Май прогуливала консерваторию, хотя могла уже потихоньку ходить на занятия. Май почти не выходила на улицу. Май совсем не ела. Она вообще перестала быть собой. И только конфеты исчезали в ужасающих количествах. Илья надеялся на снятие шины. Он цеплялся за это. День назад отвез Майю в клинику, кисть проверили, сказали, что рука абсолютно здорова, полноценна и надо разрабатывать палец.
Может быть, теперь, когда сдерживающих факторов нет, она заиграет? Как бы этого хотелось…
Илья рассказал про командировку после ужина, который она снова не съела – поковырялась вилкой в тарелке и все, а потом ушла в гостиную и опять начала смотреть свои мультики.
Он сел рядом, аккуратно снял с ее головы наушники.
– Май, мне нужно будет уехать на несколько дней по работе.
– Хорошо, – она кивнула головой. – А на сколько точно – ты знаешь? И куда?
– В Сочи. Там достраивается гостиничный комплекс. Дня на четыре. Может, на пять. Смотря, как пойдут дела.
Они разговаривали тихо. Он – осторожно. Она – словно во сне. Сколько раз в последние дни Илье хотелось встряхнуть ее, взять за плечи и трясти, трясти, трясти до тех пор, пока глаза не распахнутся – не наполнятся жизнью.
– В Сочи сейчас хорошо, наверное, – задумчиво произнесла Майя. – И купаться, наверное, можно. Ты будешь купаться?
– Нет, – Илья прижал ее к себе. – Купаться я не буду. Буду торчать в разных офисах.
– Бедный, – голова Майи легла ему на плечо.
– Май, ты помнишь, что у тебя сессия? Экзамены? И скоро будет очередной…
Ответом послужило совершенно детское сопение, а потом недовольное:
– Забудешь про них, как же.
– Постарайся, ладно? – Илья привычно поцеловал ее в макушку. – И… ты тут останешься одна, – он осторожно подбирал слова, – если вдруг… нет, Елена Дмитриевна будет приходить каждый день, все приготовит, но… в общем, ты подумай, может, тебе будет лучше с родителями?
– Нет, – и после паузы: – Я останусь здесь, если ты не против. И стану заниматься. Обещаю. Никто не будет отвлекать.
– Хорошо. Договорились.
Он не знал, что делать. Просто не знал. Понимал, что-то случилось в тот день – не только рука и не только сотрясение. Что-то внутри сломалось. И надо чинить. Последняя надежда – на снятую шину.
Илья понимал, Май не должна оставаться без присмотра и, может, следовало настоять на ее переезде к родителям, но остановило внутреннее ощущение, что может сделать хуже. И все же он не представлял, как Майя будет ночевать одна в его квартире.
Поэтому утром по дороге в аэропорт звонил Елене Дмитриевне – договаривался о ее ночевках в доме. Потом звонил Контрабасу – чтобы мотивировал Май к учебе.
Она вышла утром его проводить, сонная, в смешной пижаме, такая…
«Моя», – подумал Илья.
Самолет взмыл в небо ровно по расписанию.
***
Дни отмеривались числом просмотренных серий. Количеством приездов Севки. И, самое и по-настоящему важное, – ежевечерние звонки Июля. И фотографии Черного моря, сделанные прямо из окна номера.
Он спрашивал, как ей живется, что кушает, на что сдала экзамен, занимается ли на скрипке. Отвечала послушно.
Врала.
Не училось. Не думалось. Не игралось. Все, чего ни коснись – все «не». Она исключительно с Севкиной помощью получила зачет по истории исполнительских стилей. И на этом все достижения закончились. Умудрилась завалить английский – будто все слова чужого языка вылетели из памяти. А на экзамен квартетного класса Севка ее притащил силком, убеждал, что прикроет, если что. Чем Майя думала, когда соглашалась – непонятно. Как можно сдать экзамен, пусть и в квартете, если ты не брал инструмент в руки несколько недель? Но Сева заразил ее своей уверенностью. Такое чувство, что из них двоих авантюрист теперь он.
Она увидела Влада в холле. И не смогла сделать ни шага больше. Развернулась и бросилась обратно в двери. Севка нагнал ее уже на улице, но не смог уговорить вернуться. Зато она смогла уговорить его пойти на экзамен без нее.
Всеволод потом приехал. Уминал овощное ризотто и устраивал Майе выволочку. А потом просто уже орал: «Почему? Ну объясни мне, почему?!».
Как объяснить? Невозможно.
Майя не знала, какими словами рассказать. Кому рассказать? И стоит ли?
Севке? Явно ничего не поймет. Родителям? Звонят, беспокоятся, спрашивают – и про здоровье, и про сессию. Что им сказать? Тоже врет.
Илье?
Он поймет, наверное. Если она объяснить сможет. Только вот слов нет. И он уехал. Уехал в Сочи. Летом, в июне, уехал в Сочи работать. Он даже к морю ездит не отдыхать, а работать. Потому что у него дела, бизнес, и там все серьезно. А тут она – со своими детскими проблемами и страхами. И даже говорить о них страшно. Внутри пусто и страшно. Так же, как страшно выходить на улицу. Потому что она прислушивалась там к любому шороху за спиной. И неосознанно оценивала шаги. И как только они приближались – втягивала голову в плечи, ничего не могла с собой поделать. Поэтому из дома старалась выбираться только с Севой. Смешно, конечно. Вряд ли тощий Шпельский, имевший в школе прозвище Шпала, мог бы стать реальным защитником. Хотя… у контрабасистов сильные руки, это факт.
Выслушав на прощание кучу нотаций и закрыв за Всеволодом дверь, Майя прошла в комнату, которую Июль с какого-то момента стал называть репетиционной. И даже штангу куда-то убрал – видимо, чтобы не смущала скрипку.
Скрипка – каким-то неведомым чудом возвращенная, прекрасно настроенная скрипка – лежала в футляре. Футляр был закрыт. И открывать его желания не было.
Майя вспомнила, как в марте рассказывала Илье, что скрипка – это продолжение нее. Часть – неотделимая. И вот – отделилась. Девушка сделала над собой усилие и тронула футляр пальцем.
Открыла.
Она не знала, что делать с предметом, который лежал внутри. Не представляла, как его взять в руки. И какие необходимо выполнить действия, чтобы извлечь хоть какой-то звук. Словно в первый раз видит – и скрипку, и смычок. И просто не знает, что с этим делать.
Как это объяснить? Кому?
Никак. И никому.
Майя закрыла футляр, вернула на место. И вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ее ждали очередные серии «Евангелиона» (1). А скрипка… скрипка подождет еще. Может быть, дождется.
***
Илья отказывался от предложенных развлечений, которыми сопровождаются подобные поездки. Исключение составляли только обеды и ужины, на которых можно было завязать полезные знакомства. Илья спешил. Надо было быстро решить все организационные и финансовые вопросы и вернуться в Москву.
Там Май.
Там сессия.
И там все очень плохо.
Он просто это знал.
***
Илья вернулся на пятый день. Майя его ждала, но пропустила момент, когда открылась дверь. Стереонаушники сидят на голове плотно, и в них не слышно ничего извне. Значит, почувствовала. Сдернула с головы наушники. Да, так и есть – звуки в прихожей. А Елена Дмитриевна уже уехала. Значит, Июль, больше некому.
Июль. Протянул руку, чтобы забрать со столика сумку с ноутбуком. Увидел ее и замер – вот так, с вытянутой рукой. Смотрел. Молчал. Даже элементарное «Здравствуй» не нарушало тишину. Только его напряженный взгляд на бледном лице.
– Ты не загорел, – все-таки удалось сказать хоть что-то.
– Не получилось, – он медленно опустил руку. – Ужинала?
– Там гаспаччо и рулеты, – это был не ответ, конечно. Но устала от необходимости извиняться – за плохой аппетит, несданные экзамены. За все.
Он кивнул – все так же медленно и будто рассеянно. А потом шагнул и поцеловал в губы – легко, невесомо. Ей вспомнился тот декабрьский поцелуй в машине. И как она тогда злилась. Забавно. Как это все забавно по сравнению с тем, что происходит сейчас.
– Здравствуй, Май,- он по-прежнему держал пальцами ее подбородок и смотрел в глаза, словно искал там какие-то ответы.
Ей достало сил не отвести взгляд.
– Здравствуй… Июль. Совсем скоро твой месяц. Как командировка? Удалась?
– Удалась, – он убрал пальцы, мимолетно погладив щеку. – Поставишь чайник?
– Хорошо. А ужин?
– Тоже можно, – еще один поцелуй пришелся в лоб. А потом Июль пошел в сторону спальни – принимать душ и переодеваться. А Майя – на кухню. Вместе со своим сконцентрировавшимся до сверхплотного состояния чувством вины. Он беспокоится. А ей нечем оправдаться. И тупик. Просто тупик.