— Ты ушел далеко от дома, сумрачный воин, — сказала Эйслинг. Ее голос звенел, как колокол, перекрывая грохот прибоя.

Коннор глубоко вздохнул, чувствуя, как со­леный воздух щиплет язык.

— Примерно на тысячу лет.

— Тебе нельзя находиться на холодном воздухе, ведь ты только что поправился. — Она дотронулась до него, положив руку ему на плечо. Ее теплая ладонь согревала его сквозь мягкую ткань туники. — Взгляни на себя — ты даже плаща не надел.

Коннор обернулся к ней. Ветер надувал темно-бордовый капюшон, обрамляющий ее красивое лицо. Она улыбалась, но он видел в ее бледно-голубых глазах отблески беспокойства.

— Если ты так заботишься о моем здоро­вье, то выпусти меня из этой тюрьмы.

— Коннор, я не могу позволить тебе вер­нуться в Бостон.

— Черт побери, Эйслинг! Почему ты не позволяешь мне сражаться за свое достояние?

— Что ты собираешься сделать? Похитить Лауру?

— Она любит меня. Я наверняка сумею объяснить ей, что мы должны быть вместе.

Эйслинг покачала головой.

— Если ты оставишь свои замашки викин­га, то поймешь, почему должен быть вдалеке от нее.

— Хорошо. — Он поднял руки. — Объясни все несчастному, заблуждающемуся викингу.

— Во-первых, ты должен знать: Лаура жа­леет, что прогнала тебя.

— Ты видела ее?

— Да.

— Если она жалеет, то почему мне нельзя отправиться к ней?

Эйслинг нахмурилась, мгновение разгляды­вая его, прежде чем ответить.

— Лаура согласилась выйти замуж за Фи­липпа Гарднера.

— Нет! — Коннор схватился за рукоятку меча. — Я не допущу, чтобы это произошло!

Эйслинг положила руку ему на плечо, и он тут же почувствовал целительное тепло, разливающееся по его жилам, как лечебный ба­льзам, наложенный на открытую рану.

— Помни, что ты принц Сидхе, а не викинг.

— Эйслинг, от этого зависит моя жизнь. Мое будущее! А ты играешь со мной в какие-то игры!

— Уверяю тебя, это не игра. — Эйслинг отвернулась в сторону моря, и ветер сорвал капюшон с ее головы. — Если вам с Лаурой суждено соединиться, то она должна разгля­деть узы, связывающие ее с тобой. Она должна понять, что эти узы сильнее, чем любые цепи, связывающие ее с жизнью в Бостоне.

— Ты хочешь, чтобы она выбирала: меня или жизнь в Бостоне?

— Она должна сделать выбор. — Ветер окутал ее вихрем, пытаясь сорвать с нее накид­ку, кайма которой блеснула, как хвост разъ­яренного кота, над обдуваемой ветром верши­ной утеса. — Другой возможности остаться с ней у тебя нет.

Коннор смотрел на волны, разбивавшиеся об утес, на бурлящую белую пену, исчезаю­щую под новыми волнами, едва успевшими нахлынуть на скалы.

— Ты пока что не сумела убедить меня, что я должен оставаться здесь и ждать, пока этот ублюдок не похитит мою женщину.

— Если Лаура любит тебя, действительно любит всем сердцем и душой. — Эйслинг положила руку на его плечо. — Она найдет спо­соб соединиться с тобой. Ты должен доверять силе любви.

Коннор следил за белой чайкой, мчащейся по ветру, скользящей, расправив крылья, над безбрежными серыми просторами.

— А что, если она откроет в себе любовь ко мне после свадьбы с Гарднером?

Эйслинг набросила капюшон на свои свет­лые волосы и повернулась лицом к Коннору. Ее глаза, полные железной решимости, были холодными, как море.

— Значит, ей не суждено быть с тобой. Коннор устремил взгляд в туман, подумав, увидит ли он когда-нибудь снова лицо Лауры.

Будь моей, Лаура. Сейчас и навеки.

— Это просто непостижимо! — Остин сто­ял на каменной террасе, протянувшейся по уте­сам позади дома его родителей, глядя на лежа­щую внизу долину. Из долины поднимался город, построенный его предками шесть тысяч лет назад. Храм и здания древнего Авилона были сложены из черных камней, в лучах солн­ца вспыхивали кристаллы, украшающие рель­ефные стены. — Как, черт побери, Фрейзер Беннетт сумел убедить правящий совет, что нет никакой нужды исследовать его память, чтобы узнать правду?

— Остин, у нас не было достаточных до­казательств, чтобы оправдать такое вторжение в его разум. Ты должен понимать это не хуже меня. — Райс прислонился бедром к каменной балюстраде и посмотрел на сына. — Может быть, ты просто разочарован, что он не под­вергся унижению?

— Возможно. — Остин улыбнулся, взгля­нув на высокого, широкоплечего человека, сто­явшего рядом с ним. Хотя Райс Синклер был на тридцать лет его старше, он выглядел таким же молодым, как тридцатипятилетний Остин, его черные волосы не были тронуты сединой, кожа была гладкой и без морщин. Это была отличительная черта их народа, наследие про­шлого, дар, который они сумели сохранить.

— Меня одолевают нехорошие предчув­ствия. — Остин прижал ладони к гладкому ка­менному парапету. — Хоть я очень не люблю Беннетта, но все же не уверен, что в Коннора стрелял именно он. Он чересчур боится силы Коннора, чтобы пытаться уничтожить его соб­ственноручно, потому что он оказался бы в большой опасности, если бы потерпел неудачу.

— У тебя есть какие-нибудь предположе­ния, кто покушался на Коннора?

— Я подозреваю нескольких людей — осо­бенно одного. Но я не уверен, что могу что-нибудь сделать без доказательств, тем более теперь, когда Коннор ушел.

— Жалко. Прослушав твой отчет, совет выпустил открытое приглашение Коннору. Значит мы его уже не увидим. — Райс отвер­нулся, глядя через долину на руины древнего Авилова. — Очень жаль, что мне так и не довелось встретиться с этим юношей.

— Отец, он обладает способностью пробу­ждать в нас Силу. — Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат роз, плывущий из сада матери. Через несколько часов ему предстоит возвра­щение в холодный климат Бостона, но эти несколько мгновений он еще может наслаж­даться теплом горного святилища. — Коннор мог бы научить нас стать такими, какими мы были когда-то.

— Как ты думаешь, почему он ушел?

— Когда я в последний раз говорил с ним, он не собирался покидать нас. — Остин при­коснулся пальцем к вставленному в черный камень парапета голубому аквамарину, свер­кающему в лучах солнца. — Он сказал мне, что они с Лаурой Салливен поженятся.

— Ты не знаешь, что произошло между ними?'

— Подозреваю, что правда проложила между ними пропасть. — Из дверей балкона детской на втором этаже дома до них долетал детский смех — там сын Остина играл с близ­нецами, сыновьями его брата Делвина, под бдительным присмотром няньки. В последний раз, когда он заглядывал к ним, мальчики играли в кубики. — Коннор собирался расска­зать ей о себе, сознаться в своем необыкновен­ном наследии.

— И похоже, правда пришлась ей не по душе.

— Похоже на то. — Остин повернулся к са­ду, протянувшемуся от дома до самого края утеса. Он смотрел на свою жену, гуляющую по саду с его матерью.

Зеленая шелковая туника Сары была под­поясана лентой, расшитой золотом и сереб­ром; ветерок раздувал ее белые шелковые ша­ровары, когда она наклонилась, чтобы поню­хать розовый цветок. Он вспомнил, в каком смятении находилась его жена, когда он впер­вые привез ее в Авилон. Как трудно ей было ужиться в этом далеком городе, так отлича­ющемся от мира, который она знала. Но их любовь перебросила мост через пропасть. Их любовь исцелила раны, нанесенные обманами, которые оплели ее. Остин считал, что если любовь сильна, то она может перебросить мост даже через время.

— В тот день, когда Лаура Салливен сказа­ла мне, что Коннор покинул Бостон, я ощутил в ней печаль, острую боль потери. Я уверен, что она любит его.

— Ты все еще собираешься присутствовать на их свадьбе? Остин кивнул.

— Может быть, Коннор вернется. Я не те­ряю надежды, что он найдет какой-нибудь спо­соб заставить Лауру передумать.

— Я очень много думал о Конноре и его путешествии во времени. — Холодный ветерок взъерошил густые черные волосы Раиса, смот­рящего на древний Авилон. — Я могу придумать единственное объяснение, как он узнал о Лауре Салливен.

— Какое же?

— Подумай сам, Остин. — Райс взглянул на сына, и в его сине-зеленых глазах вспыхнули озорные искорки. — Каким образом смертная женщина в Бостоне 1889 года может быть свя­зана с чародеем из Ирландии 889 года?


Софи стояла у окна в своей гостиной, раз­двинув шторы и вглядываясь в ночную тьму. Снег падал густыми белыми хлопьями, сверка­ющими золотом в свете фонаря, опускаясь на тротуар и мостовую рядом с ее домом на Пятой-авеню. Идет ли снег в Бостоне? Смот­рит ли Дэниэл в окно своего кабинета, наблю­дая за снегопадом?