Джессика Трапп - Властелин наслаждений

Годрик согнул ее руки, чтобы она оперлась локтями о края бадьи. Начав с мизинцев, он брал каждый палец и растирал его.

– У тебя изящные руки, Мейриона, но многие женщины имеют изящные руки. – Его пальцы двигались неторопливо, и мир словно исчез, остались только он и она.

Мейриона вздохнула. Его пальцы скользнули к ее плечам, по груди к животу и обратно вверх. Соски Мейрионы затвердели, хотя он и не касался их. Медленными кругами он несколько раз повторил этот путь.

Мейриона расслабилась и опустила руки на поверхность воды. Отдавшись его прикосновениям, она позволила ему устранить прошлое и теперь сосредоточилась только на настоящем.

Его рука скользнула по ее груди, совсем рядом с сосками. Кровь прилила к кончикам грудей, покалывая крошечными горячими иголочками. О Дева Мария!

Его пальцы теперь находились на внутренней стороне ее грудей и не касались их кончиков. Если бы они были чуть левее, его руки погладили бы ее соски, удовлетворив жалящую потребность в этом прикосновении.

Годрик поцеловал ее в макушку, и его руки вновь двинулись вверх.

Через полуопущенные ресницы Мейриона посмотрела вниз. Расстояние между мизинцем Годрика и ее соском теперь было меньше толщины лезвия ножа.

До сих пор он был смелым. Почему он не прикасается к самым кончикам?

Она изогнулась, но его пальцы остались на том же приводящем в безумие расстоянии, хотя она так нуждалась в нем!

– Мейриона, – прошептал Годрик, скользнув рукой между ее грудями, все еще не касаясь горящих сосков. – Ты знаешь, что меня притягивает в тебе?

Ее разум был одурманен, словно плавая за пределами реальности, и в ответ она лишь покачала головой.

Внезапно Годрик ущипнул ее набухшие соски. Словно удар молнии, Мейриону пронзила вспышка болезненного удовольствия, она начала ловить ртом воздух, и волна экстаза обрушилась на ее тело.

– Боже милостивый!

Годрик нежно взял ее груди в свои ладони:

– Есть тысячи красивых женщин в мире, но они лишены твоей страстности. Вот чем ты привлекаешь меня.

Мейриона вздохнула, ее руки стали безвольными, и набухший член Годрика напрягся еще сильнее. Он обошел вокруг бадьи. Расплывчатые завитки плавали на поверхности воды, наполняя спальню запахом мирры и янтаря. Опустив руки в теплую воду, он наслаждался мягким шелком ее кожи.

Наконец выпрямившись, Годрик вытащил Мейриону из бадьи, и она прижалась к нему.

Он почувствовал сильное облегчение: к счастью, ему не пришлось принуждать ее к такой податливости, а значит, она не будет сопротивляться, когда он лишит ее девственности. Отбросив в сторону рубаху и ночную сорочку, он понес ее по восточному ковру и уложил на мягкое меховое покрывало кровати.

– Ты самая страстная женщина, которую я когда-либо знал.

Мейриона повернулась к нему, в ее взгляде сквозило желание. Огонь свечей танцевал на ее коже. Пробежав пальцами по упругим золотисто-каштановым волоскам, прикрывавшим ее лоно, он услышал, как она резко вздохнула.

– Ты обещал, что мы просто поговорим, – запротестовала Мейриона слабым шепотом.

Решив не торопиться, Годрик погладил ладонью ее бедро. Его рука выглядела огромной на фоне ее алебастра, и ему вспомнился их недавний разговор. Она видела только ужас насилия, а не красоту страсти. Чтобы завоевать ее доверие, он не должен спешить.

– Это неправильно, – прошептала она.

– Ш-ш, – предостерег он, зная, что ее протест – это всего лишь слабая попытка освободиться от чувства вины, вызванного захлестнувшим ее желанием.

Приблизив губы к губам Мейрионы, Годрик поцеловал ее, и его язык задвигался, господствуя над ее ощущениями.

Она вздохнула и растянулась на его тунике именно так, как он и ожидал, но его вдруг захлестнуло ощущение собственной порочности.

Годрик отбросил досаждающее чувство в сторону: слишком много жизней стояло на кону и все зависело от него, от того, сможет ли он объявить о своем праве на Мейриону. Он лишит ее девственности, и она зачнет от него ребенка. Теперь он может облегчить ей этот путь и разбудить в ней желание. Ее протесты и так уже достаточно слабы.

Годрик провел рукой по животу Мейрионы и улыбнулся, когда ее веки сомкнулись. Он поцеловал кончики ее грудей, с удовольствием заметив, как затрепетали соски, и, пользуясь моментом, нежно втянул губами один сосок. Мейриона вздохнула, и в его наполненный член еще больше прилила кровь.

Чтобы успокоиться, Годрик сделал глубокий вдох. Давным-давно он научился отвлекаться от своего желания, чтобы доставлять удовольствие находящейся рядом с ним женщине; это было искусство, которому Надира хорошо его обучила. На мгновение его мысли вернулись к тем частым моментам, когда для удовлетворения извращенных желаний Надиры он брал девственниц. Из-за потайного занавеса принцесса любила наблюдать, как он преодолевает робкие протесты девушки: подобные сцены наполняли ее страстью.

Острое мучительное чувство порочности снова пронзило его, но в следующий миг от воспоминаний он вернулся к своей нынешней задаче.

Стоя над Мейрионой, он провел языком по всей длине ее бедра. Она вздохнула, ее ноги расслабились, и теперь ему стали видны розовые увлажненные лепестки. Он мягко раздвинул ее колени. Мейриона напряглась, но не протестовала, и он подумал с отвращением, что все произойдет так же, как и с другими женщинами: она охотно согласится на все, пока магия, существующая между ними, не будет разрушена. Завтра она возненавидит его, понимая, что стала жертвой любовного искусства.

Годрик сел, и кровать заскрипела под тяжестью его тела. Стянув рубаху, он швырнул ее на пол.

Мейриона потянулась к нему, и он, рассеянно потерев шею, осторожно подвинул ее.

Да, он мог пробудить в ней желание, но то было желание тела, а он хотел овладеть ее душой.

– Мейриона, ты хочешь этого так же сильно, как и я? – прошептал он, зная, что его требование эгоистично. Ему следует позволить ей думать, будто он действует силой, чтобы избавить ее от чувства вины перед семьей.

Она повернулась к нему, видимо, пытаясь сосредоточиться.

– Милорд, я… – начала она, но не закончила, и в воздухе повисла многозначительная пауза.

Если он вновь поцелует ее, она ответит страстным поцелуем. Так же было и с другими женщинами: не задумываясь о том, что делают, они стонали и давали волю своим чувствам, и только когда туман рассеивался, начинали осознавать все последствия проявления своих желаний.

Неудивительно, что со времени окончания рабства он был с женщиной только тогда, когда ему не приходилось беспокоиться о ее желаниях, после того как он щедро оплатил ее услуги.

Мейриона облизнула губы.

– Нам не следует этого делать, – слабо запротестовала она.

Внезапно Годрику вспомнились слова Оуэна: «Какая разница между мной и тобой – мы оба силой берем женщину?»

Испытывая отвращение к себе, Годрик поднялся с постели.

– Милорд? – Мейриона в замешательстве села.

– На сегодня все, девочка… Спи.

Она потянулась к нему, и он лег рядом с ней, решив, что овладеет ею, когда ее душа станет принадлежать ему так же безраздельно, как и тело.

Жмурясь от солнечного света, Мейриона свесила ноги с кровати и прикрыла простыней обнаженные плечи. Она едва могла поверить в то, что все еще девственница.

Этот негодник сделал так, что волны удовольствия заставили ее тело просто взбеситься, но, после того как она искупалась, не овладел ею. Он держал ее на пуховой перине, крепко обнимал, как обнимают любимое существо, пока наконец она не заснула, окончательно ослабев от этой любовной лихорадки.

Прогоняя сон, она моргнула и обвела взглядом спальню.

Годрик, Годрик, Годрик. Все в комнате говорило о Годрике. Запах Годрика был настолько сильным и плотным, что, казалось, его можно было лизнуть.

Радужные блики застекленных окон отскакивали от побеленных стен, столика с мраморной столешницей и массивного троноподобного кресла. Никогда не доводилось ей видеть столько роскоши в одном месте. Несомненно, даже собор в Тинтернском аббатстве не был украшен столь богато.

Соскользнув с перины, Мейриона стояла на прохладном полу, принялась растирать руки и плечи. Ночь осталась в памяти страстной восхитительной мечтой, но холодный утренний воздух прогонял воспоминания прочь отвратительным всплеском реальности.

Она потрогала свои соски, напрягшиеся на сей раз от холода. От прикосновений его больших пальцев они напрягались еще больше. Боже, что Годрике ней сделал? Она ведь та же, что и прошлой ночью, – он не лишил ее девственности.