Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

— Поняла. — Она отвела глаза и прижала к груди прохладную простыню. Стена, в которую смотрела Кэрол, была бледно-желтой; в один из уик-эндов они сами выкрасили ее. Почему-то раздражал шум сновавших внизу машин. За окном шел мокрый снег. Ее беспокоило многое, но все это было такими пустяками…

— Прости, — сказал он. Слова с трудом сходили с языка. — Я не желал тебе зла.

— Энтони, ты никогда никому не желал зла. И женился на Клементине, тоже не желая ей зла. Похоже, ты всегда все делаешь по шаблону, верно?

Ответа не последовало. Муж исчез в гостиной. Судя по раздававшимся оттуда звукам, он одевался. Затем Кэрол услышала, как хлопнула входная дверь.

Она задумалась. Почему Энтони решил дать ей подождать до окончания каникул? Сделал подарок на Рождество? Позволил провести еще несколько недель рядом с человеком, на любовь которого она претендовала? Еще несколько недель, чтобы заставить его поверить, что они вместе смогут справиться с его бедой?

Ей не нужны были эти недели. Женщина глядела в стену, понимая, что больше не сможет оставаться в этой квартире. Она думала о том, куда переехать на то время, пока не закончится ремонт. Многие люди были бы рады приютить ее. Даже соседка Долли, несмотря на крохотную комнатку, в которой они жили с крохой Люси. Огаста и Роберт тоже были бы счастливы. Она перебрала дюжину других знакомых и отвергла их. Все было не то.

Ни одного места, где она могла бы чувствовать себя как дома.

Волоча за собой простыню, она прошла в гостиную. Как и думала, супруг ушел.

Кэрол нашла записную книжку и полистала страницы. В первый раз за годы, прошедшие со времени клятвы не уезжать из Кейвтауна, ей казалось, что нет сил больше здесь оставаться.

Она набрала номер Огасты, обменялась с ней парой слов, а затем позвонила матери в Денвер.

После ясной недели на сочельник пошел легкий снежок. Он тихонько похрустывал под ногами прохожих, торопившихся домой встречать праздник. Белые хлопья падали на Альбион-парк, и на фоне сугробов ярче сверкали рождественские лампочки, развешанные городской службой благоустройства. Снег падал на тротуар у церкви Двенадцати апостолов, падал на паперти всех городских церквей и постепенно превращался в слякоть под подошвами участников шествия, со свечками в руках двигавшихся к отелю «Альбион».

Энтони вывел безмолвную процессию из своего скромного храма. За ним по двое в ряд двигались его прихожане. Их было намного больше тридцати, считавшихся официальными членами общины. Тут было несколько мужчин, помогавших ему ремонтировать здание. Других привела сюда облетевшая город новость о предстоящем событии.

Рекламная кампания была проведена великолепно. С помощью связей в приходе Изумрудной долины и людей, которых Энтони узнал за годы службы в тамошнем храме, призыв распространился по всей округе. Когда же к шествию согласились присоединиться и другие церкви, в Кейвтауне и предместьях не осталось ни одного человека, который был бы к нему равнодушным.

В процессии участвовали и представители общины Долины. Джереми Милфорд и его семья собирались подойти позже, после окончания службы в собственной церкви. И все же около двух дюжин тамошних прихожан приехали, чтобы поддержать Хэкворта.

На подступах к отелю процессии свеченосцев сливались. Кое-кто шел больше мили, вновь зажигая свечи, потушенные снегопадом. Некоторые процессии были совсем коротенькими, но та, которая приближалась сейчас к отелю, растянулась на целый квартал.

Колонна Энтони двигалась медленно. Им предстояло слиться с остальными у заброшенного склада позади отеля в семь тридцать. Время было выбрано так, чтобы не помешать службам разных церквей. Оно приходилось между традиционным временем ранней вечерни и всеношной.

Они остановились у перекрестка, где падре впервые столкнулся с Кэрол. На противоположной стороне улицы выстроилась колонна из Грейфолдских камней, которую возглавлял отставной священник, живший в новостройке вместе с дочерью и ее семьей. Он был другом Глории Макуэн, а сейчас стал другом Энтони. Он был стар, а старикам в новостройке приходилось особенно трудно. Они становились легкой добычей молодых вооруженных бандитов. Но когда ему рассказали о том, что планируется на сочельник, преподобный Эмерли Симпсон, высохший и согбенный, обошел все квартиры в микрорайоне, вербуя собственных добровольцев.

К тому времени, когда все собрались на тротуаре у отеля, счет шел на сотни. Хэкворт был рад, что так много народу откликнулось на его призыв. Вокруг собралось немало зрителей. Процессия привлекала внимание — собственно, для этого она и была задумана. Святой отец видел толкавшихся поодаль подростков, носивших цвета той или иной шайки, пешеходов, только возвращавшихся с работы, и бродяг, забывших о том, что такое работа.

Здесь были и журналисты. Он узнал одного репортера — молодого человека, собиравшего новости для местной вечерней телепрограммы, которому, очевидно, не терпелось поскорее попасть домой, к семье. Попадались и другие — незнакомые, но безошибочно узнаваемые по аппаратуре хроникеры.

Прибытие процессии «апостолов» заставило толпу раздаться в стороны. Энтони, как главный организатор, должен был возглавлять шествие. Он не добивался этой чести и даже не желал ее. Идея была его, но он не чувствовал воодушевления. Демонстрацию в честь Рождества проводил город, и падре хотелось бы, чтобы речь читал кто-нибудь другой. Однако решение было единодушным. Возглавлять шествие обязаны были он и его прихожане.

Позади отеля «Альбион» был узкий переулок. Многие бездомные, нашедшие себе здесь временное пристанище, смотрели из окон на процессию, сворачивавшую за угол. Вплоть до этого дня переулок украшали контейнеры с мусором и осколки стекла. Теперь же здесь все было чисто и радовало глаз, если не считать общественного туалета рядом с входом в заброшенный склад, стоявший в конце переулка.

Тут не было темно. На крыше склада был установлен сильный прожектор. Он освещал людей, по двое подходивших к дверям. Люди молчали, и лишь лай служебных собак внутри помещения нарушал эту благоговейную тишину.

Когда Энтони и шедшие за ним следом приблизились к дверям, те распахнулись настежь. Склад был едва освещен и совершенно пуст. Здесь не было ничего, кроме паутины и нескольких пустых ящиков. Но в центре, в пятидесяти ярдах от входа, рядом с другим ящиком, виднелись две коленопреклоненные фигуры. Рядом стояли несколько человек. Этот ящик не пустовал. Он не был прикрыт крышкой. Внутри, на ложе, сделанном из одеял, лежал ребенок, с головы до ног завернутый в теплые пеленки.

Достигнув середины помещения, процессия разделилась и окружила две одинокие фигуры, стоявшие на коленях рядом с младенцем.

Сибилла, преклонившая колени с одной стороны, была одета в цвета «Мустангов»: зеленую клетчатую ковбойку и распахнутое черное пальто с разрезом, доходившее до пят. Грязного цвета кепчонка прикрывала ее светлые волосы, но благоговейное выражение, с которым она смотрела на своего младенца, сделало бы честь самой Мадонне.

На Тимоти были цвета «Стайных» — синие рубашка и куртка с опущенным капюшоном и голубая косынка, охватывавшая уши на цыганский манер. Юноша, тоже не отрываясь, смотрел на сына, несомненно гордый своим участием в церемонии.

Процессия втягивалась в склад, а за ними шли зрители, сопровождаемые репортерами. Когда каждый нашел себе место, Энтони кивнул. Все это время четыре огромных пса, сидевших на привязи у дверей, безостановочно лаяли. Теперь же, ведомые своими хозяевами, они двинулись вперед. Инструкторы отдали команду, собаки тут же перестали лаять и легли, положив морды на лапы. С каждой из четырех сторон склада они безмолвно смотрели на разворачивавшуюся перед ними картину, но не двигались с места.

Люди в униформе, ждавшие, когда помещение заполнит толпа, шагнули к центру и поклонились младенцу Христу. В Пещерах не было пастухов, зато были мусорщики и садовники. Были пожарники и полицейские. Одним из тех, кто образовал вокруг Сибиллы, Тимоти и их чада защитный полукруг, был Роберт.

Долго-долго никто не шевелился. В помещении воцарилась тишина. Затем к «яслям» подошли последние из тех, кто ожидал на складе. Это были три женщины, одетые в броскую форму Армии Спасения. Они по очереди подходили к коленопреклоненной матери.

— У меня нет ладана, — сказала одна из спасительниц, — но зато хватит одежды для тебя и твоего ребенка. — Она положила сверток перед ящиком, в котором лежал новоявленный Христосик.