– На худой конец, дантиста или доктора, – произносила она в конце скучного и монотонного пространного наставления. Было всегда такое впечатление, будто бы она изо дня в день репетировала, как катехизис, чтобы он из слов превратился в реальность, похожую на кинофильм.
Единственной страстью в ее жизни было кино, и она передалась детям. Каждую неделю они отправлялись в местный кинотеатр и усаживались, занимая чуть ли не целый ряд: Макс садился рядом с матерью, а дальше все дети по возрасту до самой младшей, Юлии, которая оказывалась самой последней. Если на экране затягивался поцелуй, то мать обязана была воспринимать сцену как личное оскорбление, возмущалась и демонстративно покидала зал, увлекая за собой всех детей. Поскольку фильмы становились все более откровенными, им все реже и реже удавалось посмотреть картину целиком, и они едва могли ухватить и запомнить кое-какие отрывки. Чтобы хоть как-то найти выход из подобной ситуации, они наскребали скудные гроши из своих карманных денег и отправляли Юлию за половину цены посмотреть фильм целиком. Затем она возвращалась домой и рассказывала весь фильм до конца.
Такая практика обучила Юлию трем жизненно важным вещам. Во-первых, научила хитрить, во-вторых, – тому, что секс – это отвратительно и в-третьих, она поняла, что жизнь никогда не бывает столь же красива, как в кино. Для того, чтобы избежать всевидящего материнского ока, Юлия говорила ей, что посещает дневные игры по средам. А преподавателю говорила, что мать освобождает ее от игр, чтобы заниматься шитьем, а преподавателю по шитью объясняла, что ходит на игры, поэтому освобождена от шитья. Таким образом она днем имела возможность отправляться в кино.
Именно во время одной из захватывающих драм с убийством Юлия почувствовала, как кто-то взял ее за руку. В этот момент она была настолько поглощена переживаниями за героиню фильма, которой грозила смерть, что совершенно не обращала внимания на руку, завладевшую ее ладонью, пока не ощутила, что ее маленькая ручка крепко сжимает похожий по форме на сосиску предмет, находившийся между ног у сидевшего рядом с ней человека. Она осмотрелась по сторонам. Это был мужчина. Она в ужасе зажмурила глаза. Он тяжело дышал и бормотал что-то себе под нос. Стискивая ее руку своей, крепко прижимал к своим гениталиям, заставляя совершать движения вверх-вниз. Ей казалось, что его стоны и бормотание раздаются по всему залу, но еще один молниеносный взгляд вокруг убедил ее в том, что все сидевшие в ряду люди приклеены к экрану. Она не имела ни малейшего представления о том, что произойдет дальше. Просидят ли они так же и до конца фильма? Она украдкой бросила взгляд в его лицо. Мужчина сидел, закинув голову слегка назад. Полы его плаща прикрывали ее руку и его возбуждение. Рот был чуть искривлен, губы – плотно сжаты, лишь в самой середине оставалось крошечное отверстие, откуда вырывался булькающий слабый звук. Она заметила, что у него были громадные уши. Движения его руки становились сильнее, и она почувствовала, что ее ладонь увлажнилась.
Вдруг без всякого предупреждения он отбросил ее руку, схватил за шею и резко наклонил голову девочки к своим коленям, а затем изо всей силы пустил струю прямо ей в лицо. Так же быстро он отпустил ее и откинулся на стуле. Она была страшно смущена. Глаза были залеплены липкой жидкостью, которая стекала по подбородку. Она пыталась промокнуть ее рукавом. Ее тошнило от мысли, что он облил ее мочой. Но вместе с тем до нее дошло, что можно уйти.
Когда она поднялась, чтобы выйти, то услышала, как он ласково зашептал:
– Спасибо тебе, малышка…спасибо… ты – славная девочка.
Она выбежала в проход между креслами, слезы заливали ее лицо. У самой двери ее стошнило прямо на пожилую женщину, сидевшую в последнем ряду. Старушка пришла в ярость, цепко ухватив Юлию за руку, она в два прыжка очутилась перед билетершей, и они втроем отправились в уборную отмываться. Юлия была настолько обезумевшей от случившегося, что билетерша пожалела ее, помогла умыться и очистить одежду. Поскольку Юлия заплакала, то билетерша предложила проводить ее до дома, отчего девочке стало еще хуже, как только она представила себе реакцию матери на столь бессовестный обман.
Юлия вдруг поняла, что ее осквернили. До нее дошло, что случившееся с ней – это как раз то, о чем дети шептались на площадке во время игры. Произошедшее с ней в кинотеатре событие сделало ее фригидной на всю оставшуюся жизнь. Она не могла переносить, когда у ее лица слишком близко возникало мужское лицо. Этим объяснялись ее внезапные приступы истерики каждый раз, как только она садилась в кресло зубного врача.
Вполне возможно опыт Юлии оказался из ряда вон выходящим и шокирующим, однако следует помнить, что им не следует пренебрегать в качестве столь необычного крещения молоденьких одиноких девушек, оказывающихся столь легкой добычей мужчин-хищников. Действительно, именно в том году местные садовники обязаны были убрать множество прекрасных кустов, которые украшали тропинки возле ее дома, из-за страха перед каким-нибудь совратителем малолетних, который охотился за игрушечными домиками, устраиваемыми детьми в гуще ветвей.
Юлия ни с кем не могла поделиться своей тайной не только из-за боязни навлечь на себя гнев матери за обман, но и из-за того, что в их доме никогда не упоминалось о сексе или предметах секса. Когда каждая девочка в семье достигала времени начала менструального цикла, мама давала им пакет гигиенических подкладок и светло-розовый эластичный пояс с крючочками. Вместе с этим они получали весьма неприятного вида предметы одежды, которые назывались бюстгальтерами. Вся процедура сопровождалась наставлением, типа: «Теперь, когда у тебя появилась кровь, ты можешь заиметь детей. Никогда не оставайся наедине с мальчиками, никогда не садись на сидение в чужом туалете. Если у тебя без мужа родится ребенок, ты убьешь свою мать. Всегда носи бюстгальтер, иначе твоя грудь растянется до колен. Никогда не прикасайся к «этому месту», иначе у тебя между ногами будет пышная растительность, и все будут знать, чем ты занималась… кроме того, ты можешь ослепнуть».
Последний совет касался обоих мальчиков. Если говорить о Юлии, то все, чего она хотела от жизни, так это выйти замуж за белокурого голубоглазого молодого человека, который увезет ее подальше от скучных серых улиц убогого и унылого Хаммерсмита, подарит возможность заботиться об уютном домике и осчастливит двумя хорошенькими светловолосыми дочками, которые не унаследуют ее нос. Вот почему Чарльз, ее первенец, нанес ей столь сокрушительный удар.
Сразу же после рождения он был похож на маленькую обезьянку. У него была густая грива черных волос, огромные уши, большой нос, ступни великана с цепкими пальчиками. Когда Юлии принесли его кормить в первый раз, то он набросился на обнаженный сосок матери с таким рвением, что она отпрянула и прикрыла грудь руками.
– Давай, дорогуша, – подбадривала торопившаяся медсестра, – у тебя такой хорошенький маленький обжора. Давай попробуем еще раз.
Юлия поклялась стать образцовой женой и матерью, поэтому сделала еще одну попытку. Все получилось. Ротик малыша, причмокивая, принялся сосать, отчего у Юлии заныл низ живота. Она пожаловалась медсестре, которая объяснила, что это поможет сократить до нормальной величины и размеров ее матку. Юлия решила, что ради этого стоило пострадать и вытерпеть боль треснувших и распухших сосков, неудобство от постоянно подтекавшего молока. Она пришла в ужас от вида огромных багряно-серых отметин, покрывавших бедра и грудь. И таким стало ее тело, о котором она столько заботилась, чтобы придать ему сходство с фарфоровой статуэткой. Прошла неделя. Она удивилась тому, что начала привыкать к своему новому облику кормящей мамы. Она сидела в кровати, окруженная присланными от родственников цветами и вазами с фруктами, в жакете на лебяжьем пуху, держа на руках Чарльза и улыбаясь проходившим мимо медсестрам.
– Хорошенькая молодая мамаша, – говорили они друг другу, – не то что некоторые.
Последняя часть реплики относилась к женщине, чья кровать находилась рядом с Юлией. Она отказывалась кормить грудью девочку и курила, как только исчезала из-под зоркого глаза сиделки. Юлии никогда прежде не приходилось проводить семь дней в непосредственной близости с женщиной, которая так ярко и наглядно представляла все то, что поистине было ужасным и чуждым самой женской природе. Женщина была груба и вульгарна, ругалась и шумно выпускала во сне газы. Это последнее обстоятельство выводило из себя расстроенную Юлию больше всего. В ее семье, если кто-то испытывал нужду выпустить газы, ему полагалось выйти из комнаты или подавить в себе это желание. Однако позволить шумному громоподобному извержению портить ночной воздух было выше ее сил. В конце концов она нашла очень деликатный способ решения этой проблемы.