– Архивы сотнями лет ждали. И дальше подождут.
Илья сделал еще один крошечный глоток и поставил бокал на стол – в компанию к фиолетовой печати, но по другую сторону.
– Май, я думаю, тебе надо пойти в ванную умыться.
Он нажал на спусковой крючок. Что-то щелкнуло внутри. Дальше уже говорил кто-то другой – не Майя.
– Зачем? От меня плохо пахнет?
– Духи замечательные, – Илья ответил после паузы и все так же не сводя внимательного взгляда. – Но, думаю, что все же лучше привести себя в порядок.
В порядок? Привести себя в порядок?!
– А я не в порядке? – и его вино тоже допила. Тоже залпом. – Тебе не нравится?
– Нет, не нравится.
Пустой бокал отправился по соседству к первому, а Майю за руку повели в ванную. Она едва успевала за ним. И не было ни сил, ни желания противиться этому.
Все было зря.
Струя воды звонко ударила в белоснежную раковину.
– Я жду, Май.
Все напрасно. Все зря.
Упрямство сумело поднять голову, хотя губы Майи уже явственно дрожали.
– Не ври. Такие, как ты, ждать не умеют.
– Какие – такие? Какой я?
Если бы она не была в таком взвинченном состоянии, то услышала бы странность этой интонации, этого вопроса. Но все было зря.
– Которые все знают лучше всех! Что, не нравится? А белье? Смотри!
По закону подлости не заело замок. Ничего нигде не зацепилось. Юбка скользнула вниз, будто этого и ждала. Явив свету черные чулки и микроскопическое белье, которым даже канифоль со смычка не уберешь.
Роковая соблазнительница. Роковее, блин, не придумаешь.
– Нравится? Нравится?! Нет?! Почему?
– Май, перестань.
Илья попытался взять ее за руку, но она вырвала ладонь. Не могла сейчас выносить его прикосновений. В этот момент она его почти ненавидела.
– Хочешь ждать – жди там!
Жест пальцем в сторону двери вышел почти королевским – жаль, Майя не смогла сама этого оценить. Слезы были уже где-то совсем рядом.
Никто не любит женских слез и истерик. Июль – не исключение. Дверь за ним закрылась мягко, без драматического грохота. Когда Майя поворачивала защелку замка, слезы уже текли по лицу. И раздавшийся из-за двери вопрос: «Май, что происходит, ты мне можешь объяснить?» она, разумеется, оставила без ответа. У нее были дела поважнее.
Она успела натянуть обратно юбку. Снять и швырнуть в угол ненавистные и больно врезавшиеся стринги. Включить воду еще и над ванной. И заплакать, не сдерживаясь и навзрыд.
Сколько Майя так провела времени – неизвестно. Ей-то точно – неизвестно. Шумела вода в две струи. В два ручья текли слезы, и все никак не получалось успокоиться. Из-за двери через какое-то время послышалось вопросительное: «Май?». Потом – требовательное: «Май, открой!». Потом стук. Потом попытки открыть дверь. Потом дверь уже просто стала ходить ходуном.
Ей было на все плевать. Ей бы слезами не захлебнуться.
Дверь распахнулась резко. Через секунду Майю уже поднимали с бортика ванной. Как раз в тот момент, когда слезы кончились, и пришло тотальное опустошение. И она дала себя умыть холодной водой, и послушно стояла, пока обнимали и прижимали. На белоснежной рубашке остались черные и красные пятна – остатки косметики. Все равно. Все зря.
– Май, что случилось? Скажи? – ладонь прошлась по волосам, другая рука крепко держала за спину. – Что не так?
На нее очень своевременно напала икота. Ноги вдруг стали зябнуть. А голова – кружиться. И нет уже сил ни думать, ни притворяться.
– Все не так! Тебе все не так…
– Я ничего не понимаю, объясни мне, – он попытался отодвинуться, чтобы заглянуть в лицо.
Нет! Даже представлять не хотелось, как она сейчас выглядит. После всего, что вытворила сегодня. Поэтому Майя упорно вжималась лицом в еще две минуты назад безупречно белую рубашку.
– Тебе не нравится, когда я взрослая. Когда я похожа на женщину. Такая я тебе не нравлюсь! Кто я для тебя? Скажи!
На последнем вопросе вдруг поняла, что все еще – не все равно. Не напрасно. И не зря. Ей нужен ответ. Сейчас. Сию минуту. Немедленно.
– Ты похожа на женщину, очень похожа. Ты очаровательная молодая женщина… – он говорил медленно, словно старательно подбирая слова, – и для этого совсем не обязательно… не нужно всего этого.
Его слова что-то снова перемкнули. Майя провела щекой по гладкой ткани рубашки, вытирая остатки влаги.
– Женщина?
– Конечно, – губами прямо в макушку. – А разве нет?
Нет. Не то! Не так!
– Докажи!
Теперь она дала поднять себе лицо. Смотри. Решай. Нужна ли такая? Докажи. Докажи!
Он смотрел долго. А потом спросил – с какой-то совершенно несвойственной ему неуверенностью. Одно слово.
– Май?
– ДОКАЖИ!!! – в закрытом помещении ванной ее крик прозвучал оглушительно. – Докажи, кто я для тебя!
***
Илья не понимал, что случилось. Не понимал, что сделал не так. Но ей было больно. И причина этой боли очевидна – он сам.
Он чувствовал себя совершенно беспомощным и не знал, как объяснить ей, что помада не по возрасту и сегодняшняя роль – не ее. И знал еще, что объяснять нельзя, потому что сделает только хуже.
У Май были глаза, в которых плескалось несчастье. Даже тогда, в ноябре, когда он впервые привел ее к себе и сделал то, что не должен – таких глаз не было. А сейчас… взгляд нелюбимой отвергнутой женщины. У его девочки. У его Май.
Внутри все оборвалось.
А она уже кричала:
– Докажи, кто я для тебя!
Кричала с отчаянием. Словно била в закрытую дверь. И он подхватил ее на руки. И вынес из ванной.
– Докажи, докажи, докажи, – шептала Май всю дорогу до спальни, уткнувшись ему в грудь.
И потом, когда он положил ее на кровать, и потом, когда освобождал от одежды, и потом, когда целовал – она, как заговоренная, шептала ему в губы: «Кто я для тебя?».
Целый мир. Наполненный красками, звуками, теплом и смехом. Мир, который он берег. От всех. Потому что знал, как могут исчезать миры. И он не мог позволить себе потерять этот.
Докажи.
И губы скользят по шее, вниз, к груди. Задерживаются на сосках. И дальше. К животу.
Докажи.
Ты хочешь стать совсем взрослой, девочка? Я согласен.
И ниже. Еще ниже.
Она уже не просила. Вцепилась пальцами в простынь и издала звук. Вздох. Который рождался где-то внутри нее, в самом низу живота, прямо под его губами. Вздох, переходящий в стон. Глубокий. Женский.
Такой он услышал впервые. От нее – впервые.
А дальше – все. Кто-то сорвал стоп-кран. И стало нельзя остановиться. Только ее тело под его руками, только ее голос, только она. Илья чувствовал ее, чувствовал всю, как гончар чувствует пальцами глину, раскручивая круг и создавая удивительные сосуды. Так и он. Ощущал ее. Полностью. Отзывавшуюся на каждое прикосновение. Когда она стала такой? Когда превратилась из застенчивой девочки в женщину? Когда он успел сделать ее такой? Вылепить. Илья не знал. Но слушал, слышал и шел за ней. И вдруг – на самом своем пике Май выдохнула:
– Еще…
Что было потом, он не помнил. Только пульс грохотом в висках и дальше-дальше-дальше. Дальше! За ней. За Май. Пока не узнал свой собственный голос, соединенный с ее… Вспышка.
Илья возвращался медленно. Отрезвляла тишина. Он больше ничего не слышал. Потихоньку пришло осознание. Что он лежит на Май, придавив ее своим телом. Что он не просто на ней – он в ней. И, возможно, только что сделал ребенка. И еще, с учетом того, что полностью утратил контроль, наверняка причинил боль.
Илья осторожно приподнялся, освободив Май от себя и внимательно стал смотреть на ее лицо с закрытыми глазами.
Он не знал, как это все получилось. Он должен быть аккуратнее, нежнее. Должен. Разве можно так с девочкой? Че-е-ерт!
– Май, я не сделал тебе больно?
– Сделал.
Там, в груди, вдруг не стало воздуха. И голос подвел.
– Посмотри на меня, – сказал глухо.
Она открыла глаза – встретила его взгляд. И он увидел, что взгляд этот еще затуманенный, Майя не пришла в себя. Только оплела ногами крепче, словно Илья куда-то собрался уйти. Куда ему идти? Он искал на лице Май отпечаток боли, а она продолжила: