Он заколебался, потом погладил ее по щеке.
– Нет. Может быть, настало время, когда этому саду снова нужна заботливая женская рука.
Линнет кивнула, тронутая нежностью, прозвучавшей в его голосе. Внезапно он шагнул к ней, обхватил ее лицо ладонями и запечатлел на ее губах поцелуй. У Линнет перехватило дыхание, она раскрыла губы, желая слиться с ним в одно целое, но в этот момент он выпустил ее из объятий и ушел прочь.
Линнет, прижав пальцы к губам, смотрела ему вслед, пока он не растворился в утреннем тумане. Потрясенная до глубины души вспыхнувшим в ней страстным желанием, Линнет наклонилась, чтобы убрать несколько крупных улиток с недавно расчищенной грядки мяты и тимьяна. Может быть, это результат ее ночных попыток разрушить барьер между ними?
Она не могла не заметить нежность его прощального поцелуя и тревогу о ней.
Неужели он знал, что она дожидалась каждую ночь, пока он не уснет? Неужели чувствовал, как она касалась пальцами благородных линий его лица? Может быть, он лишь притворялся, что спит, когда она осторожно изучала руками его могучее тело?
Только в эти минуты она позволяла себе помечтать.
С каждой ночью она смелела все больше и больше, изучила все части его тела, и теперь осталась самая загадочная – его мужское достоинство.
Коснувшись его, Линнет отдернула руку.
Вдруг он проснется? Ведь неизвестно, какая будет реакция. Он никогда не скрывал, что хочет держаться от нее подальше. Лучше не рисковать.
Но после прощального поцелуя, нежного, почти страстного, и проявленной о ней заботе у Линнет появилась надежда.
Природа не наградила Линнет благородной красотой ее сестер. Разве что пышными волосами, и то непослушными и слишком густыми. Да и цвет скорее подошел бы девице легкого поведения или, как говорил ее отец, колдунье. Личико у нее было простенькое, губы толстые, кожа хоть и белая, но с веснушками, как у отца, пьяного мужлана. Он хохотал бы до упаду, узнав, как она тоскует по Дункану Маккензи.
Потому что пока ее супруга интересовал ответ только на один вопрос, который он задавал ей каждое утро и каждый вечер.
Но она хранила молчание, и это не улучшало его настроения.
Каждое утро она просыпалась с надеждой.
Надеждой, что все будет хорошо у нее и у Робби.
Но все ее усилия что-то изменить оканчивались неудачей, что бы она ни предпринимала. Расположения мужа она так и не добилась, а от Робби он по-прежнему старался держаться подальше.
Чертыхнувшись, она пнула лежащий на дороге камень и пошла к небольшому домику, пристроенному к стене замка.
Только там и еще рядом с Робби она отдыхала душой.
Вот и этим утром, стоило ей переступить порог домика с невысокими потолками, сплошь увешанного свисающими со стропил связками высушенных трав, как проблема, которую она поставила перед собой, уже не казалась неразрешимой. Многочисленные полки были заставлены бутылками, банками, горшками, на столах стояли ступы с пестиком и деревянные миски. Здесь Линнет чувствовала себя как дома. В угловом шкафу она нашла весы с набором гирь и целую коллекцию маленьких деревянных коробочек для хранения готовых лекарств и еще несколько рулончиков полотна, которые могли пригодиться для перевязки ран, если, не дай Бог, это когда-нибудь потребуется.
В тихом сумраке мастерской, где пахло травами, она находила успокоение.
Достав с полки глиняный горшок с эликсиром зверобоя, она отлила немного во флакон. Она придумала для сэра Мармадьюка особую мазь, тщательно продумав ее состав, и очень надеялась, что этим средством сможет заметно улучшить состояние его плохо заживших ран на лице.
Довольная собой, она плотно закрыла флакон, чтобы по дороге не разлить ни капли драгоценного лекарства.
Опустив бутылочку в маленький кошелек, привязанный к переднику, она обернулась и чуть не споткнулась об огромную собаку, растянувшуюся на полу позади нее. Узнав Мейджера, Линнет улыбнулась, потому что старый пес везде следовал за ее приемным сыном.
Она не слышала, как они вошли. Линнет почесала Мейджера за ухом, заглядывая под столы.
– Робби? Ты здесь, малыш? Ну зачем же прятаться от меня?
Он не ответил, но легкий шорох в дальнем углу выдал его. Робби сидел под столом, и его невозможно было разглядеть.
Линнет опустилась рядом на колени и увидела, что он плачет. Плечи его вздрагивали.
Она прикоснулась к нему, но он еще плотнее прижался к стене и даже не посмотрел на нее.
– Робби, мой мальчик, может быть, ты вылезешь из-под стола и объяснишь, что произошло?
Мальчик продолжал всхлипывать. Лицо его было залито слезами. Линнет залезла под стол и прижала мальчика к себе, желая утешить. Ласково гладя его по голове, краем передника вытерла ему слезы.
Он всхлипнул и крепко обвил ручонками ее шею.
– А почему ты не с сэром Мармадьюком? Ведь именно в это время он обычно учит тебя драться мечом?
– Дядя Мармадьюк уехал, – пробормотал Робби, вытирая глаза.
Дядя Мармадьюк? Интересно. Надо будет спросить об этом Робби. Потом. А сейчас гораздо важнее успокоить малыша.
– Хотелось бы знать, что ты здесь делаешь в такую рань?
Он продолжал молчать, но видно было, что кто-то его сильно обидел.
Подошел Мейджер, положил свою огромную круглую голову на колени Робби и жалобно заскулил, словно умоляя помочь хозяину.
– Мейджер, было бы неплохо, если бы ты объяснил, что произошло, – сказала Линнет, положив свободную руку на загривок собаки. – Робби, здесь нет посторонних, а ты знаешь, как мы с Мейджером тебя любим.
Из глаз Робби снова хлынули слезы. Он вылез из-под стола и начал рассказывать:
– Я пошел на кухню, потому что Фергус сказал, что кухарка напекла пряников, и… и…
– И что?
– Там слуги разводили огонь в очаге, и я услышал их разговор. Они сказали, что скоро ты родишь папе нового сына и тогда… – Робби перевел дух и быстро договорил: – И тогда я больше не буду ему нужен.
Линнет взяла личико мальчика в ладони и заглянула в его глаза.
– Запомни, малыш, твой отец любит тебя больше жизни, никогда не сомневайся в этом, а также в том, что ты его сын. Разве ты забыл, что я тебе сказала в тот день, когда мы встретили в лесу его брата?
Робби покачал головой.
– Всем известно, что ты его сын. Я поняла это сразу, как только тебя увидела. А я могу видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, и ты это знаешь.
Она помолчала.
– Я знаю, это трудно, но надеюсь, святой дух укрепит тебя, и ты сможешь вести себя так, как подобает будущему главе клана. Небо никогда не посылает нам испытаний, которых нельзя вынести. – Она отступила на шаг и сложила на груди руки. – Если Господь когда-нибудь наградит меня ребенком, это будет твой братишка или сестренка, и он будет тебя любить и уважать как будущего господина. И ты тоже будешь его любить.
– Но почему нельзя сказать папе, что я его сын, чтобы он перестал сомневаться?
«Быть может, Робби прав?» – мелькнула мысль, но внутреннее чувство подсказывало Линнет, что не следует этого делать, и она надеялась, что Робби ее поймет.
– Твой отец должен сам к этому прийти. Это для него испытание. Тяжелое испытание. Он должен извлечь из него урок. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Робби поковырял носком башмака утоптанный земляной пол.
– И долго он будет его извлекать?
– Думаю, нет, потому что он хорошо образованный и мудрый, – заверила Линнет мальчика, искренне надеясь, что так оно и будет на самом деле. Ведь для шестилетнего Робби даже две недели – целая вечность.
– Думаешь, папа мудрый?
– О да, конечно, – кивнула она, с радостью заметив, что при этих словах малыш гордо выпрямился. Даже у Мейджера уши встали торчком, будто он понял сказанное. – Все знают, что он – самый отважный из всех вождей Шотландии. Самый уважаемый. Я знала об этом задолго до того, как он меня сюда привез.
Робби порозовел и слегка прикусил нижнюю губу.
– Но ведь ты из рода Макдоннелов, – робко подняв на нее глаза, возразил он. – Откуда же ты знала?
– Мало кто не слышал о нем, – ответила Линнет. – Наши кланы хоть и враждовали, а все знали друг о друге. Бродячие менестрели воспевали подвиги твоего отца и его предков.
– Ты слышала их песни о моем отце? – испуганно спросил Робби.
– Чаще, чем мне тогда хотелось, – усмехнулась Линнет. – О храбрости людей рода Маккензи ходят легенды, и не важно, какой расцветки плед, любой шотландец, патриот своей родины, будет с уважением относиться к доблести соплеменников, если даже они принадлежат к недружественному клану.