— Оставь меня в покое.

— Тогда я звоню в полицию, пусть сами разбираются.

— Хорошо, я скажу, черт тебя подери! Почему ты не можешь оставить меня в покое? Убирайся, отстань от меня! — Он никогда не слышал, чтобы она так плакала, будто у нее сердце рвется. Неужели она всерьез думает, что он отстанет? Вот так просто выйдет из ее спальни и займется своими делами? Он осторожно обнял ее, стараясь не причинить боль, заметил на ее левой руке чуть выше локтя синяки от чьих-то пальцев.

— Не плачь, солнышко. Расскажи мне. Я подумаю, что делать. Скажи мне, детка.

Она всхлипнула.

— Меня изнасиловали, и делать ничего не надо.

Артур застыл. Он почему-то сразу решил, что ее ограбили. Но изнасилование ему и в голову не пришло. Господи Боже милостивый… Она же совсем еще крошка. Он забыл, что ей уже восемнадцать. Он о ней вообще особо не думал никогда, и она в его представлении была кем-то вроде четырнадцатилетнего подростка. Бедненькая, маленькая, глупенькая Рени. Ему на глаза тоже навернулись слезы. Он не знал, что сказать, что сделать. Он тоже виноват в том, что с ней произошло — он ее совершенно забросил, не обращал на нее никакого внимания, не объяснил все опасности, которые могут ожидать девушку. Он сидел, обнимал ее и плакал, как сопляк. Гладил ее плечи и спину, потом начал говорить, что все будет хорошо. Но постепенно шок отпустил Артура, и ему пришло в голову, что вместо того, чтобы рыдать как барышня, он должен тащить ее к гинекологу.

— Рени, мы должны показать тебя врачу. Обязательно.

— Нет, — она освободилась из его объятий. — Арти, ну хотя бы ты не плачь. Со мной ничего страшного не произошло. Лицо заживет.

— А это? — он глазами показал на ее пижамные штаны. Они были такие нарядные, с мишками и облачками, и на них особенно жутко выглядели кровавые пятна. Рене усмехнулась, вытерла слезы тыльной стороной ладони — казалось, она уже вполне взяла себя в руки:

— Ну ты же не маленький, знаешь, что в первый раз кровь идет.

— Обычно кровь останавливается очень быстро. И ее не должно быть столько. Могут быть разрывы…

— Это тоже пройдет. Все пройдет. Ни одна женщина от такого не умирала.

— Ты могла забеременеть!

— Не могла.

— Черт, с чего ты решила? Сколько их вообще было?

— Всего один, — снова усмехнулась она. — Скажи, мне повезло? Один сознательный насильник. Надел резинку, видишь, какой молодец? Боялся очень, что я на него заявлю. Следов оставлять не хотел, зайчик.

— Так он что, тебя прямо в коридоре на полу? — Артур, казалось, никак не мог воспринять и переварить случившееся.

— Именно так. А что? Не на кровати же этим заниматься.

— Тебе все равно надо пойти в полицию и заявить. Следы — это не только сперма. Я читал. Всегда есть характерные для изнасилования травмы. Синяки, царапины на бедрах, уж не говоря о твоем лице. Рене, нельзя это так оставлять. Мы пойдем в полицию вместе.

— Никуда мы не пойдем! — вскинулась она. — Ты что — спятил? Мне там скажут, что я сама виновата, и так и есть! Я же сама его сюда привела! Откуда я знала, что он меня…?

— Да что ты несешь!? Там тебе не бабки с лавочки, а полицейские! Привела или не привела, он не имел никакого права тебя насиловать! Ты что, совсем не соображаешь?! Ты же несовершеннолетняя!!!

— Это ты ничего не соображаешь! Мне уже 18 лет, дубина! И не пойду я ни в какую чертову полицию! Чтобы на меня потом все пальцем показывали!?

— Как 18?.. А, ну да, ты же на 2 года младше.

— На полтора. Мой внимательный братец.

— И не будь ты такой глупой! Кто на тебя будет показывать пальцем?

— Все будут! Все станут на меня пялиться и говорить за моей спиной: вот идет та самая Рене Браун, которую изнасиловали.

— Дуреха, у нас 87-й год на дворе! Еще скажи, что замуж никто не возьмет…

— Не возьмет! И вообще, отстань. Я не забеременела, меня ничем не заразили, а синяки заживут. И не пойду я к врачу, потому что о побоях они обязаны заявлять. Наверное, об изнасилованиях тоже. Не пойду, и не проси.

— Послушай меня, — Артур так же, как вчера Падишах, приподнял ее лицо за подбородок, она хмуро отстранилась. — Рени, я не хочу, чтобы он остался безнаказанным. Одно из двух — или мы сейчас же идем в полицию, или ты говоришь мне, кто такой и где его найти, и я разберусь с ним сам. Выбирай. Я тебе говорю, он не выйдет сухим из воды.

— Выйдет, братик. Уже вышел. Я не знаю его имя, и где он живет. А вот он обо мне как раз знает все. Адрес, например. К тому же, тебя по полгода дома не бывает. Ему никто не помешает еще раз зайти в гости. Он сказал, что если я заявлю, он повторит это со мной, и не один, а с дружками. А ты будешь опять на своих сборах и ничего не сможешь сделать, меня некому защитить. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, чтобы все кончилось. Даже если его сразу найдут и арестуют, он всегда сможет организовать потеху только для дружков. Скажет им мой адрес, и дело в шляпе.

Артур понимал, что она права, но понимал и то, что подонку не должно сойти все с рук.

— Рене, хорошо, мы не пойдем в полицию, я найду его сам. Где ты его вообще взяла? Как он выглядит?

— Не найдешь ты его.

— Где вы познакомились?

— В трамвае.

— Как он выглядит?

— Да никак не выглядит. Обычный. Разрешила ему проводить меня домой, и все. Не найдешь ты его никогда. И полиция не найдет. И вообще, давай этот разговор оставим, он ни к чему не приведет. Адрес он знает, и я боюсь, что он может вернуться.

— Ключи пропали?

— Нет. Да и зачем ключи, может запросто подкараулить на площадке.

Вдруг он заорал:

— Вообще какого черта ты ему позволила тащиться за собой и войти в квартиру? Совсем чокнутая, что ли?

Рене опять ощетинилась:

— Да пошел ты.

— Так, — решительно сказал брат. — Ты едешь со мной на базу. Там ты будешь под присмотром, и бояться тебе нечего.

Ее глаза оживились, заблестели. Но она все-таки сказала:

— Я же не смогу всю жизнь ездить с тобой.

— Всю жизнь не надо. Я придумаю, как тебя защитить, пока я в отъезде. И сейчас я тобой сам займусь. В конце концов, я студент-медик, или нет?

— Спятил! Тебе до студента-медика как до Пекина раком!

— Не дерзи, малявка. И вообще, иди ты к черту. Я должен тебя осмотреть. Давай-ка поближе к окну.

— Да иди ты сам к черту! Осмотрит он меня, профессор какой выискался.

— Рене, я что, непонятно сказал? Может, ты хочешь воспаление заполучить, или заражение крови?

— Отвяжись! — Ее глаза уже не были затравленными и беспомощными, они засверкали, перепалка ее явно приободрила.

— Вот тут уж я от тебя не отстану, детка. Или я тащу тебя к доктору, или сам тобой занимаюсь. Даже если мне придется тебя связать.

— Я не собираюсь тебе ничего показывать!!!

Он схватил ее, стараясь не причинять ей боли. Она закричала:

— Ты ничем не лучше, чем он! Отпусти!

Он тут же отпустил ее, обиженно фыркнул:

— Я же для тебя стараюсь! И не собираюсь я тебя ТАМ смотреть! Идиотка ты, дай хотя бы лицо проверить, чтобы хоть шрамов не осталось!

— Да не будет никаких шрамов, кожа не повреждена, — возразила она, успокаиваясь. Она как раз боялась, что он попытается смотреть ее ТАМ.

— Ну-ка подними лицо к свету.

Она наконец подчинилась, подняла лицо, зажмурилась. Его прохладные пальцы осторожно погладили скулу, разбитые губы.

— Да, кожа не повреждена, только на губах, но это заживет быстро. Я куплю тебе хлористый кальций, он остановит кровь. И мазь для лица. И изволь делать все, что я скажу. Через пару дней все пройдет.

— А когда мы поедем?

— В воскресенье вечером. У нас почти 5 дней. Ты как, побудешь дома, пока я в аптеку схожу?

— Конечно. Я завтрак приготовлю.

— Умница, — он взъерошил ее волосы. Рене вдруг подумала, что сегодня они с братом больше разговаривали, чем за последние несколько лет, вместе взятых. Он редко обращал на нее внимание. Если они и говорили, то на какие-то бытовые темы: давай купим новый холодильник, кран в кухне течет, купи продуктов, хорошо, что купить? Сделай музыку потише, постирай шторы, у нас есть что-нибудь пожрать, слышала прогноз погоды? Сегодня, кстати, все тоже началось с бытового вопроса — что случилось с ковром?