Знакомое имя. В следующий миг Стюарт вспомнил.
Впервые слух дошел до него, когда он маршировал по Афганистану, чтобы ввязаться в глупейшую войну в истории[8]. Ну и смех разбирал его среди выцветших скал Хайбарского прохода[9]! Представил себе, как Берти кувыркается с собственной кухаркой – подумать только, кухаркой, которая, вероятно, раза в три его толще и безобразна, точно дно ее любимой сковородки. Как низко пало божество!
– Мадам Дюран все еще здесь?
Потом языки перестали молоть, и много лет все было тихо. Как предполагал Стюарт, Берти опомнился и велел мадам Дюран собирать вещички.
– Да, сэр. Мы рады, что она осталась у нас. Ее искусство бесподобно.
Стюарт не обратил особого внимания на скрытый упрек в словах дворецкого. Должно быть, эта мадам Дюран самая паршивая овца среди слуг во всей Британии, ненасытная любовница, которая – говорили ему – приохотила Берти к извращениям с использованием скалки и взбитых сливок.
Верити Дюран готовила так, что ее блюда были прелюдией к обольщению, словно она продала душу дьяволу за то, чтобы простая репа в ее руках заставляла дрожать от желания язык. Неудивительно, что Берти не нашел сил сопротивляться. Берти, который еще мальчиком вошел во вкус застольных наслаждений, предаваясь им серьезно и страстно, подобно тому, как другие предаются охоте или скачкам – а также юриспруденции и политике.
– Так ли необходимо беспокоить мадам Дюран из-за простого сандвича?
– Когда мадам отпускает кухонную прислугу на ночь, все просьбы поступают к ней, сэр.
Стюарт хотел сказать, что сандвич мог бы принести мистер Прайор или один из лакеев. Было, однако, ясно, что такая мысль даже не приходила дворецкому в голову. Слишком давно Стюарт не жил в доме с большим штатом прислуги; забыл о строгом разделении труда в соответствии со служебной иерархией. Лакей будет оскорблен и скандализован, если попросить его поработать на кухне. Не меньше будет шокирована мадам Дюран, если отправить ее сопровождать будущую миссис Сомерсет в город, чтобы нести за ней покупки.
– Что ж, очень хорошо, – сказал Стюарт, сдаваясь. Голос, однако, выдавал в нем некоторую тревогу.
Комнаты слуг, как правило, находились на верхних этажах здания; Верити не была исключением. Как и положено прислуге высокого ранга, она имела в своём распоряжении гостиную и спальню. Комнаты были невелики, однако размеры спальни позволяли соблюдать достаточную приватность, а в гостиной хватало места,,чтобы приглашать кого-нибудь из слуг на чай или изредка на партию в карты.
За тринадцать лет жизни в Фэрли-Парк Верити превратила скудно и убого обставленные комнаты в удобное и красивое обиталище – настоящий дом. Диван с розовой шелковой обивкой, на котором она сейчас сидела, выслушивая просьбу мистера Сомерсета в изложении Дикки, достался ей, когда Берти решил поменять обстановку террасы. К дивану прилагались два изящных столика и ореховый секретер; щедрое предложение Берти очень польстило Верити Дюран, предвещая тот самый день, когда он внезапно поцеловал ее, прервав обсуждение сравнительных достоинств лукового и беарнского соусов.
Остальные предметы обстановки не уступали мебели в показной роскоши. Обои – серебряные королевские лилии на лазурном фоне – могли бы украсить собой гостиную преуспевающего лондонского торговца. Ее ковер, более насыщенного голубого цвета, был соткан руками юных турчанок – теперь они, вероятно, были уже столетними ведьмами. На приставном столике возле двери, под овальным старинным зеркалом, в котором едва умещалось лицо хозяйки, стояла ваза с подснежниками. Садовник принес их ей в обмен на коробку печенья «Мадлен», шепнув, что они восхитительны, словно первый день весны, и просто кружат голову.
Скорей бы Дикки ушел. Ей не терпелись оборвать лепестки, растоптать цветы в бурую кашу босыми ногами!
Верити была просто разъярена. Как странно, неужели она способна злиться на него? Ведь много лет она думала о нем не иначе как с пылким обожанием, которое была готова сложить к ногам прекрасного божества.
Но может быть, она злится скорее на себя за собственный жестокий провал? Вообразила, что овладела колдовством в достаточной мере, чтобы уничтожить злые чары, которые отняли у него все оттенки вкуса, кроме серых.
Верити Дюран попыталась мыслить рационально. Если ему не понравился приготовленный ею обед, что ж, значит, не понравился. Ничего личного. И разумеется, он вовсе не хотел обременить лично ее приготовлением сандвича. Она давным-давно завела привычку лично заботиться о поздних трапезах Берти, ведь многие из ее подчиненных начинали трудовой день в шесть тридцать утра.
Просто ему не позволялось иметь недостатки обычного человека. Она хранила в памяти безупречный, божественный образ. Ради этого воспоминания вела жизнь скромную, благочестивую и безгрешную. Она все еще...
Верити встала, подошла к секретеру и извлекла лист писчей бумаги.
– Будьте добры, подождите минуту, – попросила она Дикки, отвинчивая колпачок авторучки.
Когда лакей вошел в библиотеку, в руках у него вместо подноса с едой был сложенный листок бумаги, а на лице застыло испуганное и озадаченное выражение, какое Стюарт уже видел сегодня у Прайора. В чем тут дело? Почему все, связанное с приготовлением еды или кухаркой, заставляет челядь судорожно хвататься за нюхательные соли?
Нацарапанная по-французски записка не внесла особой ясности.
«Дорогой сэр!
Обед в этом доме подается в половине восьмого. Если я растратила все силы в битве при Ватерлоо, не стоит ожидать, что я выиграю сражение под Лейпцигом[10] одним взмахом шляпы.
Обед сервируется в столовой. Усилия многих поколений были положены на то, чтобы построить, содержать в надлежащем порядке и совершенствовать коридор между кухней и домом. Многие годы учения и тренировки потребовались для выработки слаженности действий прислуги в доме и на кухне, чтобы блюда появлялись на столе с пылу, с жару, доведенные до кулинарного совершенства. Вы не можете по собственной воле решить, что библиотека, которая находится в противоположном крыле дома, служит этой цели лучше. Такое решение сводит на нет усилия всего персонала. Мои обязанности в этом доме заключаются в приготовлении завтрака, ленча и обеда. Если вам угодно обедать в другие часы, нужно предупредить об этом заранее. Мистер Бертрам Сомерсет это понимал. Удивлена, что вы, сэр, пользующийся репутацией поборника народных прав, так мало думаете об удобстве тех, кто на вас работает.
Ваша смиренная служанка,
Верити Дюран.
P.S. В кладовой на подсобной кухне есть хлеб, масло и мясной пирог. Достаточно, чтобы подкрепить вас до завтрака».
Стюарту было не привыкать получать гневные письма. Член парламента не мог угодить всем своим избирателям. А как адвокат, который выиграл дел больше, чем следовало бы, он не раз выслушивал злобные нападки со стороны адвокатов противоположной стороны.
Эта же записка, судя по яростной манере письма, была не просто гневным посланием. Во многих местах острый кончик пера прорвал бумагу, а буквы не то что бегло набросаны, а скорее наляпаны на странице. Едва проставлены точки над i и перекладинки у t – тот, кто водил пером по бумаге, слишком торопился излить свой гнев.
Стюарт крайне редко позволял себе дать иной ответ, нежели спокойный и взвешенный. Но сегодня, кажется, он был не в состоянии мыслить четко. Он был голоден. Голоден, потому что приготовленные Верити блюда являлись кулинарным эквивалентом песни сирены – есть их означало для него то же, что для моряка античности бросить все дела и наслаждаться музыкой, пока корабль несется к скалам острова Антемуза. А теперь она кипит от злости, потому что он потребовал нечто столь обыденное, как сандвич?
Он вытащил лист бумаги и ответил тоже по-французски.
«Дорогая мадам!
Вы хотите лишиться места?
Покорнейше Ваш,
Стюарт Сомерсет».
Через несколько минут пришел ответ.
«Дорогой сэр!
Вы пытаетесь от меня избавиться?
Ваша покорная служанка,
Верити Дюран».
Никто не станет его винить, если он действительно избавится от этой избалованной служанки. Совсем наоборот. Ему станут аплодировать. Джентльмен проявил понимание, чтобы уберечь деликатную натуру своей будущей жены, и достаточный уровень требовательности.