до такого бесстыдства. – Она расстегнула еще одну пуговку. – Однако я ясно вижу, что завтра ты аннулируешь наш брак под тем предлогом, что слишком стар.
– Я и в самом деле слишком стар для тебя.
– Тридцать четыре года – прекрасный возраст для мужчины.
Больше всего Джози раздражало то, что Мейн держал ее за руку, словно семилетнюю девочку... И тем не менее эта безумная загадочная ночь кое-что прояснила: она желала Мейна.
Это был ужасный, пугающий голод, странное и смущавшее ее чувство из тех, что заставляют женщину плести брачные сети.
– Мейн! – Джози наконец приняла решение.
– Гаррет, – поправил он и с отсутствующим видом рассыпал розовые лепестки у ее ног.
– Я... – сказала Джози, сделав паузу, чтобы слова ее прозвучали более впечатляюще. – Я virgin immaculata.
Некоторое время граф смотрел на нее, бессмысленно моргая.
– Вот как?
Джози усмехнулась:
– Разве это не замечательно?
– Замечательно?
– Ну да, я так подумала.
– Звучит действительно впечатляюще: непорочная дева!
На лице Гаррета застыло странное выражение, будто он собирался расхохотаться.
– Ты огорчен таким поворотом дела?
– Пока не знаю. Обычно выражение «непорочная дева» относят к Пресвятой Деве Марии, рожденной вне первородного греха.
На мгновение наступило молчание.
– Впрочем, я всегда думал, что женюсь на святой, – весело продолжил Мейн; ситуация его явно забавляла. – Ты даже представить не можешь, как счастлива будет моя мать! Тебе известно, что она аббатиса?
Джози невольно захихикала.
– Ты женишься на святой! – пробормотала она, задыхаясь от смеха. – Но ведь бывают вещи еще более странные.
Гаррет поднял с земли горсть розовых лепестков и осыпал ими ее волосы.
– Тем не менее нынче ночью ты больше похожа на язычницу, так что я был бы весьма удивлен, если бы Господь избрал тебя, дабы ты произвела на свет его дитя...
Смех Джози замер, когда шелковистый розовый лепесток заскользил по ее щеке.
– Но у меня на уме нечто иное: я собираюсь сохранить тебя для собственного наслаждения.
– Ты не знал правды, – возразила Джози. – Ты думал, что я не девственница, а я...
– Бросила лопату навоза в человека, который собирался напасть на тебя.
Джози кивнула:
– Теперь, узнав правду, можешь аннулировать наш брак.
– Чтобы ты вышла за какого-нибудь Скевингтона или Толлбойза? – поинтересовался Мейн.
Джози молчала; правда была скрыта глубоко в ее сердце, и сейчас она не хотела ее признавать. Наверняка ей было бы ужасно затруднительно полностью открыть свое сердце в темноте спальни, но на теплом вечернем воздухе тело ее стало податливым и прекрасным, все его изгибы – соблазнительными и властно влекущими. Глаза Мейна снова и снова признавали это, даря ей обещание грядущих восторгов.
– Слишком теплый вечер. – Джози расстегнула следующую пуговку ночной рубашки.
Глаза Мейна внимательно следили за этими движениями, потом его взгляд переместился на ее лицо. В его глазах Джози прочла нечто загадочное, а когда губы графа сложились в едва заметную усмешку, Джози мгновенно вспомнила, сколько побед на его счету, скольких женщин он соблазнил. Что касается ее опыта, то его просто не было.
Зато нынешней ночью ей ворожил сам Дионис, нашептывая на ухо нужные слова.
Распрямившись, Джози встала и направилась к низкой стене, потом обернулась и посмотрела на Мейна.
Граф тоже поднялся на ноги – он никогда не позволил бы себе сидеть в присутствии женщины, – однако он остался стоять, опираясь спиной о статую дельфина. Ресницы затеняли его глаза так, что Джози не могла видеть их выражения, и тем не менее она ощущала себя так, будто на ней не было ничего, кроме прозрачной паутины.