Элоиза Джеймс - Вкус блаженства

– Мы разорены.

– Что?

– Разорены. Я занял денег – думал, что сумею отдать и долг и проценты...

В сбивчивой речи старика Элиот различил одно повторяющееся имя, отдававшееся гулом крови в ушах: Фелтон, Фелтон, Фелтон.

– Кто этот Фелтон? – спросил он наконец.

Отец прервал свою речь и, моргая, посмотрел на него:

– Лусиус Фелтон вершит финансовые дела всего Лондона. Он не стал ждать...

Старик снова принялся бормотать что-то бессвязное, но Терман уже уловил главное: Лусиус Фелтон разорил его семью. Лусиус Фелтон несет ответственность за потерю дома в Кенте – сейчас отец говорил именно об этом; за потерю его, Элиота, содержания; потерю выезда... Лусиус Фелтон. Человек, в руках которого приданое Колбаски и который женат на ее сестре.

Никогда еще за всю жизнь Элиот не чувствовал себя так скверно, как сейчас, глядя в красное лицо отца, говорившего ему что-то. Конечно, имущество его матери останется неприкосновенным, и поэтому они могут удалиться в деревню, где она выросла и где у нее остался небольшой домик. Один из его братьев теперь станет священником...

– Мистер Фелтон, – сообщил Терман-старший, – был настолько добр, что купил твоему младшему брату армейский чин. – Старик замолчал.

Элиот выжидал. Конечно, отец собирался сказать что-то еще, поскольку Фелтон не мог не поставить еще какое-нибудь условие.

Однако этого, судя по всему, не случилось, потому что отец молча смотрел на него с выражением боли и отчаяния.

– Мне жаль тебя, – сказал старик. – Твоя мать и я будем счастливы в деревне: ты знаешь, мы ведь любим простую жизнь. Но ты... Мне не следовало так бездумно обращаться с твоим наследством, сынок.

– Да, не следовало, – ответил Элиот резко. – Как это ты угодил в лапы Фелтона?

– Я не знал... Он всегда был так добр, а потом...

Через пять минут Терман понял все. За последнюю неделю Фелтон скупил все отцовские векселя и завладел типографией. Он «любезно» пощадил мать с ее вдовьей долей и в качестве акта милосердия предоставил им возможность купить брату армейский чин.

– Теперь все дело за тобой, – сказал отец.

– За мной? – удивился Элиот, все еще не совсем осознав слова отца.

– Денег нет, мальчик. Этот дом... – Он обвел взглядом комнату. – Он оплачен только на неделю. Тебе лучше немедленно рассчитать своего слугу. Полагаю, у тебя есть какие-нибудь соображения насчет твоей будущей профессии: должно быть, в этих своих школах ты многому научился.

Элиот погрузился в молчание.

– Я стараюсь не беспокоиться за тебя, – заметил старик. – У тебя столько друзей по Рагби, они помогут тебе выпутаться. Может быть, даже найдут для тебя место секретаря у какого-нибудь вельможи. Ты всегда хорошо писал, не так ли?

Элиот с трудом разомкнул губы.

– Вон! – выкрикнул он.

– Но...

– Вон! Ты разбазарил мое наследство и разрушил мою жизнь. Единственное хорошее, что я вижу во всей этой истории, – это то, что мне не придется больше слушать глупую болтовню выжившего из ума старика! Мы никогда не принадлежали к одному кругу, никогда!

Генри Терман медленно поднялся с места.

– Поверь, ты всегда желанный гость в нашем доме, Элиот. Мы знаем, что ты выше нас, но в трудную минуту ты сможешь вернуться домой.

– Никогда! – бросил Элиот в лицо старику. – Никогда!

Генри Терман, спотыкаясь, вышел из дома, чувствуя себя таким больным и несчастным, каким только может чувствовать оскорбленный человек. Впрочем, он действительно разорил сына, и это особенно огорчало его. Элиота растили как надежду семьи, как молодого джентльмена, собиравшегося вступить в аристократическое общество. Теперь он на короткой ноге со всеми этими лордами и, конечно, приземлится на все четыре лапки. Друзья помогут ему, например Дарлингтон, о котором сын всегда рассказывал с таким восторгом.

Тем временем Элиот Терман приступил к своему спасению.

– Купер! – завопил он. – Карточку!

Купер достаточно долго подслушивал за дверью, чтобы все понять, и уже упаковывал серебро. Хотя он отлично знал, где находится карточка, его ответ прозвучал не слишком обнадеживающе.

– Я ее поищу, сэр, – сказал он и направился в заднюю часть дома, чтобы упаковать серебряный чайник и пару подсвечников, которые ему давно приглянулись.

Через некоторое время, когда все, что он собирался прихватить, было упаковано в две большие коробки, слуга принес Терману карточку. Как он и ожидал, Терман с вожделением прочел: «Гарри Гроун, "Тэтлер"», – и тут же выбежал из дома. Это дало Куперу достаточно времени, чтобы вызвать наемный экипаж, погрузить коробки и исчезнуть. При этом он предусмотрительно оставил входную дверь открытой на случай, если кто-нибудь пожелает навестить хозяев.

Вскоре в дверь вошли два джентльмена и, проследовав в гостиную, придирчиво оглядели скромное имущество. Один из них, граф Ардмор, снял пальто, а второй, Лусиус Фелтон, принялся просматривать тонкую стопку приглашений на каминной доске. Потом он подошел к окну и слегка раздвинул занавески.

Ждать им пришлось долго, до вечера, а за это время Терман выполнил небольшое поручение Гроуна, бросившегося к печатному станку, как только желанная новость стала ему известна.

Но даже получив от Гроуна целый мешок соверенов, Терман отправился домой не сразу: сперва он завернул в «Конвент» и купил всем присутствующим по стаканчику.

Он не мог отделаться от мысли, что завтра же новость станет достоянием всего Лондона, и хотел в последний золотой вечер разыграть роль молодого джентльмена, богатого наследника.

Когда он бросил на стойку соверен, бармен скривил губы в притворной улыбке, и Терман притворился, что Дарлингтон и Уисли по-прежнему с ним.

Наконец он, пошатываясь, добрался до дома с тем, что осталось от соверенов, полученных от Гроуна. Со всем остальным Элиот решил разобраться завтра, и когда вывалился из наемного кеба, сунул вознице соверен вместо восьми пенсов. При этом он даже не заметил, что занавеска в его гостиной дрогнула.

Войдя в дом, он остановился на пороге и откинул голову, как волк, воющий на луну.

– Купер! Купер! – громко позвал Элиот.

Но Купер не появился. Тем не менее дверь гостиной медленно отворилась, и Терман, качнувшись, провалился в комнату.

Случилось так, что Гризелда снова заснула в объятиях Дарлингтона. Теперь, когда Джози вышла замуж, она смогла вернуться в свой дом, и Чарлз приехал к чаю. Но прежде чем Гризелда успела что-нибудь сообразить, она уже оказалась в его экипаже, катившем к его дому.

Почему бы ей не выйти за него? Неужели только потому, что люди будут потешаться над ними, будут смеяться над ней, говорить, что она украла младенца из колыбели? Гризелда посмотрела на копну взъерошенных волос на подушке рядом и покачала головой.

Почему-то он казался ей старше своего возраста. Бывают люди, возмужавшие раньше срока. А он в ней нуждался. Она сможет помирить Чарлза с отцом и не позволить семье язвить и упрекать его. Она будет способствовать его литературной деятельности...

Не разбудить ли его сейчас же, чтобы сказать о принятом решении? Нет, пожалуй, все же лучше не спешить с этим.

Гризелда как можно тише спустила ноги с постели. Слуг в доме не было, и ее скомканная одежда валялась у двери. Тем не менее Гризелде пришлось остановиться и прижать ладони к пылающим щекам из-за охватившего ее чувства стыда.

Она не знала, как добраться домой, и не могла попросить лакея вызвать для нее кеб, поскольку Дарлингтон приказал слугам не возвращаться до полудня.

Впрочем, почему бы не заставить его просить ее руки еще раз? Все это было бы... восхитительно. Почему не заставить его поухаживать за ней, как делают другие женщины? Он должен приносить ей розы и сочинять по паре стихотворений вдень.

Мысль о том, что Дарлингтон будет сочинять стихи, показалась Гризелде настолько забавной, что она захихикала.