— У меня есть ключи, конечно же, — спокойно тянет папа, не отрываясь от своего занятия.
— Я же сменил замки, — бурчу я, проходя на кухню.
Заглядываю в холодильник и достаю банку с вишневым соком.
— Ты думаешь, меня это остановит? — интересуется отец. — В прочем, тебя никогда не останавливало нарушение закона. В какой раз я уже вношу за тебя залог?
Я кривлюсь. Открываю банку и делаю два глотка.
— В двенадцатый, — это получается куда радостнее, чем я рассчитываю, и папа даже поднимает на меня свой скептичный взгляд.
— Да, ну? Я думал, больше, — шутит он, но его лицо остается серьезным и непроницаемым. — В общем, так, Стас. Залог я вношу последний раз, так что, если еще раз тебя поймают копы, будешь сам выкручиваться. Так же и с правами. Отмазывать тебя больше не собираюсь. Лишишься и мотоцикла и прав, если снова будешь гонять в нетрезвом виде. Понял меня?
Я поджимаю губы и прислоняюсь спиной к столу, подпирая равновесие правой ногой. Взбалтываю сок легким движением руки.
— Ты всегда так говоришь и каждый раз все равно вытаскиваешь меня, — замечаю я.
— Зато в этот раз я урезал твои карманные в два раза, — он поднимается на ноги и осматривается.
— Да пожалуйста, — бурчу я. — Можешь вообще мне их не оставлять. Сам заработаю.
— Ага, знаю я, как ты заработаешь, — взгляд отца пристально скользит по пространству, пытаясь найти что-нибудь, к чему можно было бы придраться, но в моей квартире всегда идеальный порядок. — В пятницу у нас семейные ужин, так что соизволь явиться.
— Пусть братец тебя развлекает, — ставлю банку на стол и скрещиваю руки на груди. — Я не собираюсь участвовать в вашем цирке.
Взгляд отца, наконец, добирается до меня и замирает. Становится неловко, но я не отвожу глаза в сторону.
— Мое терпение на исходе, Стас. Еще одна выходка, и отправишься в закрытый пансионат какой-нибудь за границу. Или в военную академию. Мне без разницы, — он смотрит на наручные часы, проверяя время. — Лишь бы из тебя дурь выбили. Вот армия, кстати, хорошая идея…
Отец вздыхает, направляется в сторону двери так вальяжно, словно он — король этого мира, но у выхода останавливается и снова смотрит на меня.
— Я тебя предупредил. Этот раз точно был последним. Через неделю я улетаю в Гонконг, так что за тобой присмотрит твой брат. Будь добр, не выводи его из себя. В отличие от меня, он не такой терпеливый.
Я кривлюсь, но ничего не отвечаю.
— И про ужин не забудь.
— Ага.
Я все равно не приду.
Отец недоверчиво смотрит на меня, уже собираясь уйти, но, словно вспомнив что-то важное, замирает.
— И да. Следующие месяцы ты сидишь тихо и не высовываешься. Парнишка, которого у вас на вечеринке отправили в кому — это сын депутата, Антона Григорьева. Он — большая шишка, так просто состояние сына не оставит. И в любом случае докопается до правды. Если ты замешан в этом, то тебе лучше сказать мне сразу, иначе у тебя будут большие проблемы. Не хотелось бы потом твое тело вылавливать из реки.
Я замираю. Так тот парень сын депутата? Тогда у нас точно огромные проблемы. Если они узнают, что во всем виноват Назаров, то ему конец. А мой отец сделает все, чтобы вытащить меня из дерьма, даже сдаст Костяна. Так что папе в особенности нельзя ничего рассказывать.
— Я уже сказал полиции, что был в другой части вечеринки и ничего не видел, — сдержанно говорю я.
Отец прищуривается, пытаясь уличить меня во лжи. Явно не верит ни единому моему слову.
— Я очень на это надеюсь, — бросает он, прежде чем выйти из квартиры.
Отец все время был таким: спокойным и рассудительным. А мне всегда казалось, что ему попросту плевать на меня. Когда я захотел переехать, он купил мне квартиру и начал давать деньги на проживание, но с условием, что я окончу школу и получу аттестат. На мои проблемы с законом он постоянно закрывает глаза, да и, в прочем, на все, что я делаю, тоже. Папа дает мне деньги, лишь бы отмахнуться, вытаскивает из неприятностей, чтобы потом его репутация не испортилась заголовком в какой-нибудь дешевой газете: «сын бизнесмена Скворецкого оказался за решеткой».
Я у него как собачка. Назойливая и проблемная, которую сбагрили «няне», чтобы самому не мучиться с кормлением и выгуливанием.
Вот только я вовсе не собачка. Я живу сам, готовлю сам, разбираюсь с делами по хозяйству и решаю все свои проблемы. Единственное — трачу деньги отца. Без них я вряд ли бы справился с самостоятельной жизнью. Но разве это важно? Мне осталось отучиться в одиннадцатом классе, получить аттестат, а после я могу либо пойти работать, либо поступить куда-нибудь. Я еще не решил. Когда смогу сам себя обеспечивать, деньги отца мне не будут нужны. Я просто исчезну, словно меня и не было. Стану другим человеком, без клейма: «у него отец — бизнесмен».
Я облегченно вздыхаю, когда хлопает входная дверь, пересекаю комнату и заваливаюсь на диванчик. В руках снова оказывается мобильник. Я стираю недавно написанное, но неотправленное сообщение, предназначенное для моего друга, и пишу новое: «Жду у меня дома. Есть серьезный разговор».
Отправляю.
Вот и все. Остается только подождать, пока Костя получит его и соизволит притащить свою задницу ко мне на квартиру. Думаю, ждать придется до самого вечера…
Я ошибаюсь, потому что звонок в дверь раздается меньше чем через два часа. За это время я успеваю подремать и даже заказать себе пиццу, чтобы перекусить.
— Здорово, Стас, — Костя вваливается в квартиру, словно ураган. — Че, как дела? С копами проблем не было? Нормально отпустили?
Назаров плюхается в кресло и тянется к коробке с пиццей, беря в руки огромный кусок и начиная уплетать его так, словно не ел несколько дней.
— Да куда они денутся. Отец заплатил, они и отпустили, — бросаю я, садясь на диван и убавляя громкость в телевизоре. — Проблема в другом, — в упор смотрю на блондина.
Сегодня на нем футболка и все те же рваные джинсы. Кастета на руке нет, так же как и кожаной куртки.
— В чем же? — с набитым ртом спрашивает Костя, сверля меня взглядом мутно-синих глаз.
Я пытаюсь подобраться слова, чтобы лучше и доходчивее объяснить ситуацию, в которую мы вляпались.
— Короче. Тот пацан, которого ты битой вырубил, в коме, — говорю я.
— М, бедняга. Сильно я его, видать, — в голосе Назарова нет ни грамма сожаления.
— Это еще не все. Следователь меня расспрашивал про драку. Улик пока нет и подозреваемых, собственно, тоже. Но этот пацан, Игорь Григорьев, сын депутата, — закидываю ноги на столик, думая, взять еще один кусок пиццы или же нет. — Отец у меня с утра был. Сказал, чтобы я залег на дно, потому что этот депутат так просто не остановится. Если они узнают, что мы замешаны во всем этом, нам конец. Тебе в особенности. Так что…
— Ой, да успокойся, — отмахивается Костя. — Никто ничего не узнает, если не будем болтать. А твой папаша пусть катится ко всем чертям. Мне самому виднее, когда залечь надо, а когда можно и расслабиться.
— Блин, Костян! — не выдерживаю я. — Перестать делать вид, что тебе пофиг. Это не местного гопника вырубить. Если они достанут биту из реки, то найдут наши отпечатки. Тогда точно не отвертимся.
Парень запихивает в рот остатки пиццы и прожевывает ее. Только после этого решает продолжить разговор.
— Да никто даже не додумается нырять в реку ради какой-то биты, — тянет Назаров. — Это просто вечеринка на пристани. Там даже купаться запрещено, так что никто ничего не найдет. Чувак, дело закроют через пару месяцев и даже париться никто не станет.
Я поджимаю губы, не разделяя оптимизм друга. Судя по его реакции, Костян даже не расстроен из-за того, что отправил парнишку в кому. По любому только рад, что еще один богатенький отпрыск вышел из игры.
Костя Назаров ненавидит богатых людей. Искренне и бесповоротно, и никто не в силах переубедить его.
Четыре года назад его родители и младшая сестра попали в аварию. Жуткую и ужасную — все было всмятку, от автомобилей практически ничего не осталось. Виновником был пьяный парнишка, гнавший по автостраде с такой скоростью, словно попутал реальность и видеоигры. В этой аварии Костя потерял отца и сестру, а вот виновник всего этого как раз-таки чудом спасся.
Суд был быстрым и до нелепости глупым. Парень оказался из «золотой молодежи» с богатыми родителями, которые откупились от наказания. Добились условного срока, плюс заплатили семье Назара полтора миллиона рублей в качестве компенсации. Естественно, справедливости никто не добился и глупо было вообще надеяться на нее.