Это казалось невозможным, абстрактным, абсурдным, но вместе с тем… Я научилась читать людей. Я видела твоего отца. Ты всегда говорил, что ему, как и матери, было на тебя плевать. Я тогда тебе не поверила. Чуть ли не рассмеялась тебе в глаза, где впервые появилось что-то человеческое и родное. Почему я не смогла допустить даже мысль, что ты впервые мне открылся и не соврал?..
Фотография размыта полутоном снежной пелены. Может, поэтому я тебя не слышу, чувствую под замерзшими ладонями лишь земную твердь… и больше ничего? Тянусь к сумке, сразу нахожу упаковку влажных салфеток, чтобы осторожно снять с глянцевой лакировки остроконечную изморозь.
Вздрогнула? Отшатнулась от твоего взгляда? Нет. Но едва не заорала от накрывшей уверенности, так похожей на ледяное безумие.
Кого, кого ты решил нае**ть? Тебя здесь нет!
Эта мысль напугала даже меня. Я так и не смогла подняться с корточек. Как? Вашу мать, как? Единственным энергополем здесь обладали розы. Биовихри тока моих ладоней проникали сквозь ледяной гранит, прошивая бессмысленным теплом промерзшую землю, не встречая никаких препятствий. Может, так и должно быть? Некий психологический блок в голове, который не позволяет отпустить некогда близких людей навсегда, ищет иллюзорные знаки нереальности происходящего? Или твой взгляд сейчас окутал, именно окутал, а не ударил, клинками кофейного диктата, забирая боль потери в зародыше? Я не хочу больше здесь оставаться. Даже «прости», ради которого сюда приехала, замирает на губах. Еще одна ошибка, но пусть мне зачтется, когда-то, в перспективе…
Быстро хватаю сумку, - убеждаю себя, что просто замерзла, поэтому спешу поскорее убраться восвояси. Я зачерствела до такой степени, что даже на могиле некогда близкого и... да, когда-то любимого мужчины не могу проявить внутреннего подобия такта и скорби. Не бегу, потому что от долгого сидения на корточках слегка кружится голова, делаю несколько быстрых шагов, и непроизвольно хватаюсь за выступы чужой оградки, чтобы отдышаться и прогнать яркие звездочки перед глазами… И… лучше бы мне это не удалось. Лучше бы я рухнула без сознания на асфальт, где, наверное, меня бы быстро нашли – око камеры прямо над моей головой…
Фигура белого ангела с распахнутыми крыльями. Она стоит, словно символ защиты и спокойствия, но почему именно в этом месте… за могильной оградкой… И почему у ангелочка человеческий лик, который…
Боже мой. Это девочка. Я не успеваю осознать шокирующей действительности, скольжу невидящим взглядом по светлому обелиску… Множество цветов. Маленьких розочек в вазонах. Стеклянный купол, где поникла фигурка плюшевого тигренка в обнимку с куклой… до последнего контрольного удара - так четко выделяющейся при свете фонаря рамкой… Черные, неумолимые цифры убивающей хронологии… я не читаю ее имени, мне достаточно дат… 2008-2013…
Вихрь нечеловеческой, разрывающей боли крушит лед моего защитного купола, врываясь через распахнутые глаза в сознание, запустив огонь какого-то … боже… не хочу это видеть…
Она замерзает. Совершенно одна… Под белоснежным обелиском… я практически вижу ее, но не так, как видят обычно… тлеющий огонек сердечка, которое билось… яркие искры пролитых слез убитых горем родителей… Я ее не знаю, но, черт возьми… я это вижу! Я чувствую!
Слезы прорываются неудержимым потоком растаявших льдов, а меня против воли разворачивает обратно, цепкой хваткой к барьеру его могилы. До сжатия и почти содранной кожи о бездушный металл нулевой температуры…
Почему я увидела на чужой могилке то, что должна была увидеть на твоей… как?! Я чувствую? Я могу улавливать эти поля… но почему с тобой это не срабатывает?! Может, потому, что тебя здесь нет?..
…- Ну ты и долго… Поехали уже! Я только что видела, веришь, настоящих, натуральных готов! Они перелезли через забор! – я вжимаюсь в обивку сиденья автомобиля, все еще не соображая, как именно сюда добежала, дрожащими руками разрываю молнию, чтобы найти хоть какие-то салфетки, если им под силу будет унять мои слезы. Лена обрывает свои возмущения на полуслове, оценив мое состояние. За что я ее люблю, так за то, что в критических ситуациях она вспоминает о своем интеллекте. В мои губы настойчиво стучится стакан с водой, слезы стирает мягкое касание ароматизированного платочка, который так успокаивающе скользит по коже, замерзшие руки обдает теплой конвекцией. Она не произносит ни слова, пока я не успокаиваюсь и не начинаю дышать ровнее. Нежное поглаживание мягкой ладони поверх моих замерзших пальцев, урчание мотора - и вот уже ее маленькая «микра» уносит нас подальше от этого места, умудряясь плавно лететь в темноту даже на ухабистом выезде к центральной магистрали.
Если лед так легко растопить… Почему мне так больно от этого долбаного глобального потепления?!..
- Юля, нам надо поговорить. Не по телефону. Хватит уже. Считай это моей просьбой! – режет бескомпромиссным приказом голос Александра, и мое воображение рисует замерзшее пространство беспроводного вакуума мобильной связи.
- О чем? – безразличным тоном интересуюсь, подавив язвительное «вам попробуй откажи!». В голос удалось вложить апатичное спокойствие, осталось только не замечать реакции тела, приоткрытого ротика, участившегося дыхания, и быстрого, но неумолимого выстрела прямо в эпицентр между сдвинутыми ножками, до интоксикации - накат беспощадного желания. Один голос имеет надо мной куда больше власти, чем безопасные (теперь я уверена!) зеркала и самая жалящая из плетей его арсенала.
- Для начала, я могу войти?
Шок леденящих иголок, вслед за которыми – жар зашкалившей аритмии, подпрыгиваю на кровати, едва не уронив планшет на пол. Цепляюсь взглядом за серую, безрадостную картину подкрадывающихся сумерек за окном.
Можете… вам реально ничего не запретишь. И я не хочу этого делать… Черт, я до боли, до искусанных губ и выгоревшей от слез сетчатки, хочу одного… чтобы меня лишили права принимать решения. Взвалили на плечо и уволокли в пещеру, закрыв рот поцелуем… Вы же тоже хотите этого! Не верьте слезам и сопротивлению. Я замерзаю в собственном ледяном дворце.
Последний отсчет… Пожалуйста… Я не хочу и не умею быть одной. Даже если мне больше не страшно!
Возможно ли настолько сильно принять чужую боль, вобрать ее в свои стальные рецепторы до последнего глотка, судорожного вздоха, широко распахнутых глаз, надрывного сухого рыдания? Возможно ли остаться к ней бесчувственным и равнодушным, в свете того, что ты осознаешь, понимаешь и ни за что не отпустишь родного и любимого человека? Ваш мир стал цельным. Одним на двоих, сотканный шаг за шагом, петля за петлей, словно в самом искусном шибари, он замыкался в стремлении к своему абсолюту день за днем, с каждой минутой раскрываясь новыми гранями и оттенками только для вас. Счастье стало общим, но, увы, боль потерянных моментов прошлого – тоже. Когда ты любишь, ты не делишь чувства, эмоции, поступки любимого человека на «подходит» и «не подходит». Если больно ей, ты не можешь отмахнуться от этой боли и закрыться непроницаемой стеной. Ты можешь ее разделить. Минимизировать. Перенастроить на физическую, усыпляя властной анестезией.
Такому, как он, всегда было мало полумер. Если возникала проблема, ее необходимо было деактивировать полностью, моментально, с купированием корневой и очисткой файловой системы. Позиция, выработанная годами, десятилетиями, истинно верная и правильная, никогда не подводила.
Он видел ее внутренний мир со всей болью. Со всем отчаянием, стремлением к избавлению, детским восторгом и желанием вырываться из этого замкнутого круга до мельчайшей частицы. Иногда он не верил даже сам себе, что судьба в который раз оказалась благосклонна и не оттолкнула от него эту необычную, так горячо обожаемую девочку безжалостным штампом вердикта «невзаимность». Он мог перечислить моменты, которые заслужили право называться «счастьем», по виткам-сжатиям их феерической хронологии. Первый неосознанный взгляд широко распахнутых глаз, без страха, с прорвавшимся через блокаду тревоги интересом и предрасположенностью. Первый искренний смех, когда она на время забыла о своем трагическом прошлом. Первый неосознанный всплеск доверия, желания прижаться к нему, чтобы ощутить тепло и защиту, которую он готов был давать ей без остатка до конца своих дней. Первые горячие усилия такого храброго, израненного сердечка, когда она приняла его истинно таким, каким он был, без мифических «если». Активация отчаянной смелости под допингом проснувшихся ответных, пока еще робких и осторожных чувств.