Элизабет Биварли - Вне закона

— Спасибо, но мне действительно пора. Сара, — добавил он, целуя сестру на прощание и устремляясь к двери, — я скоро загляну.

— Не сомневаюсь, — ответила она, когда дверь за ним с грохотом захлопнулась.

К Гриффину она обернулась уже с улыбкой, но улыбка тут же угасла. Выражение его лица ни в коем случае нельзя было назвать счастливым. Похоже было, что ему хочется кого-то или что-то стукнуть. И очень сильно.

— Кофе? — спросила она, сорвавшись на писк. Он лаконично кивнул.

— Пожалуйста.

Гриффин внимательно наблюдал за Сариными движениями, гадая, чувствует ли она, что он весь трясется от злости. Он злился не на нее. Черт, если по правде, то даже и не на братца. Злился он на себя самого. Как он смел забыть, что женщина, с которой провел ночь, занимаясь любовью, является сестрой подследственного, которому в ближайшем будущем светит немалый срок за решеткой?

Она молча повернулась и подала кофе, не забыв, что он пьет черный. Он прихлебывал медленно, стараясь оттянуть как можно дальше необходимость разговора и дивясь, что мог так напортачить.

Проснувшись утром, он был поражен тем, как естественно выглядит ее поза. Она свернулась калачиком, положив голову в ямку у его шеи, одну ладонь, сложенную в свободный кулачок, оставила у него на груди, а другой обхватила бедро. Его руки обвивали Сарину талию, и та рука, на которой она лежала, занемела. Но его это совершенно не обременяло. Она была теплая, мягкая и ароматная, и запах любви еще не ушел от них, и Гриффину хотелось только одного: разбудить ее и начать все сначала.

Можно было бы просыпаться так каждое утро, подумал он. Воспоминания о том, как они ночью то и дело поворачивались друг к другу, заставили его задохнуться. Они так подходили друг другу, будто были половинками одного тела, когда-то разделенного надвое. Он хотел соединить половинки. Но, если честно, у него не было уверенности, что ему удастся это прямо сейчас.

И он только бережно поцеловал ее в лоб и как можно тише выбрался из постели, чтобы принять душ. Хорошо бы она проспала все утро, чтобы можно было время от времени подходить и смотреть на нее. Но, выйдя из ванной, он уже не застал ее в постели. И вот она стоит перед ним: тихая, взъерошенная, смущенная, и злость, поднявшаяся в нем из-за появления Уоллеса Гринлифа, рассеивается.

Но полностью не рассеялась.

— Что ты хочешь на завтрак? — спросила она. Гриффин напрягся. Не столько сам вопрос, сколько тон встревожил его.

Судя по вопросу, Сара не сомневалась, что он останется на завтрак, и он не знал, как это истолковать. Но тон, такой обыденный, будто все на свете уже давно решено, тогда как у него внутри полнейшее смятение… Вот это и заставило его взвиться. Часть его — большая часть — хотела остаться и провести весь день с Сарой и мальчиками, занимаясь всем, чем занимается по воскресеньям обычная семья. И он прекрасно понимал, что именно этого ожидает Сара. Но другая его часть знала, какой большой ошибкой было бы позволить отношениям зайти дальше того, что уже есть. По крайней мере до тех пор, пока он связан делом ее брата. Это было бы неэтично, это было бы аморально, это, черт возьми, нехорошо. А потом он заметил, как Сара смотрит на него, заметил, как лежит футболка на выпуклостях ее грудей, вспомнил дикий вскрик, который она издала, прежде чем полностью отдаться страсти, и уверенность его пошатнулась.

— Кофе, — заставил он себя произнести, пока мысли окончательно не вышли из-под контроля. — Только кофе. Я не могу остаться.

От этого заявления она изменилась в лице.

— Ты уходишь?

Он приказал голове кивнуть утвердительно, хотя больше всего на свете хотел дать противоположный ответ.

— Есть одно дело, над которым надо поработать сегодня.

— Что за дело?

Она спросила, подумал Гриффин. Он снова воспользовался кофе, чтобы оттянуть время.

— По правде говоря, я не имею права об этом рассказывать. Парень, которым мы занимаемся, не знает о расследовании.

«Пока, — добавил он про себя. — Но со дня на день…»

— О!

Этот односложный ответ едва не отменил все Гриффиновы решения. Короткий тихий звук прозвучал для него выстрелом базуки над ухом. Недоумение, неуверенность, сожаление и немало страха было вложено в одно тихо произнесенное междометие.

— Сара… — начал он, пытаясь придумать, как объяснить ей.

— Да нет, все в порядке, — успокоила она его. — Я понимаю. Я сразу должна была понять. Ты, наверное, очень занятой человек.

Он набрал в легкие побольше воздуха, но выпустил его безо всякой пользы. Хотелось найти слова, которые могли бы успокоить ее, объяснить, но нельзя было ничего объяснить, не раскрывая природы его дела.

— Мне очень жаль, — только и сказал он. Она скорбно подняла брови.

— Да, мне тоже.

— Послушай, Сара, я… Но она прервала его:

— Да нет, правда все в порядке.

Она подняла плечо жестом, который должен был обозначать небрежное пожатие, но ни капельки на таковое не походил. Любой дурак понял бы, как ей больно. И Гриффин, зная, что самый большой дурак на свете — это он, не понять, что она думает, не мог. Она думала, что ее бросают. Думала, что он как раз из тех, которые, переспав с женщиной, бросают ее на следующее же утро. А потом он подумал, что в некотором смысле она права. Потому что при его обстоятельствах происшедшее прошлой ночью может не повториться.

А Сара делает вид, что все в порядке. Ничего не в порядке. Он сумел-таки все испоганить. Но он же все и исправит — ради нее, пообещал себе Гриффин. А потом до него дошла ирония этого обещания. Когда он собирается все исправить? Все время, пока занимался делом брата, он лгал ей. Хорошая основа для отношений. Так, может быть, он все исправит, когда расследование будет закончено и брат окажется за решеткой? Вне всяких сомнений, тогда Сара счастлива будет броситься к нему в объятия.

— Послушай, мне правда надо идти, — выпалил он. — Спасибо за кофе.

Сара молча кивнула, избегая взгляда. Больше, чем когда бы то ни было, Гриффину хотелось найти слова, способные все вернуть. Прежде чем он уйдет, почти полюбив ее.

— Я тебе позвоню, — сказал он.

— Конечно, позвонишь.

Она мужественно стояла, сложив ладони на животе, и весь ее вид говорил о том, что она пытается держать себя в руках. И по-прежнему избегала взгляда.

Он поставил чашку на стол, шагнул и обхватил пальцами ее затылок. Не дождавшись ответного движения, нежно погладил большим пальцем шею, провел по линии подбородка. Сара чуть шевельнулась, перенеся вес тела с одной ноги на другую. Кончиками пальцев он почувствовал, как ускоряется ее пульс, и ему стало немного лучше. Он нагнулся, на мгновение прижался губами к виску и тут же отпрянул.

— Я позвоню, — повторил он. Сара снова кивнула, поднимая голову, чтобы наконец взглянуть ему в глаза.

— Ты уж позвони.

Гриффину удалось изобразить что-то вроде улыбки, прежде чем отпустить ее. Он еще раз позволил себе насладиться, погрузив пальцы в шелковистые волосы, и вернулся в спальню собрать вещи. Он все еще не знал, как будет выходить из этого положения, все еще не знал, что ему делать с Уоллесом и Сарой Гринлиф. Но одно он знал точно: никому из них он не позволит уйти.

— «Спасибо за кофе», — сердито передразнила Сара, глядя, как тихо закрывается дверь за Гриффином. — Золотые слова! — выкрикнула она вдогонку, зная, что он уже не услышит. — Гад ползучий!

Позвонит, как же. Она это уже слышала. Может быть, она не часто встречалась с мужчинами после развода — да и до замужества тоже, если подумать, — но каждая женщина, находящаяся в здравом рассудке, понимает, что значат слова «Я позвоню». Это отговорка. Решительная и откровенная.

Как он мог это сделать, после ночи, которая у них была? Эй, ты ведь всегда была реалисткой — почему же этим утром должно было свершиться чудо? Ты что, ожидала, проснувшись утром, услышать, как он бормочет о вечной любви и клянется, что не может жить без тебя? Но позавтракать-то он мог. Она взглянула на чашку, в которой еще дымился недопитый кофе. Завтрак… Она горестно покачала головой. Даже кофе не допил.

Она подпрыгнула от телефонного звонка за спиной, и на мгновение в душе промелькнула искорка надежды. Потом трезво рассудила, что, если только у Гриффина на мотоцикле нет сотового телефона, вряд ли это может быть он.