Настасья Карпинская - Вопреки

— Ты *банулся? — мой взрыв стал моментальным, несмотря на испытываемый ужас. Видимо уровень страха уже настолько зашкалил, что нервной системе стало абсолютно наплевать, что и кому я говорю, и какие последствия за это могут быть.

Исаев на этот выпад совершенно неадекватно улыбнулся, широко и с каким-то хищным оскалом, а в следующую секунду резко дернул меня на себя, прижимая таким образом, что я, утыкаясь лицом в его шею, дернуться особо не могла. Сердце, и так колотившееся в ускоренном ритме от уровня адреналина, сейчас и вовсе *башило в грудную клетку, разгоняя кровь в венах до гула в барабанных перепонках.

— Чшшш… — зарываясь носом в мои волосы. — Тронуть не должны, но х*й их знает, поэтому сиди и не дергайся. Что не стоит звонить и писать Вернеру, не надо надеюсь объяснять?

— Я поняла.

— Вот и молодец! Сейчас отпускаю, ты мне улыбаешься и им тоже улыбаешься, и удерживаешь это позитивно-веселое выражение на лице, пока мы выезжаем отсюда. Это чтобы лишних вопросов у людей не было. Семен, конечно, как ответственная телефонистка доложит Кондратьеву расклад, но мало ли, вдруг его хлопцы совсем тупые.

— Это та тачка, что у шестого бокса стоит?

— Да, тот мудак, который якобы колесо меняет уже полчаса.

Уже совсем стемнело, когда машина Исаева притормозила у моего подъезда.

— Владислав Ю…

— Просто Влад, — оборвал меня на полуслове, чиркая зажигалкой и затянувшись сигаретой, выпустил дым в приоткрытое окно, даже не посмотрев в мою сторону.

- Ты можешь сделать, чтобы его не убили? — тихо, робко и совсем не привычно даже для себя.

— Нихрена у тебя просьбы! — его явно забавляла ситуация, мой страх, моя просьба, приправленная отчаяньем и абсолютной растерянностью. — Милая, я даже тебя еще не тр*хнул, а ты уже такие запросы кидаешь, — прищур темных глаз, намек на улыбку, словно издевка, и эта вальяжная поза царя добили меня окончательно.

— Мне тебе дать надо, чтобы ты помог?! — уже резко и со злостью.

— Неплохой расклад, — спокойствие сквозило во всем: в тоне, во взгляде, в положении тела, — привлекательный, но я все равно не подпишусь, — с некой ленью и с полной уверенностью в своем ответе.

Мне больше ничего не оставалось, как открыть дверь и, не проронив ни слова, выйти из машины. Не успела я войти в подъезд, как машина плавно тронулась с места и слилась с теменью проулка. Войдя в квартиру, закрыла дверь на два оборота замка и, прислонившись спиной к стене, осела на пол, подогнув колени и обхватив руками голову. П*здецовая ситуация без выхода для меня. Я не могла ничего сделать, у меня не было связей, не было знакомых, имеющих достаточное влияние в кругах, в которых крутился Вернер или Исаев, чтобы попросить помощи. Если быть честной, меня все это вообще до жути испугало. Все-таки в некоторых вопросах я так и осталась наивной глупой девочкой, верящей, что бизнес может делаться честно и прозрачно: без укрытия от налогов, рейдерских захватов и прочей чернухи. Нервно рассмеялась от собственных мыслей и потянулась за телефоном. Набирая номер единственного человека, который мог хоть немного помочь прояснить ситуацию, я включила свет и направилась на кухню. Я не знала, чего я хотела больше всего в данный момент, чтобы меня успокоили или на самом деле помогли Марку. Но фортуна уже от меня отвернулась, и Анна не ответила. Сжав бесполезную трубку в руке, я открыла шкаф и взяла оттуда бутылку коньяка. Больше звонить было некому. Но стоило плеснуть в бокал крепленой жидкости, как телефон ожил. На дисплее, вместо ожидаемого номера Марка или хотя бы Анны, высветился Юлькин.

Не у одной меня была сегодня п*здецовая ночь….

Когда раньше я от кого-либо слышала утверждение, что мир — это определенным образом настроенная и отлаженная система, я смеялась и откровенно стебала оратора сего монолога от того, что все эти разговоры мне казались не более чем поносом, слитым в мозги мнимым и незрелым личностям, озабоченным лишь поиском смысла жизни и света в пятой чакре левой пятки. В общем, бред сивой кобылы. Но жизнь порой замысловато тасует карты настолько, что сегодня я, стоя на балконе, вглядываясь в линию горизонта и темень ночного неба, выкуривая уже вторую подряд сигарету, думаю о том, что жизнь далеко не система. Это сумма систем самых разнообразных с индивидуальным набором правил, законов и принципов, порой переплетенных между собой диким и изощренным образом. И даже ситуация Юльки, которая ушла от меня сорок минут назад, пример одной из таких хитроустроенных систем. Парадокс, но люди реально слепы, когда дело касается их собственной жизни.

Юльке изменил муж, и она приходила плакаться. Нет, она не просила помощи с жильем на время развода или посидеть с ее ребенком, пока она будет заниматься бумажной волокитой. Нет. Она просто приходила поныть, тупо по-бабски поныть и не более. И ни о каком разводе речь даже не шла, а стоило мне ненароком об этом меж делом заикнуться, меня тут же чуть анафеме не предали и на костре не сожгли. "У меня сын", — это, видимо, должно было полностью оправдать ее жертвизм и неспособность взять ответственность за свою жизнь. Самое парадоксальное было в том, что Юлька не видела системы совершенно. Ее даже не напрягали собственные рассказы о том, что ее дед изменял бабке, а та жила с ним дальше, рожала ему детей, вытаскивала хлюпенького мужичонку из чужих постелей, тащила пьяненького на себе через всю деревню и терпела. И что Юлькиной матери отец изменял, только при этом еще бухал; а когда прибухнет порой, поколотить ее пытался, пока сковородой или кочергой не выхватит по своей хребтине. Ее старшей сестре муж изменяет, и это тоже ни для кого не является секретом. При всем при этом Юлька отчего-то свято верила, что ей-то ее благоверный будет верен. До сего дня, видимо. И самое печальное в этом не только мрачнеющая динамика от женщины к женщине в их семье, а то, что через пару лет сама Юлька родит своему безрогому козлу дочь, и этой дочери лет через “…дцать" муж тоже будет изменять. Ибо программа заложена, а урок до сих пор не усвоен. Печально, что она не видит этого, и что с каждой ступенью подобные программы только усугубляются и искажаются, нанося непоправимый урон.

Эко как меня понесло. Сделала очередную затяжку и затушила сигарету в пепельнице. Все мы зрячие философы, когда дело касается чужой жизни: все видим, все понимаем; в своей же мы обычно беспросветно слепы…

Система, мать ее… Подобная была и в моей семье, и от которой я открестилась, пошла наперекор… Каков же будет предъявленный счет? И смогу ли я его оплатить?..

Несмотря на внутреннюю физическую и эмоциональную усталость, сна не было даже близко, хотя часы показывали половину четвертого утра. Опрокинув в себя еще одну порцию коньяка, я все же вытащила из сумочки забытую когда-то там визитку и набрала номер, который надеялась никогда в жизни не набирать.

— Слушаю, — всего одно слово, а тьма снова безжалостно полоснула по живому.

— Это Катя.

— Чего надо?

— Извини, что так поздно, — и тут же, влив в себя очередную порцию коньяка, произнесла то, что волновало меня больше всего, — как он?..

— Я тебе что, справочное бюро?

— Влад, — тихо, пытаясь удерживать внутреннее спокойствие, стараясь из всех сил балансировать и не сорваться. А сорваться хотелось…, как Юлька: в слезы, вой, с заламыванием рук и нелепыми выкриками. Но вместо этого ровный тон, просящий… впервые. — Я могу как-то ему помочь?

— Нет, — словно ударом молота о наковальню, подводя невидимую черту.

Я не знала, что сказать, как еще попросить, что надо произнести, чтобы он помог. Так ничего и не придумав, признавая свое полное поражение, шумно выдохнула, еле сдерживая подступившие слезы. Уже собиралась сбросить вызов, как голос Исаева шелестом змеи, ползущей по сухой траве, прозвучал в трубке:

— После подписания документов у Вернера будет около восьми часов, чтобы свалить из страны. Я бы на его месте воспользовался этим шансом, — все так же ровно и безэмоционально. — Но зная его упертость, навряд ли он трезво оценит ситуацию.

— Я попробую его убедить, — с нескрываемой благодарностью в голосе за этот своеобразный совет, пусть и поданный так.

— Удачи, — бросил, сразу же скинув вызов.