― Они оставили нас здесь?
Не буду врать, я не расстроена из-за этого ― ни капельки. На самом деле, совсем наоборот.
Вместо гнева во мне поднимается пузырь возбуждения, и я начинаю танцевать счастливый танец.
― Значит, мы здесь… одни?
― Похоже на то.
― На всю ночь?
― Да. Господи, Лорел, мне так жаль. ― Ретт раздраженно выдыхает, схватившись рукой за шею. ― Одно дело, когда они измываются надо мной, и совсем другое ― когда они связываются с тобой.
Я не могу сказать: «рада, что идиоты ушли, давай обнимемся, ладно?» Не тогда, когда он чувствует себя таким виноватым, что я застряла здесь.
Поэтому продолжаю:
― Давай сделаем все, что в наших силах. Что у нас есть поесть? Я действительно умираю с голоду.
Вместе мы направляемся в большую кухню, с облегчением отмечая переполненный холодильник. Бутылки с водой, коробки с соком, шоколадное молоко. Яйца. Овощи и фрукты. Хот-доги и куриные грудки. Похоже, кто-то пошел в гастроном и купил салат с пастой.
В морозилке несколько замороженных пицц. Фруктовое мороженое. Контейнер с ванильным мороженым. Замороженные брокколи и гребешки.
― Это не те бургеры, которые я думал, что мы будем есть, но может хочешь пиццу?
― Или две?
― Или две, ― Ретт улыбается, хватая пироги. ― Со всем и сыром?
― Согласна. Я разогрею духовку.
Мы вместе принялись за работу на кухне, немного потанцевали у плиты, обходя друг друга — как это делают пары, нарочно задевая друг друга, когда тянутся за чем-то, открывая ящик или шкаф. Когда мы касаемся друг друга, накладывая на противень алюминиевую фольгу, все мое тело нагревается от контакта.
Снаружи солнце садится на горизонте, силуэты нескольких лодок на воде придают живописный фон и без того великолепному виду. Оранжевый, лавандовый и синий горизонт касается линии деревьев над головой. Это прекрасно.
Спокойно. Мирно.
Как раз то, что нужно Ретту.
Я достаю из буфета две чашки.
― Когда ребята вернутся завтра, как ты думаешь, у тебя действительно будет какая-то командная встреча?
Он открывает несколько ящиков, прежде чем найти нож для пиццы. Пожимает плечами.
― Понятия не имею. Я думал, мы уже.
Прислоняюсь бедром к шкафу позади себя, упираясь руками в гранитную столешницу.
― Ты действительно так расстроен при мысли о том, чтобы провести со мной следующие шестнадцать часов? Или ты просто злишься, что они не вырастут и не будут вести себя как взрослые?
― Меня бесит, что они идиоты.
Я поднимаю бровь. Хочу, чтобы он признал, что хочет застрять здесь со мной.
― Так ты не злишься, что ты здесь со мной?
― Нет, я не сержусь.
― Хорошо. Потому что я совсем не ненавижу это.
Ретт смотрит в пол, алый румянец ползет над воротником его клетчатой рубашки, окрашивая его щеки. Лохматые волосы сегодня вьются, и я ловлю дуновение свежего воздуха, когда он проходит мимо меня, чтобы взять прихватку.
Кладет все у плиты, чтобы было готово, когда понадобится.
Мы загружаем пиццу в духовку одну за другой, закрывая дверцу. Ставим таймер на двадцать минут.
― Так что же нам делать, пока они готовятся? ― Он не может смотреть мне в глаза.
Что нам делать? О, парень, у меня есть несколько идей…
― Я наполню стаканы водой, а потом, может, ты хочешь посидеть на веранде, пока мы ждем?
― Звучит неплохо.
Снаружи передвигаю несколько стульев, волоча два так, чтобы они стояли бок о бок, лицом к воде. Лицом к закату. Сияющий горизонт, солнце исчезает в ночи, несколько звезд выглядывают из сумрака.
Раздвижная дверь открывается и закрывается.
― Я выключу свет, чтобы не привлекать жуков.
Ретт садится рядом со мной в зеленое садовое кресло, протягивает стакан, раздвигает ноги и смотрит вдаль. Несколько блаженных мгновений мы молчим.
― Это здорово.
Моя голова откидывается на спинку деревянного стула.
― Я определенно могу к этому привыкнуть. ― Вода в озере ударяется о стену разлома вдоль берега. Свежий, наполненный соснами воздух. Шелест деревьев. Потрескивающие остатки от углей заброшенного каменного очага.
Сидеть здесь, рядом с Реттом…
Из моих легких вырывается глубокий выдох. Глаза закрыты, ресницы лежат на скулах.
― Думаешь, они тебе завидуют? ― Вопрос, который не приходил мне в голову до этой секунды, слетает с моих губ, прежде чем я успеваю подумать.
― Кто?
Я открываю глаза и поворачиваю голову, чтобы встретиться с его карими глазами.
― Твои товарищи.
― Завидуют? Мне?
Тихо смеюсь.
― Почему это такое чуждое понятие?
― Чему им завидовать?
Я сидя, поворачиваюсь в кресле, чтобы встретиться с ним лицом.
― Потому что ты лучший борец в команде. Ты пришел из ниоткуда переводом, и опозорил их личную статистику, или я ошибаюсь в этом?
Лохматые волосы Ретта развеваются, пока он качает головой.
— Ты хороший парень, и это, наверное, тоже сводит их с ума. Плюс, ты встречаешься со мной.
Он фыркает.
― Из всех людей, с которыми могла бы встречаться, ожидаешь, что люди поверят, что ты выбрала меня?
― Я имею в виду, ты не хочешь? Попробовать?
― Это не то, что я имею в виду.
― А что ты имеешь в виду?
― Ты хочешь встречаться со мной? ― Его левая бровь приподнята. ― У меня нет опыта с…
Он пытается сказать мне, что он девственник? Я придаю лицу выражение, чтобы глаза не вылезли из орбит.
― Ты никогда не…
Я делаю движение рукой возле промежности, надеясь, что он поймет, что я имею в виду секс.
― Черт, нет. Я не девственник. Имею в виду, что я не трахаю новую цыпочку каждые выходные, как некоторые люди. ― Лицо Ретта становится красным. ― Я имел в виду, что у меня нет опыта общения с такими, как ты.
Мое сердце проваливается в пустоту в животе.
― Что это значит?
― Я не…
Как один из его горячих товарищей. Как Тэд, у которого больше внешности, чем настоящий талант, данный Богом. Как те самоуверенные парни из братства, которые всегда ко мне клеятся. Как и любой стереотипный спортсмен, о котором вы читали, создающий нереалистичные ожидания для женщин и, по-видимому, мужчин.
Мы снова замолкаем, звук моторной лодки на заднем плане, несущейся по воде, отражаясь в темноте.
― Может, именно это мне в тебе и нравится. ― Я делаю большой глоток воды, покачивая лед. ― Мне трудно поверить, что ни одна женщина никогда не хотела быть твоей девушкой. Может, ты просто не дал никому шанса.
Мои мысли возвращаются к Монике, и я хмурюсь.
Ретт смеется, и его смех эхом разносится по лесу.
― Поверь мне, не то чтобы я не хотел, особенно в те годы, когда мои гормоны бушевали.
Я с интересом наклоняюсь вперед.
― А сейчас они бушуют?
― О да, конечно. ― Парень снова расслабленно смеется. ― Сильно.
Он такой милый, когда улыбается.
Сексуальный.
Таймер на его телефоне отключается, уведомление раздражает, в сочетании с вибрирующим тональностью. Мы встаем. Направляемся в дом, где нас приветствует запах пиццы.
В животе урчит.
― Хочешь посмотреть кино, пока мы едим?
― Конечно.
― Ты устроишь, пока я подготавливаю все?
Он кивает.
― Да, думаю, я смогу разобраться с этим дерьмом. На что ты настроена?
Что-то, что потребует, чтобы мы выключили свет и сели поближе.
― Хм, неважно. Выбирай ты.
Я слоняюсь по кухне, достаю обе пиццы из духовки и кладу их на гранит, чтобы остыли. Разрезаю, кладу на две тарелки по куску и исподтишка наблюдаю, как Ретт возится с пультом в гостиной.
Включает телевизор. Выключить его.
Наклоняется, чтобы повозиться с кабельной коробкой.
Я сдерживаю улыбку, ожидая, пока он найдет фильмы по запросу и начнет прокручивать наши варианты, останавливаясь на некоторых, чтобы прочитать их описание и рейтинг. Останавливается на девчачьем фильме, который я видела не менее двадцати раз, но посмотрела бы снова. Французский документальный сериал о короле.