Но эта боль не шла ни в какое сравнение с бурей эмоций, вызванных его страстью. Тем, что он желает ее.
– Тебе больно? – услышала она его голос, на сей раз у самого уха, его теплое дыхание приятно щекотало шею.
– Больно, но, пожалуйста, продолжайте. То, что я чувствую, заглушает боль. Это восхитительно.
Он приподнялся, чтобы посмотреть на нее, и торжествующая улыбка озарила его лицо. Он давно так не улыбался.
Дункану не понадобилось много времени, чтобы вспомнить, как он ласкал женщин до того, как дал обет воздержания. Он вышел из ее лона и снова вошел, но теперь уже пальцем, и стал делать круговые движения, доводя Линнет до безумия. Она едва не потеряла сознание, когда Дункан стал ласкать ее лоно языком.
Линнет вскрикнула и вцепилась в его плечи.
Все, что она теперь могла, это приникнуть к нему и позволить увлечь себя в пучину такого невероятного наслаждения, от которого можно было умереть. Мысль об этом промелькнула в головокружительном вихре ее ощущений. Все остальное исчезло. Постель и прохладные простыни, вышитые покрывала и множество шелковых подушек. Даже сама темная комната с легким ароматом свечей и влажным запахом дождя, даже каменные стены вокруг них – все, казалось, перестало существовать.
Не осталось ничего, кроме бури, бушующей в ней. В тысячу раз более сильной, чем та, что шумела за окном.
И когда ярость бури достигла пика, она разверзлась потоком такого наслаждения, о существовании которого Линнет не могла и мечтать. Словно издалека, она услышала его голос, заглушаемый бешеным стуком ее собственного сердца.
Она была бессильна чем-то управлять и позволила этому волшебному чувству унести ее туда, откуда ей и вовсе не хотелось никогда возвращаться.
Через какое-то время она почувствовала влажные простыни под собой и тяжесть распростертого над нею тела мужа. И стук его сердца прямо напротив ее груди.
И его пристальный взгляд.
С трудом разомкнув веки, она увидела лицо мужа.
Приподнявшись на локтях, он молча смотрел на нее. Она поняла, чего он ждет от нее. Она росла с братьями, и ей был хорошо знаком этот мужской взгляд, ожидающий похвалы.
Но у нее хватило сил лишь на слабую улыбку.
– Было больно? – спросил он, но, судя по выражению его лица, ему был известен ответ. Даже если и было, то не настолько, чтобы помешать ей испытать наслаждение.
– Да… было… – вздохнула она. – Но только сначала.
– А потом?
– Я думаю, вы сами знаете.
– Скажи мне. – Он перекатился на спину, увлекая ее за собой.
– Это было… ну… – Она замялась и прижалась к нему. – Теперь я понимаю, почему мои сестры краснели и молчали каждый раз, когда я их спрашивала о том, как это…
– Что – это? – не отставал он.
– Клянусь, вы сами все знаете. – Линнет провела кончиком пальца по его груди. – Просто хотите, чтобы я сказала.
– Да, хочу. – Он взял ее руку, поднес к губам и перецеловал все пальчики. – Так ты скажешь?
– Это обязательно?
– Нет, но мне приятно будет это услышать. – Он поцеловал ее ладонь.
– Хорошо. – Ее щеки вспыхнули. – Ну это, когда вы меня так трогаете…
– Как именно? Так?
Он сжал ее сосок. Возбуждение снова охватило ее.
– Я понял, что ты хотела сказать, милая. Твоя реакция красноречивее всяких слов. Да, и я не могу припомнить, чтобы когда-нибудь мне было так хорошо. – Он заглянул ей в глаза, продолжая играть сосками.
В комнате стало прохладно, но не только поэтому Дункан поднялся и укрыл жену. Ему надо было хотя бы несколько минут не видеть ее соблазнительного тела. Чтобы совладать со своими чувствами.
Боже мой! Чувствами! Дункан поежился. Он не думал, что они у него остались, и был уверен, что никогда уже не будет столь безрассудным.
Реакция жены на его ласки, ее неопытность в сочетании с огромным желанием доставить ему радость пробудили к жизни ту часть его души, которую он долгое время предпочитал считать умершей.
Зажигая свечи, он чувствовал на себе ее взгляд, но не оборачивался, пытаясь восстановить рухнувшие преграды между ними или хотя бы не дать обрушиться оставшимся.
Присев у камина поддержать угасающее пламя, он старался вырваться из водоворота чувств и вернуться в созданный им для себя замкнутый мирок. Дункана пугало, что он с такой легкостью забыл все обеты, и главный из них – обет воздержания.
Его милая жена с ее ангельской улыбкой и необузданной, дикой страстью смела воздвигнутый им барьер, словно паутину.
Стоило хоть раз заглянуть в ее глаза, полные веры и обожания, чтобы рухнуть перед ней на колени. Особенно ему, с давних пор избегавшему встреч со слабым полом.
Дункан не хотел, чтобы его обожали.
Пусть она ему верит. Пусть он будет в постели желанным. Только не обожаемым.
По крайней мере, не в том смысле, как это понимала она. Еще немного, и она с затуманенным взором заговорит о любви, если он вовремя не отступит.
Похоть – это все, что он чувствует к ней.
Похоть. Примитивная и понятная. Вот и все.
Но почему же предательски дрожат колени, стоит ей посмотреть на него своими золотисто-карими глазами? Почему он не может от нее оторваться?
Поднявшись, он стряхнул с колен частицы сажи и высохшие лепестки цветов. Оттягивая момент, когда надо будет снова на нее посмотреть.
Он всего лишь хотел принести таз с водой и полотенце, чтобы смыть кровь с ее ног, но никак не мог отойти от нее.
И что еще хуже и в каком-то смысле опаснее, ему хотелось просто обнять ее. Не заниматься сексом, а нежно привлечь ее к себе и не отпускать до самого рассвета.
Такие мечты были во сто крат опаснее похоти и могли принести вреда намного больше, чем если бы он переспал с дюжиной распутных девок.
Дункан тяжело вздохнул. Сделка с Линнет Макдоннел дала ему больше, чем он рассчитывал.
Гораздо больше.
Надо убедить ее в том, что она не испытывает к нему ничего, кроме обычной страсти. Погасить огонь в ее глазах и заставить поверить: все произошедшее между ними всего лишь плотское вожделение.
Удовлетворив его, можно получить наслаждение. Но с любовью оно не имеет ничего общего.
Но прежде всего Дункану следовало убедить в этом самого себя. Он налил в таз воды из кувшина и, прихватив несколько полотенец, обернулся к жене.
Его худшие ожидания оправдались. Она лежала, вытянувшись на подушках, и ее обнаженное тело сияло, купаясь в мягком свете разгоревшегося в камине огня.
Волосы рассыпались по плечам, еще больше спутавшись после их занятий любовью, и сквозь шелковистые пряди проступали ее высокие груди.
Кровь снова прилила к его мужскому естеству. Больших усилий стоило ему не отшвырнуть в сторону таз и полотенца и не броситься через всю комнату, чтобы, подобно неопытному озабоченному юноше, накинуться на нее еще раз.
– Разве я не укрыл тебя? – спросил он почти грубо. – Или ты хочешь подхватить лихорадку?
– Я не заболею, – ответила она, и лицо ее осветилось радостью.
– Прекрасно. Значит, не простудишься и после того, как я тебя умою. И давай поторопимся, потому что я очень хочу спать. – Его слова прозвучали неожиданно резко даже для него самого, и Линнет удивленно округлила глаза.
– Но… я думала… вы сказали…
– Я помню, что говорил, но теперь мне очень хочется спать. Я устал гораздо больше, чем думал. – Он избегал ее взгляда, полного боли и обиды. – У нас будет еще много ночей, чтобы предаться страсти. Брак по расчету не должен быть лишен физического удовольствия. Мы можем заниматься этим каждый раз, когда тебе захочется. Плотские желания…
– Для удовлетворения плотских желаний, сэр, есть продажные женщины, – прервала его Линнет, натягивая на грудь покрывало. – И они не должны быть основой брака.
– Согласен, – ответил Дункан, ставя таз на столик у кровати. – Но в основу нашего союза положен твой дар провидения. – Он смочил полотенце водой, отжал. – Но почему бы нам при этом не заниматься любовью? Я доказал тебе, что хочу владеть твоим телом. И надеюсь, тебе это понравилось.
Она промолчала, но при виде оскорбленного выражения ее лица словно тысячи раскаленных кинжалов вонзились в Дункана.
Тем не менее он продолжил:
– Это будет очень приятный союз. Мы идеально подходим друг другу.
– Как подходит распутница, торгующая своим телом, изголодавшемуся по женщине мужчине? – холодно спросила она.