— Идемте в гостиную, — пригласил Эллиотт, нежно и решительно взяв ее под локоть. — Видно, вам не совсем хорошо, хотя вы не согласны со мной. К тому же я должен вам кое-что сказать.
— Я чувствую себя хорошо, — отрезала она, загнанная в угол.
— Белла, что случилось? — Он закрыл дверь и встал перед ней у камина. — Вы сама не своя.
— Верно. — Белла чувствовала, что прежние преграды, сдерживающие ее, рушатся. — Это так. Но, видите ли, я все время думала, и, Эллиотт, простите, но сейчас мне так больно. Мне не следовало выходить за вас замуж.
— Арабелла, дорогая. — Эллиотту удалось крепко обнять ее. — Послушайте меня, вам действительно плохо. Вы устали. После родов у вас расшатались нервы. Вы…
— Не называйте меня дорогой!
Ее лицо оказалось прижатым к его жилету, а руками даже шевельнуть не удалось. Тело Эллиотта было упругим и сильным, внутри проснулось предательское возбуждение. Арабелла ударила его ногой, но домашние туфли даже не оставили вмятины на ботфортах.
Эллиотт чуть отстранил ее от себя, крепко держа за плечи.
— Арабелла, прекратите. Не пойму, зачем вы устраиваете все это. Мы поступили верно. Вы это знаете.
— Да, конечно. — Белла уставилась на мужа, пытаясь заставить его понять то, что она начинала постигать сама. — Мне следовало уйти в то мгновение, когда я узнала, что Рейф умер. Теперь мы оба угодили в ловушку. Я даже не могу убежать и бросить вас, виконт Хэдли ведь не станет добиваться развода. Вы связали себя со мной. Я буду хорошей женой, стану рожать вам сыновей. Думаю, это вас устроит.
— Нет, не устроит. Проклятье! — Эллиотт тоже начал выходить из себя. Его глаза напоминали темные сапфиры, губы сжались в тонкую нить. — Меня это никогда не устраивало. Я не собирался жениться на вас. Но был вынужден, а теперь приходится жить с тем душевным бременем, которое принес наш брак. Вам тоже придется научиться жить с ним. А я-то подумал, что уже научился, — с горечью добавил он.
Эллиотт, источник ее сил, надежный якорь, честный друг и любовник, наконец-то сказал правду.
— Душевное бремя. — Ее гнев исчез, собственный голос прозвучал в ушах холодно и безучастно. — Разумеется. Вы от природы галантны, добры, но вам все это, видно, трудно вынести. Я думала, что обрела счастье. Я должна быть счастливой. Мне так жаль, что я не могу быть счастливой. — Белла стала извиваться в его руках, высвободилась и, не оглядываясь, побежала к двери.
— Арабелла, остановитесь. — Эллиотт крикнул ей вслед. — Куда вы?
— Искать сестру. Я отправлюсь в военное ведомство. Почему мне не написали, где она получает пенсию вдовы? — Белле, хотелось любить кого-нибудь, быть любимой. Ей нужен человек, который ее поймет.
Наступила мертвая тишина. Белла застыла на месте и повернулась спиной к двери.
— Эллиотт? Что случилось? Вы что-нибудь узнали?
— Плохие новости, — признался он. — Сегодня утром я хотел рассказать вам об этом. О Маргарет нет никаких известий. Похоже, ее брак с Джеймсом Халгейтом был незаконным. После битвы у Витории, где он погиб, ее имя, похоже, не значится ни в одном архиве.
— Мег? Но в военном ведомстве должны знать, где она.
— Там ничего не знают. Арабелла, послушайте меня. — Эллиотт взял ее под локти, стараясь удержать. — Испания — огромная страна, там царит хаос. Все это произошло более двух лет назад. Возможно, ваша сестра вышла замуж еще раз, осталась жить в этой стране или… Дорогая, мы не можем исключить возможности, что она умерла.
— Нет! Нет! Я этому не верю. Эллиотт, отвезите меня в Лондон.
— Идет страшный дождь, вам нужен отдых. К тому же в Лондоне вам нечего делать. Я вам сочувствую. Мы все обдумаем, найдем связи в Испании, я могу послать туда кого-то, чтобы все разузнать. Но не прямо сейчас. Вы должны понять, это неразумно.
— Да, конечно.
Разумно? Эллиотт хотел, чтобы она вела себя разумно. Она устала быть разумной и уравновешенной. Охватило ощущение холода, что-то вроде ожесточенной решимости как случилось после того, как Рейф покинул ее. Эллиотт не любит ее. Наверное, он не способен любить после того, как его воспитали дальние родственники, а брат причинил боль и отверг. Эллиотт не понимал, что Белла чувствует к Мег и Лине, вот почему она обязана найти их сама.
Наверное, если расстаться на короткое время, они лучше разберутся в чувствах друг к другу. Возможно, она научится обходиться без любви. Конечно, Белла вернется. Ее долг быть хорошей женой, родить Эллиотту наследника, обеспечить Маргариту. Однако сейчас ей невыносима мысль о том, чтобы оставаться здесь.
— Да, конечно. — Она повернулась и вышла.
Что случилось? Что пошло не так? Эллиотт уставился на прикрытую дверь и чувствовал себя так, будто ему вырвали из груди сердце.
Он думал, что наконец-то осчастливил Беллу, но оказалось, это иллюзия, которая по неизвестной причине рассеялась. Теперь он не знал, как снова вернуть все в прежнее русло.
«Должно быть, она в своей спальне», — подумал Эллиотт. Тоби сидел у двери и скулил. Эллиотт постучал, повернул ручку. Дверь оказалась запертой. Он тихо выругался и направился к гостиной. Та тоже оказалась запертой. И детская. Он постучал снова.
— Арабелла?
Никто не откликнулся.
Эллиотт обернулся, тихо вернулся в свою комнату, прошел через гардеробную и хотел открыть дверь. Та была заперта.
— Арабелла, пожалуйста, впустите меня. — Он начал стучать в дверь кулаком. Вдруг раздался слабый плач неожиданно проснувшегося ребенка. Эллиотт почувствовал, что не сумеет удержать себя в руках. Должно быть, Маргарита находится в детской с няней. Он снова стал барабанить в дверь, на этот раз сильнее. Никто не откликнулся.
В сейфе хранились запасные ключи от всех комнат дома. За считаные минуты Эллиотт вернулся с ними.
— Арабелла, если вы не откроете дверь, то это сделаю я сам.
Он подождал, наконец, дверь отворилась. Перед ним стояла Арабелла с бледным лицом и сухими глазами.
— Пожалуйста, не шумите так, вы испугаете Маргариту.
— Тогда не запирайте двери. — Он прошел в комнату.
— Я не желаю, чтобы вы находились здесь. Я не знаю, что сказать. Простите, мне, наверное, не следовало говорить, мне просто изменила сила воли.
— Что бы вы ни желали, это, кстати, мой дом, а вы моя жена и это моя дочь. — Она резко взглянула на него. — Да, конечно. Моя дочь. И не пытайтесь отнять ее у меня, иначе будет страдать только она.
— Я не собиралась. — Она осеклась и уставилась в окно, за которым было холодно и шел дождь. — Я дала брачный обет и выполню его.
— Арабелла, скажите, в чем дело! — Эллиотт взял ее за руку и привлек к себе. Понял, что слишком груб. Он чуть отпустил ее руки, но не дал отстраниться.
— Вы мне действительно небезразличны, — устало произнесла Арабелла. — Почти с самого начала. Я восхищаюсь вами, считаю добрым и строгим. Вы знаете, меня сильно влечет к вам, иначе я так охотно не легла бы с вами в постель. Но это не оправдывает меня за то, что я вышла замуж за вас. Я как-нибудь справилась бы сама. Я оказалась не права и эгоистична, теперь мы страдаем оба, и я не знаю, как исправить положение. Уходите, пожалуйста.
— Арабелла, вам нельзя здесь запираться, — резко предупредил Эллиотт. — Слуги начнут интересоваться, что происходит.
— Скажите им, что у меня нервное возбуждение или еще какая-нибудь хворь. Мужчины верят, что женщины подвержены таким приступам.
Эллиотт повернулся и вышел. Он никогда не слышал, чтобы Арабелла говорила столь раздраженно, не видел ее такой рассерженной. Она даже не пыталась угодить ему. С одной стороны, он понимал, что Белла имеет право говорить о своих чувствах, сколь бы обидными ее слова ни казались. С другой стороны, его ранило каждое ее слово. Хотелось снова увидеть послушную жену с мягким характером.
Белла стояла у окна и наблюдала за тем, как Эллиотт уезжает, перекинув ружье и патронташ через плечо. Пойнтеры бежали следом за лошадью. Несмотря на холодный сырой туман, он предпочел уехать подальше от нее. В этом Белла могла винить только себя. Что-то оборвалось, нечто такое, что, оглядываясь назад, она, должно быть, завязывала годами, пока Белла выступала в роли миротворца и послушной дочери. Прошли годы послушания и самоограничения, утрат и печали. Рейф предал ее, она даже не нашла слов, чтобы высказать ему все, что думала. А теперь слова Эллиотта разорвали хрупкие преграды, заставлявшие ее вести себя сдержанно, и обиды выплеснулись наружу. Если бы только она могла сказать, что любит его, но тогда дела пошли бы еще хуже. Что бы Эллиотт сделал тогда, соврал ей или любезно и с жалостью сказал, что не может ответить взаимностью?