— Я должна выйти замуж за Филиппа.
— Что за чушь?!
— Так хочет отец. Он дал обещание Филиппу.
Коннор прищурил глаза.
— Ты принадлежишь мне.
— Да. — Она притронулась дрожащими пальцами к его щеке. Густые черные волосы, обрамляющие его лицо, лежали непокорными волнами. Благодаря темной щетине на его худых щеках он казался диким, необузданным и таким уязвимым, что у нее заныло сердце. — Душой я всегда принадлежу тебе. Но я не в силах ослушаться отца.
Он сжал ее плечо.
— Я не допущу этого!
— Любимый. — Она погладила щеку, колющую ей пальцы, и ее охватила дрожь, когда она вспомнила, как эти грубые щеки терлись об ее грудь. — Какой будет наша жизнь, если она начнется с невыполненных обещаний?
— У твоего отца нет права выдавать тебя замуж против твоей воли.
— Но все же он — мой отец. Он больно сжимал ее плечо, и его пальцы врезались ей в кожу.
— Я не позволю тебе сделать это!
— Прошу тебя. — Сквозь слезы Лаура видела боль в его глазах, и точно такое же отчаяние сдавливало стальным кольцом ее сердце. — Попытайся понять, что этот брак значит для моего отца.
— Я понимаю. — Он отпустил ее, сжав руку в кулак. — Твой отец хочет купить место в обществе, и ради этого готов продать тебя этому напыщенному господину.
Лаура покачала головой.
— Он думает, что так лучше для меня. Коннор стиснул зубы.
— Брак с Филиппом Гарднером — это для тебя лучше? Что, ты тоже, как и его мамочка, хочешь стать королевой бостонского общества?
— Конечно, нет.
— Тогда стань моей женой, — произнес Коннор, побуждая ее повиноваться.
Она покачала головой. По ресницам Лауры текли слезы, обжигая ей щеки.
— Не могу.
— Ясно… — Он смотрел на нее, и тепло в его глазах превращалось в лед. — Я гожусь для постели, но слишком плох для брака.
— Коннор, все совсем не так. — Она потянулась к нему, но он отстранился. — Пожалуйста, пойми меня. Я не могу причинить отцу боль.
—Убирайся.
Хотя слово было сказано тихим голосом, оно ударило Лауру с силой сжатого кулака.
— Коннор…
— Убирайся. — Он сорвал с нее одеяло. — Ты не та женщина, которую я хотел любить.
Она задохнулась от острой опаляющей боли, которую он причинил ее душе. Лаура встала с постели. Ноги ее не слушались, дрожащими руками она подняла с пола ночную рубашку и прикрылась ею, чтобы найти убежище от гнева, горящего в его глазах.
«Нет, все так просто не кончится», — подумала она, нетвердыми шагами направляясь к двери. Надо каким-то образом дать ему понять, что он разрывает ее на части. Она остановилась у двери, положив руку на холодную бронзовую ручку.
— Коннор, прошу тебя, попытайся…
— Убирайся!
Его непримиримый тон резанул ее острым ножом. Она открыла дверь и спаслась бегством. Но от боли, которая горела пылающими углями в ее сердце, спасения не было.
Снег скрипел у него под ногами; резкий холод обжигал щеки. Коннор бродил по тропинкам Общинного Луга, пытаясь потушить пламя в груди. Он не мог позволить Лауре сделать это. Он не мог позволить ей отдаться другому мужчине.
«Пожалуйста, пойми». — Ее слова эхом отдавались в его мозгу.
Он сжал руки в кулаки, сопротивляясь желанию откинуть голову и завыть от ярости. Он все понимал. Понимал, что такое узы чести, которые вынуждали Лауру подчиниться желаниям отца, но все равно боролся с неизбежным. Он не мог позволить, чтобы это случилось.
Коннор положил руки на железную изгородь, глядя на расположенное за ней кладбище, прищурив глаза, чтобы защитить их от блеска раннего утреннего солнца, отражающегося от снега. Из белых сугробов торчали гранитные надгробия; зимние цветы отмечали места, где покоились мертвые. Ему не нужен был дар предвидения Эйслинг, чтобы видеть будущее без Лауры — холодное, лишенное огня, который питает своим теплом жизнь.
Он вцепился голыми руками в холодное железо. Он мог, щелкнув пальцами, похитить Лауру отсюда. Но как заставить ее порвать родственные узы?
Он закрыл глаза. Под одеждой, прижатый к груди, пылал медальон, и от него по всему телу растекалось тепло. Пошевелив рукой и прошептав пару слов, он может покинуть этот город и вернуться в лоно своей семьи. Но его сердце останется здесь.
— Черт! — прошептал он, и из его рта на мороз вырвалось облачко пара. Он не признает себя побежденным. Он…
За его спиной раздался громкий треск. Он почувствовал, как что-то вонзилось ему в спину и обожгло плоть, бросив его на колени. Он упал в снег. Боль расходилась жидким огнем по жилам, лишая его сил.
* * *
Лаура смотрела на человека, неподвижно лежавшего на кровати. Его красивые черные волосы разметались по подушке. Это был Коннор, и все же он казался незнакомцем, прекрасным незнакомцем, которого покидала жизнь.
— Буду с вами откровенен, мистер Салливен. — Шепот доктора Хастинга громом разнесся по тихой комнате. — Сомневаюсь, что молодой человек проживет до конца дня.
— Нет! — Лаура повернулась лицом к доктору, который стоял у двери, рядом с отцом. Хастинг смотрел на нее через маленькие круглые линзы очков, сдвинув кустистые седые брови над толстой переносицей. — Он поправится!
— Ну, мисс Салливен. — Хастинг вертел в руках цепочку карманных часов, и золотые звенья постукивали о зеленый жилет, растянувшийся на пухлом брюшке. — Не думаю, что было бы разумно вселять в вас надежду.
Лаура почувствовала внутреннюю дрожь.
— Он поправится!
Хастинг вздохнул.
— Прошу прощения, мисс Салливен, но…
— Благодарю вас, доктор, — сказал Дэниэл, открывая дверь спальни. — Пожалуйста, подождите в гостиной. Я сейчас приду к вам.
Хастинг кивнул. Перед тем, как выйти из комнаты, он бросил на Лауру сочувственный взгляд.
— Он оставил надежду помочь Коннору, — Лаура повернулась к кровати, глядя на Коннора, лицо которого было неподвижно и бледно, как слоновая кость. — Нужно послать за другим врачом.
Дэниэл подошел к ней с тревогой на лице.
— Хастинг — один из лучших врачей в городе.
— Но его опыта мало. Коннору нужен врач, который не оставил бы надежду. Ему нужен… — Ее голос задрожал, и звук жалости, который она не смогла сдержать, сорвался с ее губ. — Боже мой!
— Лаура… — Дэниэл обнял ее за плечи.
— Он должен поправиться. — Лаура не могла сдержать дрожи, которая зарождалась глубоко внутри нее, отдаваясь в каждом нерве. — Должен!
— Я пошлю за другим врачом. — Дэниэл гладил ее рукой по плечу. — Мы сделаем все, что в наших силах.
— Кто это сделал?! — Она посмотрела на отца глазами, затуманенными слезами. — Кто выстрелил в него?!
Дэниэл покачал головой.
— Полиция считает, что это могла быть попытка ограбления.
—Надеюсь, что преступника найдут. — Лаура опустилась у кровати Коннора, подняла его руку и прижалась к ней губами. — Надеюсь, что этого негодяя повесят.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Мне нужно чудо.
Дэниэл сжал ее плечо.
— Мне нужно поговорить с доктором. — Он повернулся и оставил ее наедине с Коннором.
Лаура прижала пальцы к шее Коннора, задержав дыхание и впитывая в себя каждый удар пульса. Она смотрела, как поднимается и опускается его грудь, следила за каждым вздохом — медленным, неглубоким, едва поднимающим белую простыню. Любой из этих вздохов мог стать последним.
— Коннор, — прошептала она, откидывая волосы с его лба. — Я не хотела тебя обидеть.
Он лежал неподвижный, равнодушный к ее ласкам. Лаура почувствовала себя несчастной, когда она поняла, что он может исчезнуть навсегда.
— Я люблю тебя! — Она наклонилась над ним, целуя его закрытые глаза, его щеки, уголки губ, и слезы падали из ее глаз, блестя сверкающими каплями на его коже. — Прости меня, любимый.
Что-то толкнуло ее в руку. Она оглянулась и увидела, что рядом с кроватью сидит Цыган.
— Что ты тут делаешь?
Цыган положил лапу на колено Лауре. Собака смотрела на Лауру своими умными глазами, как будто понижала все, что она сейчас чувствует, и хотела как-то утешить ее.
Лаура гладила собаку по голове, погружая пальцы в мягкую белую шерсть.
— Ты тоже тревожишься за него, правда? Цыган наклонил голову. Лаура зарыдала.
— Он поправится. Он должен поправиться!
Генри Тэйер постучал серебряной ложкой по чашке с кофе, и звон разнесся по библиотеке.