— Теперь хорошо? — спросил он.

— Замечательно. — Она похлопала по дивану.

— Пожалуй, надо помешать. Подай-ка мне кочергу и мехи.

Женщина откинулась на спинку дивана и довольно улыбнулась.

— Они рядом с тобой.

— Уже подсунула?

Энтони сделал вид, будто поправляет дрова, а затем раздувает огонь мехами. Наконец он сел рядом и удовлетворенно крякнул.

— Теперь тепло?

— Спасибо, чудесно. Никто не умеет разводить огонь лучше тебя, дорогой!

— А лучше тебя никто не умеет радоваться этому огню. Так расскажи мне про то Рождество.

— Вкус у матери был чудовищный. Можешь себе представить, я боялась, что Агата пойдет в нее. Не все любовники матери были такими буянами, как Пол, но зато все были с крупными изъянами. Однажды в декабре, когда мне было одиннадцать лет, ее очередной дружок украл все, что не было прибито к полу, снял деньги с крошечного счета и уехал в ее машине. За нее еще не было выплачено, она была не застрахована, а дружка так и не поймали.

Она сделала глоток какао.

— Ты можешь рассказать что-нибудь подобное?

Он вспомнил о Рождестве, на которое получил по почте Библию в кожаном переплете с золотым тиснением и печатью библиотеки Конгресса. На следующее утро какие-то шалопаи позвонили ему и со смешком сказали, что похищенный экземпляр необходимо сдать куда следует. Он и сдал, выяснив, что это был богохульный розыгрыш.

— Стоит ли поминать плохое, — заметил Энтони.

— Детство у меня было запоминающееся.

Он поднял чашку.

— Выпьем за него.

Она улыбнулась.

— Можешь себе представить, на то Рождество мы остались без единого цента. Домовладелец грозил выселить нас, потому что дружок заодно прикарманил и то, что было отложено, чтобы заплатить за квартиру. Впрочем, Рождество у нас всегда проходило пышнее, чем можно было себе позволить. Мать заворачивала в разноцветную бумагу все, что попадалось под руку. Даже носки заворачивала порознь. Однажды мне достались три пластмассовых обруча для волос в трех разных коробочках. Праздник всегда удавался на славу. Но в тот год, когда мне исполнилось одиннадцать, не было денег даже на пластмассовые обручи.

— Если ты скажешь, что это было лучшее Рождество в твоей жизни, я не поверю.

— Да уж. Но самое поучительное — это точно. В сочельник мать пришла домой после того, как убрала несколько офисов после вечеринок. Настроение у нас было неважное, потому что все знали, что на следующее утро придется несладко. Но мать сняла с антресолей елочные игрушки, которыми побрезговал ее дружок, и велела нам наряжать елку. Конечно, никакой елки и в помине не было, но она настаивала на своем. Поэтому в конце концов младшая сестренка повесила шишку на стоявшую в углу вешалку, только бы отвязаться. Это выглядело ужасно глупо, но я повесила рядом вторую. Через полчаса мы украсили вешалку лампочками и надели игрушки на каждый крючок.

Она прильнула к Энтони.

— Тогда мать велела нам взять подарки и положить их под елку.

— Это было чересчур жестоко.

— О нет! Она сказала, что на это Рождество может подарить нам лишь мечты, но зато самые заветные. И мы одна за другой понесли свои мечты под елку. Я хотела новый велосипед, чтобы кататься на нем по всему городу. Он был ярко-красный, с хромированными деталями, в которых отражались елочные огни. Агата пожелала новых нарядов и по очереди продемонстрировала их. Она была великолепна. А Анна-Роз мечтала о пианино. Мы стояли вокруг, а она играла на нем рождественские гимны.

Кэрол на мгновение умолкла.

— Это было не лучшее наше Рождество, но мы его пережили. Иногда я вспоминаю тогдашний сочельник и то, как на следующий день мы ели тушенку из банки и делали вид, что это индейка с гарниром. Я часто пользуюсь этим воспоминанием, чтобы скрасить себе жизнь.

Ему хотелось спросить, что Кэрол задумала на этот раз. Что они нормальная супружеская пара, вспоминающая прошлое и чувствующая, что их узы становятся все прочнее? Что за этим совместным Рождеством последуют и другие? Что когда-нибудь их дети будут стоять рядом, любоваться другой елкой и ждать наступления рождественских чудес?

— Ты считаешь меня дурочкой? — спросила она.

— Я считаю тебя самой большой умницей на свете, — не покривив душой ответил супруг.

Это был комплимент, но прозвучал он так печально, что у Кэрол засосало под ложечкой.

— Теперь твоя очередь? — сказала она.

— Моя?

— Рассказывать о самом памятном Рождестве.

Энтони смотрел в «огонь». Теперь он казался ему почти настоящим. Почему-то в голову приходили воспоминания только о тех праздниках, которые он встречал вместе с первой женой. Естественно, рассказывать о ней он не собирался.

— А как вы отмечали Рождество с Клементиной? — спросила Кэрол, когда муж надолго умолк.

Он удивленно обернулся.

— Зачем тебе это?

— Ну, она же была частью твоей жизни. Важной частью.

— Чаще всего я был слишком занят, чтобы праздновать Рождество. Но однажды…

Молодая женщина устроилась поудобнее и подперла руками подбородок.

— Рассказывай, рассказывай…

— Она похитила меня. — Это воспоминание заставило Энтони улыбнуться. — Прямо после всенощной при свечах. Все разъехались по домам, а я остался в церкви, записывая для памяти, что надо будет сделать на следующий год по-другому. Она пришла в кабинет и сказала, что во мне возникла крайняя нужда. Она сама отвезет меня, а о том, что случилось, расскажет по дороге. Я пошел за ней, начиная кое-что подозревать. Когда мы сели в машину, Клементина свернула на шоссе и выехала из города. Велела мне спать и сказала, что разбудит, когда мы приедем. Местом, где во мне возникла нужда, оказался небольшой домик в занесенном снегом поселке. Клементине предоставили его друзья детства на несколько дней. Телефона там не было, а на следующее утро поднялась метель. Я не смог бы уехать, даже если бы и хотел. В поселке жили прекрасные гостеприимные люди. Это было лучшее Рождество, которое мы провели вместе.

— Ты сердился на нее?

— Нет. Похоже, я прилично расслабился.

— И чудесно провел время.

— Да.

— Ты был лучшим мужем, чем думаешь.

Он закрыл глаза и откинулся на подушки.

— Это была всего лишь неделя…

Кэрол придвинулась к супругу, откинувшись на спинку дивана. Ему не оставалось ничего другого, как обнять ее.

— Если бы ты хорошенько порылся в памяти, то вспомнил бы и другие такие же недели, дни и часы.

На мгновение он задумался, а затем покачал головой.

— Жена собиралась уйти от меня. Значит, таких часов было недостаточно.

— Может быть, просто пыталась таким образом заставить тебя обратить на нее внимание. Она любила тебя?

— Я не хочу говорить об этом.

— Ладно. А теперь хорошенько подумай. Если она еще любила тебя, то угроза уйти означала то же самое, что и похищение на Рождество.

Энтони задумался. Он был убежден, что Клементина разлюбила его. Но сейчас Кэрол заронила в нем зерно сомнения.

Она положила руку на его щеку и заставила повернуть голову.

— Люди никогда не меняются полностью. Ты можешь сказать мне, что стал совершенно другим человеком, но я тебе не поверю. Мужчина, которого знаю я, — тот же самый мужчина, который был женат на Клементине. Может быть, ты был слишком сосредоточен на самом себе, слишком занят собственной персоной и своей работой, но сущность твоя была той же, что и сейчас. Она вышла за тебя замуж, потому что ты такой, как есть. И я сижу здесь с тобой, потому что ты такой, как есть. Не буду говорить за Клементину, но я знаю, что боролась бы за тебя. И буду бороться, если наша совместная жизнь окажется под угрозой.

Если? А разве может быть по-другому?

Громкий стук в дверь избавил его от необходимости отвечать.

— Я открою, — сказала Кэрол, неохотно поднимаясь. — Но кто бы там ни был, до твоего ухода мы украсим елку.

— Прежде чем откроешь, посмотри, кто там.

Она последовала совету супруга и выглянула в сделанный им глазок.

— Это Джеймс. Откроем?

— Парень один?

— Похоже на то.

Энтони подошел к двери.

— Я впущу его.

— А я останусь.

Он не возражал. Падре доверял юноше, хотя и не был уверен, что это стоит делать. Открыв дверь, он пригласил гостя войти.