Лишь оказавшись внутри кареты, Фанни почувствовала некоторое облегчение. Она надеялась, что сможет забыться и задремать, убаюканная стуком колес и мерным покачиванием экипажа, но не тут-то было. Вместе с ней ехал ее дядя Эдвард – единственный брат ее отца – со своей чудаковатой женой Офелией.
– Как это у тебя хватило духу заговорить с этим мерзавцем? Я бы ни за что…
– Я с ним не говорила, тетя Офелия.
– Прошу тебя, не расстраивай Фанни. Ей и так не по себе, – вмешался Эдвард.
Однако возмущение Офелии требовало выхода. К счастью для Фанни, болтливая тетушка не нуждалась в собеседниках для поддержания разговора. Ее нескончаемая трескотня не помешала Фанни с головой погрузиться в свои мысли, и, выныривая на поверхность, Фанни невольно задавалась вопросом, что расстраивает ее больше: глупая болтовня Офелии или с новой силой нахлынувшие воспоминания о том вечере, когда должно было состояться оглашение их с Рейфелом Льюисом помолвки.
Она тогда получила от Рейфела записку, в которой он просил ее срочно зайти в кабинет отца. Фанни вошла в кабинет и увидела его за стеклом. Рейф стоял на балконе спиной к ней. В приподнятом настроении, в новом вечернем платье – она впервые в жизни надела наряд с глубоким декольте, как у настоящей леди, она шагнула к нему на балкон. И тогда он обернулся и посмотрел на нее. Никогда в жизни не забыть ей того взгляда.
Рейфел смотрел на нее так, словно стал свидетелем чуда. Глаза его расширились от изумления и восторга. Он мог бы смотреть так на лесную нимфу или наяду. Никогда ни один мужчина так на нее не смотрел. Взгляд его, обжигая кожу, скользнул по ее губам и опустился ниже, в глубь отчаянно смелого декольте.
– Видит Бог, ты потрясающе красива.
Фанни зарделась, принимая комплимент, но, так уж вышло, не растерялась:
– Видишь, что случается с теми, кто учится с чрезмерным усердием. Удивительно, как ты вообще меня узнал. Если бы ты нашел время хоть раз заехать к нам…
– Но я приезжал домой. – Глаза его таинственно мерцали в темноте. – А ты, как мне помнится, проводила лето то ли в Риме, то ли во Флоренции.
– А вот мне помнится, что ты намеревался поехать с нами, но отчего-то передумал. Ты и представить не можешь, каково мне было во Флоренции в компании тети Офелии и кузины Клер.
– В горе спутников иметь – утешенье страдальца, – произнес на латыни Рейфел и, одним махом допив бренди, опустил пустой бокал на перила балюстрады. – Не сомневаюсь, что ты прекрасно провела время и без меня. Представь на минуту, что я был бы рядом… среди изобилия всех этих чудесных фресок с полуобнаженными прелестницами, среди гигантских нагих статуй, да к тому же в компании впечатлительной юной красавицы… – Глаза его блеснули, вызвав ответный прилив жара к щекам. – Ах, ты могла бы даже воспользоваться моей слабостью.
Ее ошибка состояла в том, что, вместо того чтобы посмеяться над его скабрезной шуткой, она сказала то, что подумала:
– Не знаю, получилось бы у меня или нет, но я бы приложила к этому все старания, сэр.
Рейф шагнул к ней и стиснул в объятиях.
– Как насчет поцелуя, красавица?
Фанни дерзко прижалась губами к его губам. Ей не забыть жар того поцелуя. Рейф был напорист и смел. Она помнила, как прижималась к нему всем телом, когда он шептал у самых ее губ:
– Я бы отдался тебе после первой же прогулки по галерее Уффици. – Он провел пальцем по ее губам, принуждая их раскрыться.
– Наскоро, между Боттичелли и Рафаэлем? – Она помнила, как сплетались, словно в танце, их языки, как кружилась от восторга голова.
Рейфел покрывал поцелуями ее щеку, ее висок.
– Я бы отвез тебя в пансион и не выпускал бы до самого вечера. – Он опалил дыханием нежную кожу за ухом. – Из своей постели. – Фанни почувствовала, что дрожит всем телом и ничего не может с этим поделать. Он усмехнулся и провел языком от мочки уха вниз, к ключице.
Рейф прикасался к ней там, где не должен был прикасаться. Фанни не остановила его и тогда, когда рука его скользнула в вырез декольте. Она вдохнула так глубоко, что лиф соскользнул с груди. Или это он его приспустил? Он бесстыдно мял ее грудь, и она не сопротивлялась, потому что внезапно силы покинули ее. Колени подгибались, отказываясь удерживать тело.
– Фанни, еще немного, и я не смогу остановиться. – Голос его был хриплым от желания. – Я совершил ужасную ошибку, не поехав с тобой в Италию. Что бы ни случилось после сегодняшней ночи… – Рейф приподнял ее грудь, что держал на ладони, и опустил на нее взгляд. Она чувствовала себя полуобнаженной Сабинянкой, запечатленной в мраморе Джованни да Болонья. Ее бросало то в жар, то в холод. Она помнила, как ее тело пронзило желанием, когда он прикоснулся к соску языком. Она даже не смогла сдержать стон… Стыд и срам!
Даже сейчас щеки ее вспыхнули от стыда при воспоминании о том, как вдруг негромко скрипнула, открываясь, дверь, и как потом она тихо закрылась. После из кабинета донеслось сдавленное хихиканье, а затем и сдержанное покашливание, словно кто-то прочищал горло. Рейф оторвался от ее груди, поднял голову и, встретившись с ней глазами, посмотрел в сторону двери. Фанни тогда тоже повернула голову и сквозь стекло встретила осуждающий взгляд отца, рядом с которым стояла его тогдашняя пассия…
«Довольно, – приказала себе Фанни. – Пора возвращаться из прошлого». Воспоминания разволновали ее, и даже мерное покачивание кареты не могло успокоить бушевавших в ней страстей. Что она себе позволяет? Не прошло и часа, как предали земле тело ее отца, а она… Нашла о чем думать в день похорон!
Офелия, между тем, вошла в раж:
– Какое бесстыдство! Это же надо набраться наглости, чтобы явиться сюда, да еще и в такой день! Представляю, как ужасно ты себя чувствуешь. Бедняжка! – пронзительно причитала она.
У Фанни лопнуло терпение. Она даже не пыталась скрыть раздражение:
– Тетя Офелия, вам не хватит никакого воображения, чтобы представить, в каком состоянии я сейчас нахожусь.
Офелия сделала вид, что ее душат слезы, и принялась промокать платочком блеклые глаза. Фанни давно привыкла к подобным приемам и на провокацию не поддалась.
– О, Фрэнсин, – прошепелявила тетя. – Эдвард прав. Я тебя расстроила. Теперь ты на меня сердишься.
Фанни, самодовольно ухмыльнувшись, покрутилась на сиденье, устраиваясь удобнее.
– Не то чтобы я на тебя разозлилась, но, если ты будешь продолжать в том же духе, я действительно рассержусь.
Офелия неодобрительно поджала губы.
– Будь он хоть трижды граф Сент-Олдуин, на похоронах твоего отца ему делать нечего.
– На отпевании в церкви его не было. По крайней мере я его там не видела, – с усталым вздохом сказала Фанни. Чтобы не встречаться глазами с родственниками, Фанни предпочла смотреть в окно, делая вид, будто любуется панорамой города с моста над озером. В карете стало невыносимо душно. Фанни раскрыла веер, но, вспомнив о траурной вуали, с раздражением захлопнула веер. По ее телу заструился пот.
Оставалось лишь одно – распахнуть окно и глотнуть свежего воздуха. Пусть ветер и не приносил прохлады, он обдувал лицо, и Фанни радовалась и этому. Еще вчера все жаловались на холод, с нетерпением ожидая настоящего летнего тепла, и вот сегодня днем погода переменилась. А вот она, по крайней мере, радости по этому поводу не испытывала. Лучше уж мерзнуть, чем задыхаться от зноя.
– Мне даже хочется, чтобы он явился на поминки. С каким удовольствием мы укажем ему на дверь, – злобно прошипела Офелия.
Фанни едва не подскочила на сиденье.
– Мы этого не сделаем.
Офелия изумленно расширила глаза.
– Не сделаем?
Глядя в растерянное лицо тети, Фанни раздумывала, какой из многочисленных сценариев отмщения ей следует претворить в жизнь. За пять лет она успела продумать в мельчайших деталях столько разных сюжетов, что хватило бы на толстый том.
– Думаю, настало время поквитаться с досточтимым Рейфелом Льюисом, графом Сент-Олдуин. – Она усмехнулась одними губами. – Я заставлю его исповедать свои грехи, но, будь спокойна, Офелия, отпущения их он не дождется.
– Похоже, из всех присутствующих, если, конечно, среди них не окажется случайно забредшего сюда чужака, ты одна не участвуешь в заговоре молчания, – сказал Рейфел, подмигнув тетушке Вертилайн.