Почему не привязываются остальные члены семьи и обитатели гарема, которые едят из тех же котлов, никто не задумывался.
Она сделала амулеты-украшения, которые зашептали тысячи колдунов, чтобы султан не мог отвести глаз от их обладательницы.
И никто не обращал внимания, что браслеты для своей возлюбленной сделал сам султан, который, конечно, ни к каким колдунам их не носил, тем более, к тысяче.
Она поет Повелителю какие-то особенные песни, от которых тот теряет волю. Это песни-привороты. Песни действительно были, Хуррем уже хорошо играла на струнных и хорошо пела, иногда на родном языке.
Но султан понимал язык, потому что для большинства янычар именно он был родным. Янычарами обычно становились славянские мальчики, еще в детстве забранные по обычаю девширме из семей в Румелии – европейской части империи. Они становились мусульманами, забывали свои семьи и обычаи, но язык оставался, даже зная турецкий, янычары часто разговаривали и пели на родных языках.
Но то, что позволительно воинам султана, непозволительно их наложнице, даже если она мать принцев.
Роксоланка не любит пауков, священных для всех мусульман!
Это была правда, Хуррем терпеть не могла пыль и паутину, и о том, что паук священен, узнала не сразу. Еще когда только попала в гарем, увидев большущего паука, вскочила и запустила в него туфлей, поражаясь тому, что остальные не принимают никаких мер. В паука попала, а потом ей рассказали о том, как паук спас от погони самого пророка, когда тот прятался в пещере, за что и стал священным.
Пророку нужно было укрыться, когда тот покинул Мекку и бежал в Медину, преследуемый властями. Он со сподвижниками спрятался в пещере, не имея шансов на то, что не обнаружат. Но шустрый паучок, живший в пещере, моментально оплел вход в нее паутиной. Преследователи, увидев паутину, затянувшую вход, решили, что внутри никого быть не может, как могли люди проникнуть внутрь, не нарушив столь тонкую завесу, и отправились искать дальше. Так паук спас пророка, тем самым заслужив себе почет.
– Но как же бороться с самой паутиной? Если не сметать, то пауки затянут не только пещеру, но и жилища.
Фатима объясняла новенькой:
– Для этого существуют яйца страусов. Если такое яйцо поместить в доме или даже мечети, людям вреда не будет, а пауки найдут себе другое место.
Хуррем запомнила, а недоброжелатели запомнили ее давнишнюю ошибку. Прошло несколько лет, но ту туфлю, запущенную в паука, до сих пор припоминали.
Болтали многое, но пока болтали, было не страшно, потом начали действовать.
Те, кому мешала Хуррем, знали: главное, поколебать доверие к ней у султана, тогда свалить зеленоглазую колдунью можно будет легко. Просто шептать Повелителю о колдовстве Хуррем бесполезно, он только посмеивался, требовалось что-то более действенное. Зная мнительность и опасения Сулеймана за свою жизнь, это нетрудно.
Недоброжелатели рассчитали все верно, если нападки на саму Хуррем, попытки отравить ее или изуродовать не удавались, значит, нужно сделать что-то для ссоры султана с ней.
Жарко с самого утра, словно не конец лета, а его середина, ветерок плохо проникал в помещения сераля, даже открытые настежь окна и двери не помогали. Легче в саду, куда устремились все обитательницы гарема. Хуррем тоже сидела в кешке с книгой, туда же должен прийти Повелитель. Она заставляла себя читать, но мысли были о другом. У маленького Селима всю ночь болел животик, Хуррем опасалась отравления. Но она кормила малыша грудью и сейчас прислушивалась к себе, пытаясь понять, не творится ли с ней самой что-то неладное. Нет, никаких плохих признаков не было.
Вздохнув, Хуррем отложила книгу в сторону, не читалось. На сердце почему-то росла тревога, предчувствие неприятностей. Так бывает, когда на небе ни облачка, но в воздухе уже веет бурей. Беспокойство не позволило ей сидеть, встала, вышла из кешка, немного постояла на дорожке сада, заметив в дальнем ее конце Повелителя, поспешила вернуться. Сделала шаг к дивану с лежащей на нем книгой и замерла, потому что из закрытой книги в качестве закладки торчала рукоять кинжала!
Мысли метались, как мыши, застигнутые котом врасплох. Откуда в кешке мог взяться кинжал?! Хуррем беспомощно огляделась вокруг. Ни одна ветка, ни один листик не шевелились, если кто-то и проник в кешк, то невидимкой, сумев выбраться до ее возвращения. Стало страшно. Как объяснить султану наличие небольшого кинжала? Таким можно нанести смертельную рану. Зачем он здесь, как не для этого?
Хуррем уже поняла, что никого не собирались убивать, но, не заметь она кинжал, трудно было бы объяснить, кто его принес, когда и зачем. А теперь не трудно? Куда девать злосчастную находку?
Раздумья длились всего мгновение, уже в следующее она просто шагнула обратно к выходу из кешка, на ходу закрепляя яшмак на нижней части лица. Полупрозрачная ткань хорошо защищала от солнца нескромных взглядов мужчин, мало ли кто рядом с Повелителем…
Нет, за ним шел только кизляр-ага и два евнуха, но Хуррем не стала опускать яшмак, солнце действительно жгло, нежной белой коже вовсе ни к чему покраснение, к тому же так легче скрыть волнение.
– Повелитель… Сегодня жарко, может, пройти в тот кешк, где фонтан?
– Хуррем, ты чем-то взволнована?
– Нет, просто жарко, тяжело дышать.
– Хорошо, пойдем.
На ходу осторожно метнув взгляд в сторону кустов вокруг кешка, Хуррем не заметила ничего подозрительного. Ну, не невидимка же этот злодей! Или злодейка? А может, показалось, и никакого кинжала не было? От жары чего только не бывает…
Однако на всякий случай Хуррем уводила султана как можно дальше от проклятого кешка. Ей было бы трудно поддерживать простой разговор, не отвлекаясь на мысли о кинжале, если бы не сетование Сулеймана:
– Хатидже Султан теперь будет скучно одной…
– Почему? Молодой муж уже сбежал?
Спросила, не подумав, потому что мысли заняты совсем другим, и невольно выдала свое отношение к Хатидже.
Сулейман нахмурился, ему совсем не нравилось то, как стала держать себя Хуррем, она словно озлобилась, все чаще улыбка выглядела фальшиво. Сулейман очень любил эту женщину и болезненно воспринимал изменения. Так не хотелось, чтобы зеленоглазая возлюбленная превратилась во вторую Махидевран. Неужели это удел всех женщин, почувствовавших власть над мужчиной?
– Нет, Ибрагим-паша уехал в Египет, исправлять ошибки Ахмед-паши.
Хуррем даже не сразу поняла, о чем говорит Повелитель. Последние дни и даже недели она была слишком занята своими собственными делами и мыслями, чтобы думать о других.
Ибрагим действительно помчался в Египет усмирять бунт.
Когда султан только назвал его главным визирем взамен Пири-паши, главным недовольным был именно Ахмед-паша, из него злоба, казалось, била фонтаном во все стороны. Тогда Сулейман даже подумал, что имя у паши одно и то же, что и у давнего наставника, но насколько добрым, умным и терпимым был Ахмед-паша, поэт и учитель тогдашнего шехзаде Сулеймана, настолько этот Ахмед-паша спесив и надменен.
Не желая и дня находиться рядом с Ибрагимом-визирем, Ахмед-паша сразу попросился бейлербеем в Египет. Сулейман согласился не задумываясь, и даже позже, получив известие о том, что Ахмед-паша захватил всю власть и объявил себя султаном Египта, не подчиняющимся Османам, не сразу поверил в такое предательство.
Но поверить пришлось, Ахмед-паша действительно перебил в Каире янычар султана и взял власть. Средства оттуда в казну Стамбула поступать перестали. Но правил Ахмед-паша недолго, на всякого предателя найдется свой, не менее ловкий, таким стал один из его визирей – Мухаммед-бек, который решил, что лучше заслужить благосклонность Сулеймана, чем Ахмед-паши. Пришлось паше удирать в полуголом виде прямо из хамама, где его пытались схватить во время бритья.
Ахмед-паше удалось добраться до цитадели Каира в надежде пересидеть там, пока не подтянутся верные войска. Но ни верных войск, ни даже тех, кто пожелал защищать новоявленного султана, в крепости не нашлось, воины не собирались складывать головы за того, в кого мало верили.
Ахмед-паша сумел сбежать и оттуда, призывая на помощь бедуинское племя и обещая золотые горы казны за помощь в новом захвате власти. Но через неделю, выяснив, что эти самые золотые горы уже растащили и казна попросту пуста, шейх племени выдал бунтовщика его бывшему визирю.
Чтобы не пришлось еще гоняться за беспокойным пашой, Мухаммед-бек предпочел отделить голову от туловища, бросив туловище собакам, а голову на серебряном подносе отправив в Стамбул султану. Прославленный полководец, блестяще показавший себя при захвате Белграда и на Родосе, пожелав большей власти, закончил так бесславно.