– А как у тебя было первый раз?

Она подняла с пола свою сумочку и достала из нее старую пудреницу. На месте, где была когда-то пудра, теперь поблескивала маленькая пустая тарелочка. Она затушила в ней свою докуренную сигарету и, перебравшись через меня, легла в кровать.

– Его зовут Алекс, ему двадцать восемь, он научил меня всему, в том числе и курить, – коротко и содержательно ответила Элен.

– Он твой парень?

– Уже нет.

– А ты его любишь? – робко спросила я.

– Ты докурила? – ответила она вопросом.

– Кажется, да.

Элен взяла у меня из рук серый окурок и проделала с ним то же, что и со своим.

– “Нет, она ни о чем не догадывается,” – подумала я.

– А ты его любишь? – снова настойчиво повторила я свой вопрос.

Элен положила пудреницу на подоконник, затем легла и отвернулась к стене.

– Не спрашивай, Кэт, о том, о чем понятия не имеешь, – коротко ответила она.

Я тоже легла и притихла. Я не чувствовала собственного тела, а голова шла кругом. Как в густом тумане мои мысли теряли друг друга и никак не могли увязаться в нечто единое и вразумительное. Здесь был мой мальчик, его сахарные губы, красивая курящая Элен, ментоловый призрак и еще кто-то – незнакомый и злой.

– Элен, – с трудом произнесла я, – скажи…

– Завтра, Кэт, завтра.


Мужчины и яды


Завтра была суббота, а значит – дискотека. Бабушка все утро жарила беляши, от чего в доме висел жирный прогорклый запах. Сигаретный туман в моей голове делался гуще и превращался в боль. После плотного завтрака к головной боли добавилась еще и сонливость, и я упокоилась в кресле перед выключенным телевизором. Я сидела и поочередно надавливала то на левый, то на правый висок, прищуривая при этом один глаз. Другим глазом я следила за мельтешениями Элен. Свежая и выспавшаяся, она с топотом выбегала из нашей комнаты в разных нарядах и останавливалась напротив зеркала. Там она поворачивалась несколько раз кругом и, если находила увиденное привлекательным, то звучно чмокала губами, посылая своему отражению воздушный поцелуй.

– “Как она это делает?” – думала я и продолжала с усилием тереть виски.

Занимаясь своим нехитрым женским делом, сама того не ведая, из обычного утра она творила радостное ожидание праздника. Ее импульсивные жесты, калейдоскоп поз, казалось, не просто расширяли границы ее лицедейства, но и самого пространства вокруг. Это уже была не тесная деревянная избушка на краю одной из десятков сотен никому не известных деревень, а берег моря, где-нибудь в Мексике или Бразилии, где каждый новый поворот обещал живописные виды и незабываемые впечатления.

– Ты так и будешь молча сидеть? – капризно спросила она, когда очередной раз возникла перед зеркалом.

– А что я должна сказать? – ответила я и посмотрела на нее одним глазом.

На ней было то самое платье – фруктница, которое помогало мне прошлой ночью коротать бессонные часы любованием его изящным абажуром. Оно идеально обнимало круглую талию Элен, а ваза корсета его лифа была до краев наполнена сочными фруктами ее девичьей красоты.

– Как что? Я уже столько платьев перемерила, а от тебя ни слова!

– Прости, Элен, я что-то плохо себя чувствую.

– Что с тобой? – спросила она.

– Болит голова, – ответила я и схоронила лицо в ладонях.

В комнате снова раздался топот ее босых ног сначала мягко и глухо по ковру, а затем звонко с дребезжанием по деревянным половицам в кухне.

– “Обиделась, – решила я. – Так не может продолжаться – я должна рассказать ей все о нас с Антоном”.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как я почувствовала, как сотни осколков больно впились в мой затылок. Звук быстрых шагов Элен приближался, и я твердо решила, не откладывая, рассказать ей все о прошлой ночи. Я подняла голову. Она стояла передо мной со своей сумочкой в одной руке и стаканом воды – в другой.

– Элен, – неуверенно начала я. – Я должна сказать тебе кое-что…

Слова давались мне с трудом. Они поднимались откуда-то из глубины моего набитого желудка и застревали в горле. Лицо мое при всем при этом, как я догадываюсь, выглядело страдальчески, поэтому Элен не дала мне даже договорить.

– Молчи, ничего не говори, просто расслабься.

Она дала мне стакан и, порывшись в своей сумке, достала оттуда упаковку таблеток.

– “Чего у нее там только нет,” – подумала я и спросила: – Что это?

– Таблетка от головной боли, – сказала она и протянула мне на ладошке маленький известковый комочек.

Я взяла таблетку и покрутила ею перед своим носом.

– Ты уверена, что это поможет?

– Конечно, уверена! – воскликнула Элен и как-то двусмысленно добавила: – Стала бы я проделывать с тобой то, в чем не уверена сама?!

– Откуда ты все это знаешь? – снова спросила я.

Она присела передо мной на колени и заглянула мне прямо в глаза.

– Верь мне, Кэт. Настоящая женщина должна хорошо разбираться в двух вещах – мужчинах и ядах. Я думаю, я неплохо освоила и то и другое.

– “Во дает!” – удивилась я и почувствовала, что за этими ее словами крылось нечто большее, о чем она, спроси я ее, ни за что бы не сказала.

Мне хватило одного глотка, чтобы запить таблетку. Остаток воды в стакане за меня допила Элен. Мы часто ели из одной тарелки, пили из стаканов друг друга, откусывали друг у друга яблоки и даже обменивались начатыми жвачками. Элен доверяла только мне, а я – ей. Так было всегда между нами с самого раннего детства, и именно поэтому скрывать от нее что-либо было даже еще более мучительным, чем моя головная боль, но момент для разговора был уже упущен.

– Платье это тебе очень идет, – сказал я ей.

– Спасибо, моя дорогая! – оживилась она.

С этими словами Элен соскочила с колен и пронеслась по комнате до бабушкиного дивана. Она вспорхнула на него, и тот недовольно проскрипел старыми пружинами.

Мне показалось, что я понимала, как Элен творила это волшебство вокруг себя. Правда была не в том, что она была красива, а в том, что она это знала и знала лучше, чем кто бы то ни было. Эта уверенность и была ее преимуществом в любовных делах. И даже если ей доводилось проигрывать, свидетелем чего я, признаться, не была ни разу, она, я уверена, проделывала это без сожаления и с той же легкостью, с которой сейчас прыгала по бабушкиному дивану. Видя, как она крутила па на унылом лежаке, а тот, пружиня, нехотя подбрасывал ее в воздух, я не смогла сдержать улыбку.

– Опомнись, Господь с тобой! Он итак на ладан дышит! – раздалось грозное бабушкино рычание.

С серьезным лицом и мухобойкой в руке она вошла в комнату. Увидя ее, Элен вскрикнула и сию же секунду приземлилась на пол. Я вытаращила на бабушку глаза.

– Ща как огрею! – прикрикнула она и замахнулась мухобойкой. – Иди на улицу прыгай!

Элен спрятала голову в плечи и на цыпочках выскользнула из комнаты, успев подать мне знак рукой из коридора. Я встала и пошла за ней. Бабушка на глубоком выдохе упала на диван и положила мухобойку возле себя.

– Вы в бане мыться будете?

– Я буду, а у Ленки спросить надо.

– Где она? – растерянно спросила бабушка и почему-то заглянула за диван.

– На улице, наверно, ты же сама ее выгнала.

– Не выгоняла я ее! Прям сказать ниче нельзя, – как-то виновато забубнила бабушка. – Сходи узнай у нее – баню я уже затопила.

– Сейчас, – крикнула я и выбежала из дома.

Прямо за дверью меня перехватила Элен.

– Кэт! Иди сюда, – прошипела она.

– Ты здесь что ли? Бабушка спрашивает, будешь ли ты…

– Да, буду, конечно буду. Слышь, я тут такой сундук нашла.

– Где? – с любопытством спросила я.

– Здесь, за дверью.

Мы закрыли входную дверь, и сделалось темно. Передо мной был какой-то таинственный сундук, а за моей спиной – крутая лестница.

– Я ничего не вижу, здесь должен включаться свет, – шепнула я.

– Так включи, – раздалось из темноты совсем близко.

– Я не могу нашарить выключатель.

– Кэт, давай сундук откроем, – предложила Элен.

– Зачем его открывать? Мы ведь все равно ничего не увидим.

– Хотя бы пощупаем, – заговорчески продолжала она.

Я согнулась и нашарила у самых своих колен острый, окованный холодным металлом угол.

– Замка на нем нет, просто тяни вверх, – сказала я.

Мы дернули крышку сундука, и та, подлетев, ударилась о стену.

– Ух, ты! – протянула Элен.

– Что? Что там?