Елена Дмитриевна улыбнулась – тепло и ласково.
– Кофе будете, Маечка?
Этот вопрос и улыбка заставили расцепиться нервно сжатые пальцы и улыбнуться в ответ:
– Буду! Спасибо.
– Думаю, вы разберетесь. Мне пора, – Илья развернулся и уже на выходе с кухни добавил: – Майя, ключи от квартиры на твоем пюпитре.
Ключи… Ключи. Ключи! Ко всему прочему, у нее будут ключи! От его квартиры.
Все разом осмыслить не получалось, и поэтому Майя, еще раз улыбнувшись Елене Дмитриевне, бросилась за Ильей в прихожую.
Последний элемент брони на месте – пиджак. Который тут же скрывается под темным пальто. Ей вдруг вспоминается их первая встреча. Неужели это было… чуть меньше трех месяцев. Когда она смотрела на снежинки на вот этом темном пальто. А теперь провожает Илью на работу.
Поцелуй в висок заставил задержать дыхание.
– Не опоздай в консерваторию.
– Ты позвонишь мне… когда освободишься? – она не смогла удержать вопрос. И не хотела.
– Позвоню.
И снова Майя заворожено наблюдает за рождением его улыбки. Едва-едва поднимаются уголки узких губ. Но ей хватает, потому что она знает, что эта улыбка настоящая.
А потом Майя пила сваренный Еленой Дмитриевной прекрасный кофе. С бутербродами из свежего багета и сыра. Женщина необременительно что-то рассказывала – про погоду, пробки, что планирует приготовить на ужин. Девушка могла только кивать и улыбаться. Ее саму ни о чем не расспрашивали – уже здорово. Это потом Майя поняла, что Елена Дмитриевна отличалась редкой деликатностью.
Чуть позже домоправительница оставила Майю одну, предварительно показав, как пользоваться замком. Женщина уехала делать закупки по хозяйству, а студентке надо было собираться на занятия.
Но квартира манила, словно пещера с сокровищами – Аладдина. Майя впервые осталась тут одна. И хотя бы… чуть-чуть… одним глазком.
Первым делом она, разумеется, открыла дверь кабинета, где ей ничего нельзя трогать. И не будет. Просто посмотрит.
Ей бы и в голову не пришло что-то здесь трогать. Она даже не решилась переступить порог – просто жадно разглядывала.
Кабинет резко контрастировал со всей квартирой, где преобладали светлые тона и современный дизайн, местами с элементами хай-тека. А в этом месте было царство темного дерева и кожи: огромный стол доминировал в помещении, за ним матово блестело обивкой кресло. Предметы на поверхности стола находились в идеальном порядке: ноутбук, стопки бумаг, папки. Неожиданного уюта добавляла лампа под большим темно-желтым абажуром. Правую стену подпирали шкафы темного дерева, за стеклом которых – Майя только сейчас это осознала – находились первые увиденные в этом доме книги. Ей отсюда не было видно, что это за книги, но, судя по корешкам, там были сплошь справочники и документация. Впрочем, в ближнем виднелась и художественная литература – Майе это было очевидно. И ужасно интересно, какие там книги. Мемуары Черчилля? Биография Хичкока? Что еще?
Она посмотрела на ковер, который начинался в паре сантиметров от ее ноги. Толстый и наверняка мягкий ковер теплых песочных и бронзовых оттенков. На который она не наступит.
Потому что для Июля кабинет – как для нее скрипка. Точно и тонко настроенный инструмент для работы. Там все находится, где положено, там ничего нельзя даже на сантиметр сдвинуть со своего места. Иначе будет уже не то. Точно так же, как нельзя ни на миллиметр поворачивать колки на уже настроенной скрипке.
Майя аккуратно прикрыла дверь. Может быть, как-нибудь потом. Может быть, он покажет ей сам.
Впрочем, на гардеробную здравого смысла не хватило. И она, затаив дыхание, трогала все: шелк галстуков, хрусткий крахмал рубашки, вспоминая, какая она на ощупь, когда прижимаешься к ней голой грудью. И какая мягкая под щекой шерсть пиджака.
На отдельной полке – запонки, булавки. Настоящие сокровища – золото и, иногда – камни. В коробки с обувьюона даже не решилась заглянуть. Как и на полку с бельем. Хотя…
Но тут зазвонил телефон. Севка. Майя поняла, что ей надо бежать, и срочно.
***
Его жизнь резко изменилась. В квартире появился новый жилец – девочка со скрипкой. И надо было как-то приспосабливаться. Им обоим.
В тот вечер, когда Илья вез Май к себе, он видел, как она нервничает. Он чувствовал. Майя безрассудно кидалась в новое, незнакомое, не думая о последствиях. А он… он снова позволял. Наблюдал. Старался не навредить.
Потихоньку Май начала заполнять собой всю квартиру. Оказалось, что она совершенно не приучена к порядку. Илья постоянно натыкался на фантики от конфет, оставленные в гостиной ноты и учебники, забытые на кресле заколки, которые впивались в ягодицы, если он вовремя их не замечал. Для человека, жившего долгое время в одиночестве и привыкшего все всегда раскладывать по своим местам, такое вторжение в личное пространство по ощущениям граничило с зубной болью – несильной, но ноющей.
Май принципиально отказывалась принимать душ во второй ванной. Она признавала только его, перетащила туда кучу бежевых полотенец и уставила полку всякими лосьонами, кремами, расческами. Илья сдался. Попросил Елену Дмитриевну купить женский гель для душа, что-нибудь для девушек. Гель для душа встал на полочку рядом с его – мужским.
Илья перестал надеяться на тихие вечера, которые были ему необходимы после насыщенных рабочих часов, когда несколько переговоров в день и телефон разрывается от звонков, потому что внештатная ситуация, а принимать решение необходимо в ближайшие пятнадцать секунд. И чтобы быть в форме завтра – вечером обязательно надо расслабиться, побыть в тишине. Но вечерами Майя репетировала. С тем самым Контрабасом. Он появился в квартире на пятый день и как-то… начал походить на еще одного жильца квартиры. Только незваного.
Апофеозом происходящего стал разговор с Еленой Дмитриевной, которая не ушла в свое обычное время, а продолжала хозяйничать на кухне, когда Илья возвратился домой в один из вечеров.
– Вы еще здесь? – он был настолько удивлен, что задал вопрос неожиданно громко.
– Т-с-с-с, – повернулась к нему домработница, приложив указательный палец к губам, и почти шепотом добавила: – Девочка занимается. Я уже скоро пойду. Просто Майечка так любит блинчики…
На блюде рядом возвышалась горка тонких кружевных блинов. А из-за закрытых дверей послышался звук скрипки… и контрабаса.
Полное сумасшествие.
В итоге порой Илья задерживался на работе дольше, чтобы просто посидеть в тишине, или ехал домой по длинному пути, тихо включив радио.
Конечно, он не верил в сказку про Шанхай. Май совсем не умела врать, и он откровенно наслаждался спектаклем, который она устроила тогда на кухне. А на второй день появления в его доме Контрабаса, когда Майя осталась в комнате, а Сева уже вышел в коридор, Илья решил все же удостовериться в своей правоте.
– Сева, – сказал он непринужденно, перекрывая гостю проход в прихожую, – меня Михаил Львович кое-что просил завезти, а я его телефон потерял. Скажи, ты, наверное, знаешь, в какое примерно время он бывает дома? Если я в девять подъеду – не поздно?
Контрабас Илью побаивался и каждый раз при встрече зажимался, все время был настороже.
– Смотря в какой день, – ответил он, устремив взгляд куда-то себе под ноги. – Иногда Михаил Львович бывает поздно. Лучше позвонить. Но мама Майи почти всегда к семи дома. Так что можно через нее передать.
– И в эти дни тоже?
– Ага.
– Спасибо, – поблагодарил Илья, уступая Севе дорогу в коридор, куда тот с облегчением почти побежал.
– Ты инструмент забыл! – выскочила с криком из комнаты Май.
Сумасшедший дом. Зубная боль. И полная невозможность работать в тишине вечерами. Все это можно прекратить в любое время – просто отвезти Май домой. Но он этого не делал, потому что… потому что тогда не к кому будет возвращаться вечерами. Самое сложное всегда – это признаться в чем-то самому себе. Отвезти Май обратно – это шаг назад. В пустоту. Не в тишину – в безмолвие. Он боялся безмолвия.
Вечерами перед сном Май ему шептала: «Ты Июль. Золото солнца и лазурь зенита». И за эти слова он прощал ей все: фантики, раскиданные вещи, забытые кружки, задержавшегося допоздна Контрабаса и свою головную боль от непрекращающихся звуков скрипки в квартире.