— Я отрегулирую температуру, — обещаю, наблюдая за ней голодным взглядом.
Она делает шаг назад, чувственно улыбаясь, и берётся за первую пуговицу.
По моему хребту ползёт тепло, разгоняя кровь. Вторая пуговица, и клянусь, это самое эротичное из всего, что я видел в жизни. К тому моменту, как она расстёгивает последнюю пятую пуговицу у меня стоит, и мне почти плевать, что там на ней надето.
— Чёрт… — бормочу, проводя рукой по волосам, когда пальто падает к её ногам.
— Это ДольчеГаббана. — Поправляет Мира, крутясь вокруг своей оси.
— Ты права…замёрзнешь… — выдыхаю, когда она поворачивается спиной.
Блять.
— Оденься… — с болью в голосе хриплю я.
Она запрокидывает голову и смеётся. Женственным мягким смехом. Проводит ладонями по полупрозрачной ткани, расшитой стразами, и говорит, внезапно становясь серьёзной:
— Я люблю тебя.
— Я знаю… — бормочу, протягивая руку. — Иди ко мне.
— Что значит ты знаешь? — закатывает она глаза и сердито добавляет, положив руки на талию. — Ты просто неисправим…
В чём дело?
— Ладно, я не знаю. Так тебя устроит?
— Не устроит! — буркает она, подхватывая с пола пальто.
— Мира… — вздыхаю я. — Иди ко мне.
Она думает целую вечность, глядя в окно. Потом выпускает пальто из рук и подходит, глядя на меня мятежно. Встаёт на носочки, обвивая руками мою шею.
Теперь, когда она научилась ставить меня на колени, мне не будет покоя.
Улыбаюсь.
Сжимаю её в ответ, уткнувшись лицом в тонкую шею. Целую её, целую её лоб. Она прижимается им к моему лбу и шепчет, закрыв глаза:
— Я не хочу возвращаться в тот дом.
В моей груди что-то тянет. От интонаций её голоса. От них я сжимаю её ещё крепче, боясь потерять.
— Мы не вернёмся… — обещаю ей.
— Я хочу жить в городе… — немного подумав, добавляет она. — В твоей квартире…
— Как скажешь.
— Я приготовлю нам ужин.
Это звучит потрясающе.
Это звучит так, будто у меня есть дом, где меня ждут.
— Ты будешь готовить в этом? — сипловато спрашиваю её.
— Нет…не в этом.
— Очень жаль.
Мира отстраняется и заглядывает в мои глаза. Я ничего не скрываю. Пусть ищет там всё, что ей нужно. Коснувшись ладонью моей щеки, она очень нежно повторяет:
— Я люблю тебя.
Прижимаюсь носом к её щеке, и шепчу:
— Я люблю тебя.
Очевидно, я ответил правильно, потому что в ответ она ищет мои губы своими.
Со стоном отдаю их ей, предупредив лишь об одном:
— Оденься, иначе сама знаешь, что будет…
Мира
Отдаю Чили его вкусняшку, чтобы он перестал крутиться у меня под ногами и чем-нибудь занялся. Он хватает косточку и скачет в свою кровать, где истово её терзает.
Бросаю взгляд на Марата, на лице которого мрачное недовольство. Заглядываю в духовку, проверяя состояние мясного пирога. Единственного блюда, готовку которого мы с Фати отточили до совершенства.
— Зачем ты угнал машину в двенадцать? — спрашиваю, накладывая смесь в детскую бутылочку.
Честно говоря, я удивлена тому, что здесь так много посуды.
— Я не угонял… — лениво отвечает Марат. — Мой брат угнал…ему было пятнадцать…
— Но, выпороли тебя… — замечаю я, наливая воду из чайника в бутылочку.
Чайника здесь не было.
Его привезли час назад.
Вместе с ковром, новогодней ёлкой, детской кроваткой и кроваткой для Чили.
— Он взял меня с собой… — усмехается Марат. — И подставил.
Кладу бутылочку в холодную воду, грустно улыбаясь.
— Ты скучаешь по нему? — спрашиваю тихо.
— Да… — отзывается он. — Но, теперь по-другому…
Смотрю на него, чувствуя стеснение в груди. Он сидит на полу, откинувшись на кухонный гарнитур и наблюдает за мной, расположив Даура между своих ног. Даур тоже пытается сидеть, грызя свою погремушку. На Марате спортивные штаны и больше ничего, потому что он из душа. Вернее, мы оба оттуда.
Улыбаюсь, закусывая губу. Марат тоже улыбается, откидывая голову на кухонную дверцу. У этих столешниц идеальная для нас высота. И вообще, этот гарнитур сделан на совесть. Детская кроватка тоже прекрасная, сын спал целых два часа.
Принимаюсь за салат, перебирая продукты.
Наконец-то, в квартире стало тепло. А ещё, здесь вкусно пахнет.
Сегодня утром…Я целый час наблюдала за спящим Маратом Джафаровым, думая о том, как хочу провести этот день с ними двумя. Здесь, где не будет никого кроме нас. Я надеялась…что рейс отменят, но, его не отменили. Тогда я поняла две вещи. Первая — он сдержал обещание, а вторая…Я не хочу, чтобы в этот день он был один. И я не хочу быть где-то без него. Это правда, и я не хочу копаться в себе, доказывая обратное.
Быстро нарезаю салат и отправляю его в огромный пустой холодильник. Беру бутылочку и иду к ним, взбалтывая её ещё раз. Опускаюсь на колени и меняю нас с сыном местами, поставив смесь на пол. Устраиваясь на груди его отца вместе с ним и прошу:
— Подай…
Марат приподнимается и подхватывает бутылочку. Обнимает меня руками, подтягивая повыше. Кладёт голову на моё плечо и тихо спрашивает, наблюдая за кормлением:
— Он всегда такой спокойный?
— Да… — улыбаюсь я, закрывая глаза от удовольствия, потому что мой висок щекочут тёплые губы.
Молчим под бодрые чмоки Даура.
Ещё нет и четырёх дня. Ещё целый день впереди. Наш день.
За окном продолжается этот безумный снег. С высоты тридцать второго этажа это выглядит так, будто мы в эпицентре бури.
Глядя на пляшущие хлопья, спрашиваю:
— Ты ведь был в больнице? Когда он родился?
Мне казалось, это был сон. Тёплые губы на моём виске и запах…его запах…
— Был… — отвечает Марат. — Ты спала.
Делаю вдох, и он выходит рваным. Чего ещё я не знаю?
— Ты выйдешь за меня? — вдруг спрашивает он, обрывая мою мысль.
Раздумываю над этим вопросом для проформы, и говорю:
— Нет.
Тело подо мной напрягается, а его хозяин недовольно требует:
— Почему?
— Мне не понравилось замужем. — Сухо бросаю я.
— В этом городе кроме меня никто на тебе не женится, учти. — Заявляет этот самодур.
— Я обеспеченная женщина, могу позволить себе любовника. — Фыркаю я.
Он смеётся.
Сначала тихо, а потом его грудь начинает ходить ходуном.
Мои губы разъезжаются сами собой.
— Блять…это я что ли твой любовник? — хохочет он в своё плечо, чтобы не пугать Даура. — Ты замахнулась, любимая.
— Почему бы нет. — Кусаю я губу, отстраняясь, потому что от его хохота мы с Дауром оба ходим ходуном.
— Ну, хватит. Я вообще мог бы не спрашивать.
— Не сомневаюсь. — Бормочу я.
На мою шею ложится властная рука, к уху прижимаются горячие губы.
— Я спрошу чуть позже, когда буду на коленях… — шепчат они, прихватывая мочку моего уха.
Тепло разливается по животу так внезапно, что я чуть не выронила сына.
— Когда ты будешь на коленях, у тебя рот будет занят…
Я не верю, что мы говорим об этом в присутствии ребёнка.
— Не настолько… — очень благодушно отзывается Марат, расслабляясь и возвращая нас в исходную позицию.
Откидываюсь на него и глубоко вздыхаю.
Пусть спрашивает, я подумаю.
Конец