– В этом нет ничего сложного. Если хочешь, я научу тебя, – предложил Антон.
– Как это любезно с твоей стороны! – громко, не к месту воскликнула Элен. – Ты только посмотри на него, Кэт!
– Смотрю! – отозвалась я.
От этих ее высокопарностей Антон сразу как-то растерялся.
– Дак да или нет? – решил прояснить он.
– Что ты думаешь, Кэт?
– Хорош собой!
Антон брызнул довольным смехом.
– Опять ты со своими дурацкими шутками! – вскрикнула Элен. – Я тебя о езде на велосипеде спросила.
– А, конечно, соглашайся, – снова ответила я.
Элен повернулась к Антону и внимательно посмотрела ему прямо в глаза.
– Только учти – я плохая ученица, и ты должен быть со мной терпеливым.
– Все в порядке, моего терпения хватит на двоих, – сказал Антон и стрельнул в меня глазами.
– “Бабник!” – подумала я.
В тот момент я в полной мере осознала, как весь год скучала по безумным авантюрам Элен. Казалось, было невозможным постигнуть то, как у нее всегда получалось так легко морочить ребятам голову, и время, которое так щедро было подарено этим летом нам обоим, я решила потратить на постижение этой науки. Я, в отличии от Элен, была хорошей ученицей.
Биология
– Ну, и жара, – на выдохе сказала Элен и упала на кровать.
Я поставила у двери последние пакеты с вещами и, встав посередине комнаты, уставилась на нее. Она лежала, изгибаясь полумесяцем, ее глаза были закрыты, а лоснящиеся черные волосы разметаны по постели. На ней было платье желтого цвета с кислинкой, широкие складки подола которого срастались на ее талии в узкое устье мелкой драпировкой. То ли от неловкой позы, то ли от духоты она медленно и глубоко дышала. Тугой корсет платья сдавливал ее грудь, и та вспухала на каждом вздохе, как размоченный в молоке хлебный мякиш.
– Что ты стоишь, как статуя? Иди ко мне, садись, – сказала Элен и стряхнула свои волосы с края кровати.
Я послушно подошла и села возле нее. Она взяла мою руку и, опять откинувшись на подушку, закрыла глаза.
– Ты изменилась, Кэт, – сказала она после пары глубоких вздохов.
– Ты тоже, Элен, – тихо ответила я.
Хоть военный городок и находился не более, чем в ста километрах от нашей деревни, встречались мы с Элен только раз в году на несколько жарких летних недель. Первое время после нашей долгой разлуки я не могла насмотреться на нее и все время ловила себя на том, что снова и снова разглядывала ее с головы до ног. Я была неизменным преданным поклонником Элен, она это знала и всегда мне подыгрывала. Замечая на себе мой пристальный взгляд, она отводила свой в сторону или вовсе, как сейчас, валилась на кровать, закрывала глаза и не мешала моему восхищенному любованию.
А еще мы мало говорили, то есть Элен могла болтать часами, особенно когда была весела, и когда день сулил ей свиданье, но для этого ей не нужна была ни я, ни кто бы то ни было еще. Те слова нужны были ей просто, чтобы утяжелять и упорядочивать ее несущиеся со скоростью ветра воздушные мысли. Настоящих же слов, полновесных действительных, она произносила мало, а иногда и вовсе предпочитала им смыслотворящее молчание. Я прекрасно освоила этот ее язык и всегда безошибочно угадывала моменты, когда он звучал.
Вот и теперь она держала мою руку и говорила со мной о том, как сильно скучала, о том, что у нее уйма планов на это наше короткое лето, и о том, что она заметила, как я повзрослела. Впрочем было в этом моменте и что-то еще, чем дышали ее жесты, и что печалило ее красивое лицо, какая-то невообразимо прекрасная, но безрассветная ночь.
– Как школа? – спросила ее я.
– Я провалила выпускные экзамены, – спокойно ответила она.
– А почему? Было трудно?
– Нет, я просто на них не ходила.
– Как так не ходила? – удивилась я.
– А зачем?
– Ну как зачем? Чтобы быть кем-то в жизни, нужно учиться.
Элен открыла свои светлые глаза и посмотрела на наши плотно сцепленные руки.
– Я бы хотела научиться быть собой для начала, – сказала она и примерила свою открытую ладонь к моей.
– Я тебя не понимаю. Что значит – быть собой? Ты всегда ты. Разве есть какая-то другая Элен, которой нужно учиться быть?
– Конечно, есть, глупенькая.
Она просунула пальцы своей руки между моими и сдавила их тесным замком.
– Вот ты думаешь, что знаешь меня, а это не так. Ты знаешь только ту Элен, которой я научилась быть, но это не все, что есть в нас. Мы с тобой, Кэт, гораздо больше, чем нам кажется. В том, чтобы быть здесь и одновременно еще где-то там, откуда ты выше и больше себя настоящей, и состоит наука. Наука, которой в школе не научат.
После этих слов она разжала свою руку, потянулась всем телом и перевернулась на живот. Я расправила складки ее платья и тихо позвала ее по имени:
– Элен…
– Мм, – отозвалась она.
– Я бы хотела показать тебе одно место.
– Опять твой сеновал?
– Нет, на этот раз не сеновал. Это красивое место, тебе бы там понравилось, вот только…
Я замолчала. Элен убрала с лица волосы и внимательно посмотрела на меня одним глазом.
– Что только?
– Ехать придется далеко. Нужен велосипед, которого у тебя теперь нет.
– А мотоцикл подойдет? – спросила она и хитро улыбнулась.
Я не нашлась, что ответить, поэтому просто уставилась на нее с вопросительным выражением на лице.
– Что так смотришь? Если моя маленькая Кэт хочет показать что-то, значит – мы поедем на это что-то смотреть.
– На мотоцикле? – переспросила я, чтобы убедиться, что все верно расслышала.
– Да, на нем. Ты когда-нибудь каталась на мотоцикле?
– Нет, никогда.
– Вот и отлично. Дай мне пару дней, и я все устрою.
– Только вот еще что, Элен… – опять начала я и смолкла.
– Что?
– Ехать надо непременно ночью, перед самым рассветом.
– Вон оно как, – протянула она. – Ты меня заинтриговала.
– Да, Элен, непременно ночью, – взволнованно повторила я.
– Ночью, значит – ночью, – согласилась Элен.
Она приподнялась, села в кровати и, сделав глубокий вдох, крикнула в открытое окно, будто бросала боевой клич:
– А теперь?!
– Купаться! – в голос прокричали мы и засмеялись.
Купание было одним из тех приятных занятий, которыми мы открывали наше лето. За многие годы это превратилось уже в традицию, и нам обеим казалось, что ее несоблюдение обязательно повлекло бы за собой непредсказуемые последствия. Поэтому пойти искупаться было едва ли не первым, что мы спешили проделать вместе.
На краю деревни был большой пруд с шумной заводской плотиной по середине и камышам вдоль удаленных от плотины берегов. Питала водоем маленькая речушка, которая текла со стороны колхозных хозяйств и, пробегая деревню, раздавалась в размерах, и образовывала запруду. Вода в пруду была бурая, как чечевичный суп, а на дне покоились острые скользкие камни. Берег, с которого все купались, входил в воду лысым пологим мысом. Мыс был заметен издалека, даже с дороги, поэтому мимо проезжающие дачники всегда останавливались на нем, чтобы освежиться.
Как только мы прошли последнюю улицу, тянущуюся вдоль пруда, до наших ушей донеслись громкий смех и пронзительный детский визг. Высокая, густо разросшаяся акация в саду перед крайним к мысу домом клонилась к самой дороге и закрывала собой вид на воду. Радостные голоса кружили над нами и мешались в один сплошной какой-то птичий галдеж. Элен нагнулась, прошла под акациями и подняла их усыпанные резными листьями ветви, освободив мне путь. Я пригнула голову и нырнула под навес кудрявой зелени. Мы повернули за угол дома, и нашему взгляду открылась длинная полоска усыпанного людьми пляжа.
– Ну, и народу! – протянула я.
– Да, людно сегодня, – сказала Элен и зашагала вперед по колкой высокой траве.
На ней были короткие белые шорты и полосатая рубашка, концы которой она высоко связала под самой грудью. Волосы ее были убраны в хвост, и я могла видеть милый пушок на ее затылке и за ушами. Я шла позади и несла два полотенца, плед и бутылку с водой, Элен – пару своих девичьих журналов и банку какого-то крема. Мы подошли ближе. Всюду на примятой траве лежали загорающие, вокруг них резвились красные от радости и солнца дети, бесформенной массой из голых рук и ног кишила каменистая смурая отмель. Элен встала посреди этого моря незнакомых обнаженных тел и стала что-то увлеченно разглядывать .
– Давай останемся здесь. У воды совсем негде сесть, – предложила я ей.