На экране дамоновского радиолокатора Мэтта не было.
– А потом я похитил тебя.
– Попытался похитить.
– А ты выпрыгнула из машины на полной скорости, только чтобы быть подальше от меня.
– Ты играл в жестокие игры, Дамон. Они велели тебе играть в жестокие игры – и может быть, даже сломать свои игрушки.
– Я искал того, кто вынудил тебя прыгнуть из машины, – я не мог вспомнить ничего, что перед этим случилось. И я поклялся, что выну его глаза и вырву язык, прежде чем он подохнет в жутких мучениях. Ты не могла ходить. Тебе пришлось сделать костыль для того, чтобы идти по лесу, и как раз в тот момент, когда должна была подоспеть помощь, Шиничи завел тебя в ловушку. О да, я его знаю. Ты зашла в снежный шарик и ходила бы там до сих пор, если бы я его не разбил.
– Нет, – спокойно сказала Елена. – Я бы уже давным-давно умерла. Когда ты меня нашел, я задыхалась, помнишь?
– Да. – На мгновение на его лице промелькнула безумная радость. Но тут же вернулся затравленный, испуганный взгляд. – Я был твоим мучителем, твоим палачом, я запугал тебя до полусмерти. Я заставлял тебя вытворять черт знает что с… с…
– Мэттом.
– Господи.
Это действительно было воззвание к Всевышнему, а не просто восклицание, потому что он смотрел вверх, воздев сцепленные руки к небесам. – Я-то думал, что был в твоих глазах героем. Оказалось, что я был презренной тварью. Что теперь? По справедливости, я должен был бы уже лежать мертвым у твоих ног, – он посмотрел на нее широко раскрытыми безумными черными глазами. В них не было никакой иронии, никакой насмешливости, никакой холодности. Он выглядел очень юным, бешеным и отчаявшимся. Если бы он был пантерой, то истерически мотался бы сейчас по клетке, иногда вгрызаясь в прутья решетки.
А потом он склонил голову и поцеловал ее босую ногу.
Елена была в ужасе.
– Я в твоем распоряжении. Делай со мной что захочешь, – сказал Дамон сдавленным голосом. – Можешь приказать мне умереть, не сходя с места. Я наговорил много умного, и оказывается, что чудовище – это я.
И тут он зарыдал. Пожалуй, никакое другое стечение обстоятельств не могло бы вызвать слезы на глазах Дамона Сальваторе. Но он сам загнал себя в угол. Он никогда не нарушал слова, и он дал слово растерзать чудовище – чудовище, которое сделало все это с Еленой. Тот факт, что он находился под чужим влиянием – сначала чуть-чуть, а потом все больше и больше, пока его разум целиком не превратился в одну из игрушек Шиничи, которую можно брать и откладывать, когда заблагорассудится, – этот факт не мог оправдать его преступления.
– Ты знаешь, что я… что я проклят, – сказал он ей так, словно уже сделал первый шаг к раскаянию.
– Нет, не знаю, – сказала Елена. – Потому что я не верю, что это правда. И еще, Дамон, – подумай, сколько раз ты успешно им сопротивлялся. Я не сомневаюсь, что они хотели, чтобы ты убил Кэролайн в ту самую первую ночь, когда ты что-то почувствовал в зеркале. Ты сказал, что ты едва не убил ее. Я не сомневаюсь, что они хотят, чтобы ты убил меня. Ты собираешься это сделать?
Он снова склонился к ее ноге, и она торопливо схватила его за плечи. Видеть его мучения было выше ее сил.
Но теперь Дамон посмотрел направо, потом налево с видом человека, у которого появилась цель. Он крутил на пальце кольцо с лазуритом.
– Дамон! О чем ты думаешь? Скажи мне, о чем ты думаешь!
– О том, что он снова может превратить меня в свою марионетку – только на этот раз кнут будет настоящим. Шиничи… создание такое чудовищное, что твой невинный разум вряд ли может это осознать. И он может взять надо мной власть в любую секунду. Ты уже это видела.
– Не сможет, если ты позволишь мне поцеловать тебя.
– Что? – Он посмотрел на нее так, будто она плохо следила за предыдущим разговором.
– Позволь мне поцеловать тебя – и вытащить из тебя умирающего малаха.
– Умирающего?
– Его смерть становится все ближе каждый раз, когда у тебя хватает сил игнорировать его.
– Он… очень большой?
– Сейчас уже примерно с тебя величиной.
– Хорошо, – прошептал он. – Мне хотелось бы одного – сразиться с ним самому.
– Pour le sport 1? – спросила Елена, продемонстрировав, что прошлое лето, проведенное во Франции, не прошло впустую.
– Нет. Потому что я ненавижу эту тварь. Я с радостью вынесу боль в сто раз сильнее, чем его боль, если только буду знать, что делаю плохо ему.
Елена решила, что надо ковать железо, пока горячо. Он готов.
– Позволишь мне сделать это самой?
– Я уже сказал тебе прежде. Чудовище, причинившее тебе боль, стало твоим рабом.
Ладно. Это они обсудят как-нибудь потом. Елена наклонилась вперед и вскинула голову, едва заметно сжав губы.
Несколько мгновения спустя Дамон, Дон Жуан темноты, понял ее.
Он поцеловал ее очень нежно, словно боясь прижаться к ней слишком плотно.
– Крылья Очищения, – прошептала Елена губами, прижатыми к его губам. Эти крылья были белыми, как нетронутый снег, и ажурными, так что в каких-то места их почти и не было. Они широкой дугой изогнулись над Еленой, блестя переливами, которые вызвали у нее ассоциации с лунным светом на замерзшей паутинке. Они накрыли смертную девушку и вампира сетью, сотканной из алмазов и жемчуга.
– Тебе будет больно, – сказала Елена, сама не понимая, откуда она это знает. Информация, похоже, поступала к ней порция за порцией в тот момент, когда это было нужно. Это было как во сне, когда великие истины открываются сразу, без изучения, и принимаются без удивления.
Именно так она и поняла, что Крылья Очищения найдут и уничтожат чужака внутри Дамона, и что его ощущения при этом будут очень неприятными. Когда стало понятно, что малах не собирается покидать тело Дамона добровольно, Елена сказала, следуя подсказке внутреннего голоса:
– Сними рубашку. Малах держится за твой позвоночник; он ближе всего к коже у спины, в том месте, куда он проник. Мне придется вытащить его руками.
– За позвоночник?
– Да. Неужели ты его не чувствовал? Я думаю, сначала, когда он только в тебя залез, это было похоже на пчелиный укус – он быстро просверлил тебе кожу, – а потом каплей слизи прилип к позвоночнику.
– А-а-а. Комариный укус. Да, я его почувствовал. А потом у меня заболела сначала шея, а потом стало ломить все тело. Это значило, что он… рос внутри меня?
– Да. И все больше и больше овладевал твоей нервной системой. Шиничи управлял тобой, как марионеткой.
– Боже милосердный. Как же мне тошно!
– Давай лучше сделаем так, чтобы тошно стало Шиничи. Так ты будешь снимать рубашку?
Молча, как доверчивый ребенок, Дамон снял черную куртку и рубашку. Елена направляла ее движения, и вот он уже лежал у нее на коленях. На черном фоне его мускулистая спина выглядела очень бледной.
– Заранее прошу извинить, – сказала она. – Мне придется вытаскивать его через отверстие, в которое он проник, – а это будет очень больно.
– Вот и хорошо, – проворчал Дамон. Он спрятал лицо в кольцо гибких сильных рук.
Кончиками пальцев Елена стала щупать его шейные позвонки, пытаясь найти мягкую область, пузырь. Она обнаружила то, что искала, и стала сжимать это ногтями, пока внезапно фонтаном не брызнула кровь.
Она едва не упустила малаха; тот попытался ускользнуть, но двигался слишком медленно, и она снова ухватила его своими острыми ногтями. Наконец Елена надежно зажала его большим, указательным и средним пальцами.
Малах был еще живым и понимал, что происходит, настолько, чтобы пытаться вяло сопротивляться. Но это было похоже на то, как сопротивлялась бы медуза, – вдобавок медуза, которая лопается, когда ты вытаскиваешь ее из воды. Гладкое слизистое существо сохраняло свою форму, пока Елена медленно извлекала его через дыру в коже Дамона.
А Дамону действительно было больно. Елена это чувствовала. Она начала было брать на себя часть его боли, но он выдохнул «Не надо!» так страстно, что она решила – пусть будет, как он просит.
Малах оказался намного крупнее и плотнее, чем предполагала Елена. Видимо, он рос очень долго – маленькая капелька слизи, которая все увеличивалась и увеличивалась, пока не заполнила тело Дамона до кончиков пальцев. Ей пришлось сесть на корточки, потом отодвинуться от Дамона, потом снова вернуться к нему… И вот наконец малах оказался на полу – омерзительная вязкая белая тварь, жалкая пародия на человеческое тело.