Вскипел чай. Разливая его по двум эмалированным кружкам, Хью заметил:

– У меня такое чувство, мисс Друри, что Карра-Карра значит для вас значительно больше, чем просто участок земли, доставшийся по наследству.

Прежде чем ответить, Джоанна предупредила Адама, что скоро ему надо ложиться спать.

– Верно, мистер Уэстбрук, думаю, с этим местом связано немало. Возможно, там родилась моя мать. Всю свою жизнь ей хотелось это узнать. У меня не было никого близких, кроме отца и матери, поэтому для меня так важно выполнить то, что не смогла она.

Уэстбрук отхлебнул свой чай.

– Моя мать родила меня и умерла. И потом мы жили только вдвоем с отцом. Корней у нас никаких не было, как не было никогда и дома. Мы ездили по внутренним отдаленным от побережья районам и брались за любую работу, какая только попадалась. Мы переезжали из города в город, как письма, что пересылают по новому адресу. Отец погиб, когда мне было пятнадцать. Его сбросила лошадь, и он умер на месте. Мы тогда ехали стричь овец. Я похоронил его под деревом, единственным на несколько миль в округе. И с тех пор я жил сам по себе.

Он отхлебнул чай и продолжал:

– Вот поэтому я заявил властям Южной Австралии, что забираю Адама к себе. Ребенку нужен дом, семья.

– Ему повезло, что у него есть вы, мистер Уэстбрук, – сказала Джоанна.

Он посмотрел на Джоанну, увидел, как отражается в ее янтарных глазах лунным свет, и спросил:

– А что вы хотели узнать у той старухи о громадной змее?

– Это связано с моей матерью, – Джоанна вдруг снова взялась за сумку и достала дневник. – Мою мать преследовали страшные сны, и очень часто ей снилась огромная змея. Но странно то, что после ее смерти чудовищная змея появилась и в моих снах. Вот здесь все записано.

Она протянула дневник Хью. Он раскрыл его на первой странице и прочитал дарственную надпись: «Эмили Мейкпис в день ее свадьбы от любящего мужа майора Петрония Друри, 12 июля, 1850 года».

– В этот дневник мама записывала сны и воспоминания, пусть даже отрывочные. И с их помощью она, возможно, хотела восстановить события своей жизни, не отложившиеся в памяти. А еще…


– А что еще? – поднял глаза от дневника Хью.

– Не знаю, захочется ли вам слушать. Боюсь, что прозвучат мои слова слишком странно.

– Ничего, говорите смело, – улыбнулся Хью.

– Мама верила, – тихо заговорила Джоанна, – что над нашей семьей тяготеет некое проклятье. Доказательств у нее не было, одно только чувство и ничего больше.

– Что за проклятье?

– Не знаю. Она не знала тоже. Но предполагала, что оно идет от аборигенов.

Хью пристально посмотрел на нее и попросил:

– Продолжайте, пожалуйста.

С некоторыми колебаниями она рассказала ему о бешеной собаке, забежавшей на территорию военного поселения, где они жили, и о том, как леди Эмили встала на ее пути, и как подоспевший солдат успел вовремя ее убить. А через несколько дней у леди Эмили обнаружились все симптомы бешенства.

– Она до самого конца верила, что всему виной проклятье, – говорила Джоанна. – Она называла это отравой или ядом.

– Каким ядом?

– Не знаю. Она говорила, что увидела это во сне.

– Вы этому верите?

– Не знаю, чему и верить, мистер Уэстбрук. Но не могу избавиться от ощущения, что… меня окружает нечто, не знаю, что именно. Может быть, это просто какое-то невезение или что-то в том же роде.

Она заметила в его взгляде сомнение и продолжала:

– Корабль, на котором я плыла, попал в штиль в таком месте, где, по словам капитана, такого никогда раньше не случалось. Мы были вынуждены простоять в океане несколько дней. Подходили к концу запасы питьевой воды.

– Ну и что в этом странного? Такое случается нередко.

– Знаю, – вздохнула она. – И также понимаю, что это покажется совершенно невероятным, но в Индии перед отъездом сюда мне приснился сон. Я видела то, что должно случиться. И все произошло именно так, как мне приснилось.

– Да, случай необычный. Но иногда бывает и такое. Не знаю, почему вы посчитали причиной произошедшего себя. А вы знали в то время, когда вам приснился сон, что поедете в Австралию?

– Да.

– Тогда ваш сон напоминает те, что частенько видят люди перед предстоящим путешествием. Многие пропадают в море не так уж и редко. Путешествие по морю достаточно опасно. Ваш разум был встревожен. Вот и все.

– Мистер Уэстбрук, большинству снятся кораблекрушения, тонущие корабли, а не судно, попавшее в штиль.

Пролистывая дневник, он заметил в его начале рецепты лекарств и лечебных средств.

– А ваша мать, как видно, неплохо разбиралась в медицине, – отметил он.

– Мы часто переезжали с места на место. Мой отец был офицером британской армии. Часто там, где нам приходилось жить, не было врача. Моя мать училась у местных лекарей, читала медицинские книги. Она заботилась о нас с отцом, о нашей прислуге, а случалось, что лечила и раненых.

– А откуда у нее интерес к врачеванию? Ее отец был врачом?

– Нет. Полагаю, он был священником, миссионером среди аборигенов где-то здесь, в Австралии.

– Ясно. – Хью заметил ее опустевшую кружку. – Давайте, я налью вам еще, – предложил он и, протягивая ей полную кружку, продолжил. – Так вот почему вашей матери казалось, что проклятие или яд имеют отношение к аборигенам. Она, оказывается, в детстве какое-то время жила среди них.

– Она только предполагала, что так было, но в памяти ее ничего не сохранилось… возможно, только в снах.

– Очень может быть, что свой интерес к лечению она унаследовала от аборигенов. Когда сюда впервые пришли белые, туземцы отличались отменным здоровьем. Они знали, как справиться почти что с любым недугом. Вы рассказывали, что ваша мать использовала как лечебное средство масло эвкалипта. До недавнего времени эвкалипты не встречались за пределами Австралии.

В этот момент к Джоанне подошел Адам, и, глядя на него, Хью сказал:

– Кстати, о лекарствах. Что-то вид у Адама неважный. Что с тобой, парень? Может быть, голова разболелась?

Джоанна потрогала его лоб и обнаружила, что он горячий.

– У тебя голова болит, Адам? – спросила она. Мальчик кивнул. – Сейчас я тебе дам одно средство, и тебе станет легче. – Джоанна достала из сумки небольшую шкатулку из слоновой кости, и когда раскрыла ее, Хью увидел, что шкатулка заставлена маленькими пузырьками. Джоанна добавила несколько капель из одного из них в оставшийся чай.

– Что это? – спросил Хью.

– Экстракт коры ивы. Он облегчает боль и снимает жар. Надо думать, он очень сильно ушиб голову о камни пирса. Вот, Адам, выпей это, а потом ляжешь спать.

Адама устроили в глубине повозки, и, когда он уснул, Джоанна спросила Хью:

– А у него всегда были трудности с речью?

– Насколько я знаю, нет. В своих письмах Мэри каждый раз писала, что Адам растет веселым и здоровым. Но власти Южной Австралии сказали мне, что он не разговаривал, когда его нашли, и потом от него не удалось добиться ни слова.

– Нам надо найти способ его разговорить, чтобы он рассказал, что с ним произошло. Но подводить его к этому надо не спеша. Всему свое время. Можно запросить власти о нем? Если бы нам сообщили, что именно случилось, тогда найти способ помочь ему было бы проще.

– Вот приедем в «Меринду», и я сразу отправлю такое письмо.

– С вашей стороны так благородно взять к себе Адама, мистер Уэстбрук. Может быть, ему больше, чем большинству детей, необходимо чувствовать, что он не одинок.

– Когда его отец умер, я написал Мэри и пригласил переехать с малышом ко мне и жить в «Меринде». Но она не согласилась, хотела и дальше заниматься фермой, потому что это дело было мечтой Джо. Я посылал ей деньги, но, наверное, мне следовало сделать больше.

– Вы помогаете ей сейчас. Берете на себя заботы о ее сыне. Я уверена, что она каким-то образом знает об этом.

– Может быть. Аборигены верят, что умершие всегда с нами. Они отправляются назад во Время Мечтаний, но все равно остаются с нами.

– А что такое «Время Мечтаний»?

Хью поворошил палкой угли в костре.

– Для белых и меня в том числе это понятие мало что говорит.

Джоанна смотрела на него и думала о своем, об одном из снов-воспоминаний из дневника матери: «Мне снилось ожидание у пещеры. Я маленькая, и кто-то держит меня на руках. Вижу, как выходят женщины из темного красного зева. Вход ли это в пещеру? Все они темнокожие, в руках они несут какие-то предметы и поют. Появляется белая женщина, и я понимаю, что вижу свою мать. Она обнажена; по сравнению с другими женщинами мать кажется особенно бледной. Я зову ее, но она меня не слышит. Выражение ее лица очень странное, и мне внезапно становится страшно». Был ли это сон или еще одно утраченное воспоминание, или то и другое вместе? Джоанна могла только гадать. И почему мать решила его записать? Чем таким особенным этот сон ее привлек?