И вот он приехал в «Меринду» без предупреждения. Она чувствовала, как он идет по дорожке, и казалось, могла бы даже различить, во что он был одет. Она заспешила вниз в прихожую и открыла дверь, не дожидаясь стука. Они стояли и смотрели друг на друга.
– Здравствуй, Сара, – улыбнулся Филип.
– Здравствуй, Филип. Входи, пожалуйста. Рада тебя видеть.
Он снял шляпу и оглядел прихожую, а потом поцеловал ее в щеку, не спеша отстраниться. Задержавшись на ней долгим взглядом, он тихо сказал:
– Сара, ты такая красивая. Как у тебя дела?
Она видела перед собой высокого красивого Филипа, смотрела на его чуть кривоватый нос, и ей до боли хотелось быть с ним.
– У меня все хорошо, – ответила она. – Я все время думаю о тебе.
– Я стараюсь держаться в стороне. Я не могу сосредоточиться на работе. Меня тянет к тебе. Я ничего не хочу больше, чем быть с тобой.
– И я, – проговорила она, касаясь его руки.
– Сегодня пришло письмо от Элис, потому я и заехал. Она по-прежнему не дает мне развод. Она не хочет, чтобы я возвращался к ней, но и опасается, что официальный развод может повредить Дэниелу. Она говорит, что надо дать ему подрасти.
Сара кивнула. Она понимала, что развод становится для женщины своеобразным клеймом, но и свое положение она также сознавала. Клеймо лежало и на ней – она любовница женатого мужчины.
– Как дела у Хью? – спросил Филип, хотя говорить ему хотелось совсем о другом.
– Хью у северной границы фермы, – ответила Сара. – Его не было дома уже три дня.
– Значит, все по-прежнему плохо?
– Боюсь, что так и есть.
– По пути сюда я встретил мистера Ормсби. Он опасается, что вполне может лишиться Стратфилда, если эпидемия не прекратится.
– Да, я слышала об этом, – подтвердила она.
Они помолчали. В гостиной по соседству пробили часы.
– Если хочешь, можешь съездить к Хью, – предложила Сара. – Он тебе обрадуется.
– Думаю, надо съездить. – Филип достал из кармана письмо. – Сегодня утром я заходил на почту, и меня спросили, не собираюсь ли я в «Меринду». Это письмо, важное на вид, для Хью.
Она прочитала обратный адрес: оно пришло от комиссара Фокса из колонии Западная Австралия.
– Оно из Калагандры, Филип, и не от Джоанны. Что-то случилось. Я чувствую. У меня несколько недель было неспокойно на душе. Нужно немедленно отвезти письмо Хью.
Хью отложил перо и посмотрел в окно палатки, некоторое время наблюдая, как по лагерю ходят рабочие, угощаются чаем из котелка, который готовился непрерывно. Хью считал свой лагерь военным, а людей – солдатами. Ежедневно они ездили осматривать овец, пристреливать заболевших и закапывать туши. Они провели частичную стрижку овец, которых можно было спасти, и купали их в дезинфицирующем растворе. Процедура нужная, но в высшей степени неприятная. В лагерь они возвращались измотанные, и дух от них шел тяжелый. Подкрепившись чаем с бутербродами, приготовленными Пинг-Ли, они отправлялись на новую битву, приносящую одни разочарования. Сам Хью тоже сильно устал, ему хотелось бы передохнуть, но работы еще оставалось непочатый край. Случилось то, чего он и боялся три месяца назад. С наступлением тепла над западными равнинами появились, откуда ни возьмись, полчища мясных мух и пронеслись над фермами, как тучи, сеющие смерть. По всей Юго-Восточной Австралии овцы гибли тысячами. И фермеры повсюду, от Аделаиды до границ с Квинслендом, сбивались с ног, делая все, чтобы найти способ остановить эпидемию.
Хью взялся за ручку, чтобы продолжить записи, но прежде посмотрел на фотографию Джоанны, стоявшую на походном столе. Как ему не хватало ее! Он жалел, что не смог остаться в Западной Австралии и что не смог вернуться туда скоро. Он писал ей регулярно. Рассказывал о ходе бесконечного сражения с нашествием мух, но от нее не было никаких известий. Появились сообщения о штормах в Большом Австралийском заливе, ставших причиной гибели нескольких судов, часть из которых везла почту. Кроме того, забастовка портовых рабочих парализовала пассажирское и грузовое сообщение вокруг южного побережья Австралии. Не приходилось особенно надеяться на телеграфную связь. Лесные пожары уничтожали линии передач, и аборигены, случалось, подрубали столбы.
«Скоро мы увидимся, дорогая», – мысленно пообещал Хью, представив себе Джоанну, дожидающуюся его в гостинице «Золотой век».
Он вернулся к своему журналу, который все больше становился похожим на летопись поражений уже с самой первой записи:
«Шерсть годовалых овец, обработанных табаком и серой, осталась зараженной яйцами мух.
Третья неделя – валухи в стаде заболели после известково-серной ванны. Джон Рид подозревает отравление ядовитыми парами. Буду прекращать.
Пятая неделя – экспериментировал с горячей водой. Выяснилось, что с шерсти смывается жиропот, отчего она портится. Попробую снизить температуру воды, хотя Иан Гамильтон пробовал – эффекта никакого.
Восьмая неделя – Ангус Макклауд сообщил экспериментальный рецепт, он использовал его для обработки шестимесячных ягнят. Выяснил, что окрашивается шерсть. Муха остается.
Десятая неделя – Фрэнк Даунз сообщил о катастрофическом падеже в Лизморе.
Одиннадцатая неделя – в «Меринде» сильно поражены бараны. Должен их ликвидировать».
Хью взял ручку и записал:
«Двенадцатая неделя – Убежден, что зеленая мясная муха выводится почти исключительно на живых овцах. В этом причина, почему отлов мух не приводит к сокращению заражения. Необходимо найти способ прервать жизненный цикл мясной мухи».
Он окинул взглядом сосуды, стоявшие на его рабочем столе. В них находились образцы, собранные с овец в «Меринде» после обычных дезинфицирующих ванн. На сосудах имелись наклейки: «яйца мясной мухи, в возрасте одного дня», «мясная муха на стадии куколки и личинки, обнаруженные на остриженных овцах» Образцы подтверждали, что в борьбе с этой разновидностью мясной мухи традиционные ванны не давали результата.
Хью продолжал писать: «Проверю результаты использования ванн с мышьяком».
Когда он объявил, что собирается попробовать на своих овцах радикальный метод, с использованием мышьяка, многие фермеры предостерегали его.
– Не знаю, не знаю, – сомневался Иан Гамильтон. – Мышьяк – штука опасная. Он может навредить твоим овцам еще больше, чем мухи. И о стригалях надо подумать.
Если они решат, что в шерсти яд, то не возьмутся за стрижку.
Но Хью пришел к заключению, что настала пора рисковать. За последние три месяца он сделал несколько удивительных открытий. В частности, он установил, что одна зеленая мясная муха способна отложить две тысячи яиц. Используя эти данные, Хью произвел расчеты для нескольких циклов разведения исходя из того, что хотя бы половина молодняка даст по две тысячи яиц. Результаты оказались ошеломляющими. Если с очередным приходом тепла мушиное потомство выведется полностью, заражение будет настолько мощным, что никакими мерами уже не удастся остановить катастрофический падеж овец.
Он посмотрел на мешки у стены палатки. К ним были прикреплены бирки с надписями: «племенные бараны, табак и сера, 10 июля 1886 года» и «валухи, сублема, 30 июня 1886 года». Оба способа эффекта не дали. И вот две недели назад Хью решился опробовать на выбракованных овцах в высшей степени спорное средство: ванны с мышьяком. Джеко перед этим принес образцы, и Хью решил их просмотреть.
Он взял мешок с биркой: «выбракованные овцы, северное клеверное поле, рецепт с мышьяком № 12». К выбракованным относились овцы, вышедшие из случного возраста, их держали на ферме для вскармливания осиротевших ягнят. Хью достал несколько образцов из мешка и понес к рабочему столу. Уложив несколько волокон на предметное стекло, он настроил микроскоп и посмотрел в окуляр. Он сдвинул брови, наклонил зеркало, чтобы поймать больше света, и подрегулировал резкость. Увеличенные шерстинки на стекле заполнили все поле зрения объектива. Поворачивая стекло, Хью установил максимальное увеличение и принялся рассматривать волокна шерсти.
Никаких следов мясной мухи.
Хью вернулся к мешку и взял другой образец; этот был взят у другой овцы, но из той же отары. Все волокна, рассмотренные под микроскопом, оказались чистыми. На них не было ни единого мушиного яйца. Он брал образцы один за другим и пересмотрел их не меньше двадцати. И все они были чистыми. Мышьяк оправдал ожидания.