Джо Беверли - Ворон и роза

Англия, 1153 год

Глэдис из Роузуэлла снова грешила.

Она грезила о своем рыцаре, знала, что надо заставить себя проснуться, но не делала этого. К несчастью для своей бессмертной души, она не хотела упустить ни единого мгновения этого драгоценного видения, и ее сердце от греховного волнения уже пустилось вскачь.

Как всегда, рыцарь в кольчуге и шлеме сражался. Он размахивал мечом и держал в левой руке большой щит. Иногда она видела его пешим, но чаще он был на огромном боевом скакуне в гуще битвы.

Это не удивляло Глэдис. Раздоры и стычки, порой переходящие в настоящую войну, царили в Англии все восемнадцать лет ее жизни. Но ее жизнь прошла в монастыре Роузуэлл. Как она могла вообразить эти сцены? Днем она горячо молилась о мире, как же она могла ночью так живо видеть войну?

Лязг оружия звенел в ее ушах, она слышала ржание лошадей, звуки ударов. Скрипела кожа, гремел металл, запах мужских тел и лошадей бил в нос. Копыта вздымали клубы пыли, лошади дышали, как кузнечные мехи. Всадники выдыхали в морозный воздух с криками боли или триумфа облачка пара. Теперь лето, и воздух был полон пыли и ярости.

Комок земли пролетел совсем рядом с ее лицом. И Глэдис сообразила, что оказалась к битве куда ближе, чем раньше.

Слишком близко!

Она пыталась заслонить лицо руками, попятиться от опасности. Но этого не произошло. Это никогда не случалось. В грезах она была не в силах двинуться, словно парализованная.

Массивный лошадиный круп качнулся в ее сторону. Глэдис вздрогнула от хлещущего хвоста и подкованных копыт, удар которых мог убить. Она слышала крики. Она бы тоже закричала, но не могла издать ни звука, как, впрочем, не могла и двинуться.

Сейчас ей хотелось убежать.

«Проснись! Проснись!»

Но она застыла, на месте, не отрывая глаз от одного воина, и могла лишь молиться.

«Господи, помилуй… Иисусе Христе, смилуйся…»

Это сон. Сон. В снах никого не убивают.

«Святая Мария, моли Бога за меня… Архангел Михаил, моли Бога за меня…»

Но потом она подумала, что, возможно, это наказание. Наказание за ее греховную привязанность к своему рыцарю, за тайное желание бежать, узнать мир за пределами Роузуэлла.

«Святой Гавриил, моли Бога за меня… Святой…»

Тяжелый глухой удар прервал ее мысленные мольбы.

Мужчина заревел от боли.

Его сбросили с лошади? Это предсмертный крик?

Но, во всяком случае, это не ее рыцарь. Не он! Он по-прежнему сражался, но теперь против огромного рычащего мужчины.

«Ангелы и архангелы, молите Бога за него! Святой Иосиф, моли Бога за него…»

Теперь он был ближе к ней. Несмотря на опасность, испуганное дыхание Глэдис сменилось взволнованными вздохами. Она, наконец, увидит его лицо?

«Ближе, ближе, подойди ближе…»

Это желание было греховнее всего, но она уступила ему, бормоча нечестивые мольбы.

Но даже когда рыцарь оказался почти рядом, она мало что могла сказать о нем. Из-под шлема на лоб спускался капюшон, подбородок был закрыт, металлическая пластина защищала нос. Глэдис могла разглядеть лишь впалые щеки и оскал. Она вообразила приятое лицо? Он повернул лошадь и оказался к ней спиной, Глэдис мельком увидела разинутый рот его противника, дыру вместо одного зуба. Здоровяк нанес тяжелый удар в ее рыцаря. Тот покачнулся.

Глэдис закричала, попыталась подбежать к нему, но по-прежнему не могла двинуться с места. Ее рыцарь сражался, обратив щит в оружие, бил им противника по руке с мечом, наносил удары сапогом. Его лошадь помогала ему копытами и зубами, от грохота Глэдис хотелось заткнуть уши.

Как тот удар по руке не покалечил его?

Как он мог сражаться так яростно?

Она сообразила, что закрыла глаза, и усилием воли заставила себя открыть их, страшась того, что увидит. Противник ее рыцаря оказался на земле, но быстро поднялся на ноги и отцепил от седла огромный топор. Топор! Ее рыцарь спешился и со смехом смотрел ему в лицо.

Со смехом?

Да, он смеялся!

Он сумасшедший?

Сумасшедший он или нет, но он красив, даже закованный в металл. Такой высокий, широкоплечий, и двигается так легко, словно на нем нет доспехов. Ноги у него длинные, стройные, он ловко отскочил, увернувшись от очередной атаки. Должно быть, думать о мужских ногах — смертельный грех, но она заплатит за это в аду.

«Будь святым Михаилом, — молилась Глэдис. — Или святым Георгием».

Восхищаться архангелом, который поразил Люцифера, или Георгием Победоносцем не такой страшный грех. Возможно, это благочестивое видение, символизирующее разгром язычников крестоносцами в Святой земле.

Но в душе она все понимала. И теперь, глядя на своего рыцаря, все еще улыбающегося, охваченного восторгом неистовства, она снова утвердилась в своих мыслях. Это видение наслано сатаной, это кружение людей и лошадей — видение ада…

Глэдис заморгала, сообразив, что поле зрения расширилось. Теперь она видела не только сражающихся, но и людей за ними. Люди в обычных одеждах. Некоторые кричали, но не от страха, а от возбуждения.

Зрители!

Это не битва. Должно быть, это то, что называют турниром. Там рыцари играют в войну. Одному Богу известно зачем. Публика, в том числе и женщины, наблюдала за поединками с большим интересом. Глэдис заметила роскошные платья и накидки. Легкие вуали трепетали на ветру, солнце играло на драгоценных украшениях. Позади зрителей на поросшем травой холме высился каменный замок, красочные вымпелы развевались в голубом небе. У замка тоже собрались зрители.

Почему ее заставляют переживать это отсюда, снизу?

Еще один мужчина слетел с лошади, и она вспомнила о своем рыцаре. Он в безопасности? Да! Он удерживал свою позицию, хотя крупный соперник теснил его, оба тяжело дышали, покачиваясь, словно вот-вот грудой металла рухнут вместе на землю.

Глэдис теперь уже по собственной воле сосредоточила на нем взгляд и молилась о его невредимости. Словно по велению свыше он посмотрел мимо своего противника прямо на нее. Его губы приоткрылись от изумления.

Он видел ее?!

Глэдис пыталась потянуться к нему, заговорить с ним, но по-прежнему была нема и недвижна. Она увидела, как взлетел боевой топор, и попыталась предупредить криком.

Вероятно, он понял, поскольку повернулся и присел. Топор задел шлем, а ее рыцарь покачнулся и опустился на одно колено.

Глэдис снова закричала. Зная, что ее не услышат в мире грез.

Он уже поднялся, его внимание сосредоточилось на противнике. Тот отступал. Ее рыцарь моложе, сильнее, просто великолепен. Он победит! Но его взгляд снова метнулся к ней…

«Нет! — питалась крикнуть она. — Не отвлекайтесь!»

Здоровяк мог его убить, но усталость победила — он рухнул на колени и, выронив топор, хватал ртом воздух. Ее рыцарь тоже хрипло дышал, упершись руками в колени. Но потом он выпрямился и повернулся, выискивая ее взглядом. Улыбка осветила его лицо, и он шагнул к ней.

Глэдис с искренней радостью улыбнулась в ответ.

Наконец она познакомится с ним.

Наконец!

— Нет! — вскрикнула Глэдис. Она вернулась в монастырь Роузуэлл и снова была в темной спальне.

Нет, не вернулась.

Она где-то в другом месте.

Это новая греза, хотя и поразительно реальная.

Глэдис заморгала в темноте и прикусила костяшки пальцев, чтобы подавить рыдание. Ее вырвали из сна в такой миг! Ее рыцарь увидел ее. Он шел к ней. Они могли — о небо! о ад! — коснуться друг друга.

Она сжала ночной чепец. Это греза, как и все остальное! Ее рыцарь нереальный. И противник его нереальный, как и зрители, и замок. И все-таки она всегда горевала, когда возвращалась из этой нереальной земли.

Горевала. Это верное слово. Горевала, когда ее вырывали из грез, потом горько страдала, когда драгоценные детали таяли в ее уме, как снежинки на ладони.

Ее рыцарь.

Сражался, как всегда…

Нет, не как всегда.

Люди смотрели. Даже женщины. Турнир.

Замок…

Но когда она пыталась запечатлеть эти подробности в своем уме, они ускользали, ускользали…

И ушли.

Ее память была пуста, Глэдис лишь знала, что снова грезила о своем рыцаре. Ей осталась лишь одна драгоценная картина: ее рыцарь смотрит на нее, идет к ней. Она так цеплялась за это воспоминание, что оно намертво врезалось в память, хотя в нем была греховность, от которой ее сердце колотилось, а рот пересыхал.