— Нет, — ответила Елена Николаевна, — я не мама, а тетка. Его матери — родная сестра. Мать у него далеко, не в Москве. Но я буду заботиться о девочке…
…Веру она больше трогать не будет. Как та сама захочет, — Леля ей поможет, нет — нет. Леля навязываться не станет.
Так она вдруг решила.
Раиса успокоилась. Тетка. Ну да, мать все-таки по-другому бы как-то, а эта вроде и по-родному, а вроде рассердилась на племянника… Конечно, мать все простит, а тетка — раздумает: чего простить, а за что и вломить. Вишь, Анечку жалеет.
А Леля вспоминала, сколько у нее денег с собой… Она их все отдаст, а в следующий раз, если он будет… подумала она, принесет что-нибудь дельное. А сейчас — домой. Сил нет. Ей этот визит дался с трудом. Хотя девочка — маленькое чудо.
Раиса не ждала, что тетка так быстро уйдет. Засуетилась, стала усаживать снова.
Но Леля стояла на своем:
— Нет-нет, муж придет с работы, я должна быть дома. Я же ему ничего не рассказываю. Я — родная, я — прощу, а он?
— Верно, верно, — соглашалась Раиска и спросила уже чуть не по-родственному: — А когда тебя, Николаевна, ждать-то?
Леля в шубе стояла на пороге и при «Николаевне» чуть не грохнулась! Вот теперь будешь знать, что ты — Николаевна…
Они расстались очень дружелюбно с Раисой — та была несказанно довольна деньгам и обещанной заботой, а Леля, несмотря ни на что, тихо радовалась, что увидела девочку и поняла, что та в принципе никому не нужна.
Вере она не скажет ничего.
Леля брела незнакомой улицей, шуба казалась ей невероятно тяжелой. Вот ты и оказалась бабушкой, думала она с горечью и насмешкой, все лезешь в любовницы, а по статусу уже — бабушка! Давай, давай, собирай всех Митиных бесхозных детей! Ей было горько и больно.
Однако поземка, секущая лицо, привела ее враз в другое состояние: да, она будет собирать их! — этих никому не нужных детей! А потом скажет их отцу когда-нибудь, в старости, когда ему станет очень нужно участие: вот они, твои дети, которые любят тебя, знают и понимают… Но это будет, — ей казалось, — так нескоро!
И вообще, будет ли?
Пришел срок, и две женщины, почти в одно и то же время, родили от Мити по мальчику.
Вериного назвали Митя, а Нэлиного — Трофим, в честь дедушки, хотя Митя был в ужасе от такого имени и стал звать мальчика Терри, на английский лад. Нэля посопротивлялась, но привыкла. Они так ждали девочку, что Терри оказался как бы нелюбимым ребенком. И так и пошло: внимание к нему было совсем иным, чем к Митеньке. Только Митенька полюбил братца своей любовью, которою наделял почти всех. Такой уж он был.
Вера в порядке обмена переехала в отдельную квартиру, рядом с Лелей, ушла из Радио и после рождения маленького Мити устроилась на Телевидение, вела передачи об искусстве. Все говорили, что она классно смотрится на экране. Митю она не забыла, но… Шли недели, месяцы — шло время…
Все-таки острые чувства как-то незаметно стираются, струятся куда-то, и однажды ты ощущаешь, что ничего нет, — вольное место, уже зарастающее молодой травкой и ждущее деревьев и цветов. Место вполне здоровенькое.
Леля резко взялась за Митю-маленького, и Вера забот не знала. Вначале она и сердилась, и пыталась делать все сама, но это настолько утомляло ее, и потом, ей, одинокой, надо думать о работе, о пропитании, о карьере, в конце концов!
И Леля тут пригодилась! Она взяла на себя и к себе Митю-маленького и была счастлива. А Анночка? Она тревожила Лелю, и она время от времени наезжала туда с деньгами и подарками для девочки.
Познакомилась Леля и с Анночкой, которая из милого ребенка, безмятежно спящего в кроватке в первый ее приход, во второй… — как, впрочем, и во все остальные, — была бесененком, злым, подозрительным и исподтишка пакостным. Она звала Лелю только «баба» — откуда у нее это взялось? Видимо, Раиса сказала, и когда Леля хотела переиначить все же в «тетю», ничего не получилось: баба или даже — бабка, если Анночка сердилась.
Но красоты девочка была необыкновенной — Митя в лучшем и женском исполнении. Леля даже всплакивала от нее, — но что она могла сделать? Она же не могла взять и Анночку к себе? И так Володька ворчал из-за Мити-маленького! И Алешка был недоволен. Но Вера этого не знала.
Когда Митя прибыл из своей «командировки», — трудной и вместе с тем безумно, необыкновенно интересной, — увидел Нэлю дома и узнал, что у них опять родился мальчик.
Он без сил плюхнулся в кресло, Нэля стояла перед ним, как виноватая горничная, не угодившая хозяину.
Митя сначала в горестях не замечал этой позы, потом увидел и раздраженно сказал:
— Садись, что ты стоишь? Никто не виноват!
Нэля села и заплакала, и как бы в ответ на ее плач раздался писк младенца.
— Митя, ну что делать? Ведь он — наш, родной, нельзя так расстраиваться. И я плачу, а это грех. Ребеночек невиновный будет несчастлив, — говорила Нэля.
Она принесла его покормить, и Митя впервые увидел своего второго сына: непонятно в кого. Сам по себе. А вот Анна — копия он, Митя! В чем тут дело? К Нале он относится в сто раз лучше, чем к Риточке! К той он просто никак не относится! И вот вам! Дочка — копия он, а парни…
— Папа так счастлив! — между тем говорила Нэля, направляя сосок в ротик мальчика. — Они тоже ждали девочку, это я им голову заморочила. А папа сказал, что все равно — парень лучше! Назовем его в честь папы?.. — робко спросила Нэля. — Он столько для нас делает! И ведь словом не обмолвился, что хотел бы внука со своим именем… Я знаю, мне мама говорила… Но, мол, твой Митя никогда не пойдет на это… а мы возьмем и назовем. А?
Митя чуть не сорвался, но подавил в себе этот порыв и ответил:
— Как хочешь, ты его носила, ты его родила. Пусть будет Трофим. Ничего страшного. Будем звать… — он подумал. — Я лично буду звать его — Терри.
Нэля поморщилась, помолчала и сказала:
— Позвоню сегодня папе, обрадую.
А в Москве у Веры родился Митя, рыжий как огонь, но с характерными Митиными носом и тонкими губами, а глаза — светлые как у Веры.
И пошла их привычная жизнь в Нью-Йорке. К Мите стали относиться по-другому — дружелюбнее и уважительнее. То ли оттого, что поняли — Митя высоко метит, вернее его метят, то ли оттого, что сам Митя изменился. Он вдруг внутренне устал, посолиднел, даже несколько пополнел…
Это его напугало, и он стал заниматься гантелями, пробежками и посещать бассейн.
Парни почти все поменялись, но образ жизни здесь был одинаков, кто бы ни прибывал вновь.
Митя полюбил, как ни странно, карты и вечерами играл допоздна, а дамы шушукались и хихикали в уголке под торшером.
Приехала молодая очень пара.
Он — возраста бывшего Мити в первый его приезд: веселый беззаботный блондин, с каким-то сановным папой. Она — еще моложе, тоже блондинка, высокая, бледненькая, с прямыми негустыми волосами и невинными светлыми глазками.
Митя как-то по-прежнему вздрогнул, как старый конь на выезде, и пустился в новомодные танцы с блондинкой, которую звали Алена.
Он кокетничал с ней, как старый ас, рассказывал байки, порекомендовал интересное зрелище, но на разок — стриптиз.
Блондинка Алена взвизгнула и сказала, что у них с Андрюшей это — первым номером. И спросила неожиданно:
— А вы, Вадим Александрович, пойдете с нами?
Митя пожал плечами и как бы не очень охотно согласился, добавив еще, что ему это уже неинтересно, но…
Это «но» показалось Алене, видимо, чем-то значимым, и она прижалась к Мите своим тонким телом.
— Пойдемте вдвоем… — вдруг сказала она. — Убежим ото всех!
Митя противно хохотнул и произнес:
— Ай, Аленушка, как нехорошо обманывать. Но так и быть. Только сообщим об этом нашим половинкам, как? Идет?
— Идет, — согласилась Алена, но глазки потухли.
Поход этот не состоялся, Мите расхотелось идти с этой юненькой дурочкой вдвоем на стриптиз, а потом зажиматься где-то или вести ее в кафе, а уж тогда… Ведь она не отстанет. И что? Хватит с него Риточки. Он позвонил в тот день с утра, когда они с Аленой договорились, и посожалел, что никак не получается, но может указать, куда им с мужем пойти…