Барбара Вуд - Время Мечтаний

За окном послышался какой-то звук. Джоанна подняла голову и замерла: в комнату заглядывало чье-то темнокожее лицо с большущими глазами. Джоанна присмотрелась и узнала девушку-аборигенку. Она подошла к двери, но стоило ей открыть ее, как девушка проворно сбежала по ступенькам веранды.

– Подожди! – крикнула Джоанна. – Не убегай, пожалуйста! Вернись!

Она бросилась за угол дома, куда скрылась девушка, и столкнулась с Хью.

– Что за… – Хью вовремя остановился, чтобы не выругаться, и подхватил ее, когда она налетела на него.

– Ах, мистер Уэстбрук, извините! Я вас не заметила.

– Мисс Друри, а между прочим, здесь дождь идет, – рассмеялся он в ответ. – Вы разве не знали?

Они поспешили укрыться на веранде.

– Извините, что едва не сбила вас с ног, – оправдывалась Джоанна. – Но я увидела лицо в окне. В комнату заглядывала девушка. Я хотела поговорить с ней, а она убежала.

– Это Сара, – ответил Хью. – Миссионерская служба, что возле Камерон, посылает девушек-аборигенок в большие дома учиться домашнему хозяйству. Саре четырнадцать лет, и вы, я думаю, очень ее заинтересовали. Сожалею, если она вас напугала. А я решил зайти узнать, не нужно ли вам чего-нибудь.

Только теперь он заметил, что она в ночной рубашке. Его словно что-то ударило, и вдруг с неожиданной силой в нем всколыхнулось желание.

– Адам и я прекрасно устроились, мистер Уэстбрук, – Джоанна вдруг сообразила, что на ней. – Может быть, зайдете, – смущенно пригласила она.

– Не могу, еду в Лизмор. Только сейчас закончил осматривать стадо.

– Ну, и как овцы?

Он отвел взгляд. Его ошеломило то, как быстро и внезапно проснулось в нем возбуждение.

– Боюсь, что дело плохо, – ответил он. – Доход фермы зависит от настрига шерсти, и, если заражение вшами окажется массовым, о прибыли можно забыть. Нам не удается установить, откуда это взялось. Все началось совершенно неожиданно. Но, похоже, что такая напасть досталась только «Меринде», и это странно и непонятно.

Об остальном он предпочел умолчать. О том, что Иезекииль подошел к нему в поле, когда он осматривал овец. Старик стоял и молчал, пока Хью сам не обратился к нему. Иезекииль предупредил его, что вокруг Джоанны он видел неудачу, но, в чем причина, объяснить не мог или не захотел. Хью подумал о том, как они столкнулись несколько мгновений назад и каким было ощущение от прикосновения ее тела.

– Я распоряжусь, чтобы завтра вас отвезли в Камерон. Вы купите там одежду Адаму, – сказал он. – Ну и другое, что вам нужно. У меня счета в нескольких магазинах. Я дам вам письмо моему знакомому адвокату. Он посмотрит ваш документ на собственность и скажет, чем сможет помочь. – Он снова посмотрел на Джоанну, на ее длинные каштановые волосы, спускавшиеся ей на спину. И где-то в глубине ощутил неизвестно откуда взявшуюся боль. Ему казалось, что в нем нарушилось равновесие. Он хотел уйти и одновременно не хотел этого.

– Я бы сам съездил с вами в город, но мне надо быть на ферме.

– Понимаю, спасибо, – ответила она.

– Как вы с Адамом устроились, ничего? Я знаю, что удобства маловато…

– Все хорошо, спасибо.

– Завтра вам принесут еще одну кровать. А я проведу вас по ферме. У нас есть несколько меленьких ягнят. Уверен, Адаму захочется на них посмотреть.

Он помолчал и, глядя в ее глаза, боролся с зародившимся в нем желанием, отвергая его и стараясь избавиться от него. Он думал о Полин и о том, с какой страстью она проявила свою любовь к нему.

– Доброй ночи, – попрощался он и заставил себя снова выйти в дождливую темноту.

Джоанна проводила его взглядом и тихо затворила дверь. Убедившись, что Адам спит, она вернулась к загадке, которую ей хотелось разгадать. Тридцать семь лет назад ее мать взяли у родителей и отправили к тетке в Англию. Меховая игрушка да кожаная сумка, – вот и все вещи, что были при ней. Поспешность бегства указывала на опасность. А если с ней отправили сумку, значит, кто-то считал ее содержимое достаточно важным. Джоанна расстегнула серебряные застежки и достала кипу листов.

От тетушки Миллисент леди Эмили узнала только, что ее взял на свой корабль капитан английского корабля, а передал ему ее в Сингапуре моряк с торгового судна. Это долгое путешествие в памяти леди Эмили не сохранилось. Она помнила себя только в Англии. Первое ее воспоминание было о том, как она играла в саду тети Миллисент. О существовании сумки она ничего не знала до того момента, как Миллисент вручила ей эту сумку в день их свадьбы с Петронием. Эмили, как видно, сразу вспомнила саму сумку или ее значение. Но как только она ее увидела, то испугалась так, что, приехав вместе с мужем в Индию, спрятала привезенную из Англии сумку подальше.

Джоанна озадаченно смотрела на сотню или более листов, лежавших перед ней на столе. Листы были сплошь исписаны, но такие письма ей никогда видеть не приходилось. Это были и не буквы даже, а одни ряды каких-то знаков… Она гадала, что за бумаги перед ней и почему их доверили маленькой девочке. Какое отношение имели эти бумаги к Австралии и путешествию, которое хотела совершить леди Эмили? Скрывались ли где-то в этих неведомых знаках объяснения ее страхов, снов о диких собаках, змеях, о прошлом и будущем? Джоанна внимательно просмотрела бумаги, но не нашла в них ничего, кроме знаков-загадок. Что бы то ни было, но надписи зашифрованы. Но что это за шифр, кто его придумал и зачем?

Сон постепенно вытеснял всякое желание размышлять. Она погасила лампу и тихонько, чтобы не потревожить Адама, легла в постель. Как только голова ее коснулась подушки, знакомый запах немедленно вызвал в памяти Хью Уэстбрука. Она поняла, что им пахнет подушка: резкий запах крема для бритья смягчался менее сильным ароматом туалетного мыла, а еще угадывался легкий запах табака, шерсти и чего-то еще. Это была кровать Хью, и теперь на ней спала она, что неожиданно приближало ее к нему. Мысль об этом потрясла ее, и она вдруг почувствовала волнение от того, что лежала в постели, где обычно спал Хью. Она испытала новое чувство, ей не приходилось еще его переживать, разве что мимолетное ощущение коснулось ее, когда она кружилась в танце с молодым офицером.

Она старалась гнать от себя мысли о Хью, о том, как идет ему морщинка между бровями, когда он сдвигал их, сосредоточенно думая о чем-либо. Пыталась не думать она и о его умении неожиданно рассмеяться, о привычке часто снимать шляпу и, как гребнем, расчесывать волосы руками. И о прикосновении его рук, когда он помогал ей сойти с повозки, она также хотела не думать. А еще эта неожиданная встреча совсем недавно, когда она столкнулась с ним, и он подхватил ее, чтобы она не упала.

Она ложилась в кровать совсем сонная, но теперь исчезли последние остатки сна. Мысли о Хью предательски взбодрили тело, и она пыталась представить, как бы чувствовала себя, если бы он был теперь в постели рядом. Она твердила себе, что он собирается жениться, что она здесь только затем, чтобы помочь Адаму прижиться и найти исходную точку для своих поисков. Она знала, что не должна позволять себе такие мысли о Хью Уэстбруке, и пыталась сосредоточиться на причинах своего приезда: разыскать наследство, ждавшее ее, как верила мать, в Карра-Карра, и еще ей надо было положить конец навязчивым снам. Но все ее старания оказались напрасны. Мыслями и чувствами она вернулась к Хью Уэстбруку и своему влечению к нему.

– Полин, Вилма Тодд хвастается, что обойдет тебя, – объявила Луиза Гамильтон, не сводя завистливых глаз с волос Полин.

Полин посмотрела в зеркало на отражение сидевшей сзади подруги.

– Луиза, дорогая, да у Вилмы Тодд духу не хватит соревноваться со мной.

Они сидели в спальне Полин, и. наблюдая, как горничная укладывала волосы подруги, Луиза потрогала свою прическу, словно убеждаясь, на месте ли это замысловатое сооружение.

В моду вошел затейливо переплетенный узел из волос, которому полагалось выступать над затылком, поражая воображение, на добрых 25 дюймов. Шляпу из-за этого модницам приходилось носить надвинутой разве что не на глаза. Но очень немногим женщинам хватало на такое внушительное сооружение собственных волос, поэтому они шли на хитрости, пряча под шиньоны проволочные сетки и подушечки. Луизе Гамильтон повезло: ее муж не только располагал достаточными средствами, но и проявил немалую щедрость, позволив обзавестись накладкой из натуральных волос. При этом достойный уважения торговец импортным товаром заверил ее, что волосы для этой накладки, не в пример многим другим, были взяты не с головы умирающей в больнице и не принадлежали они также какой-нибудь нуждающейся уличной женщине. На эту накладку пошли волосы послушницы, принявшей постриг перед поступлением в католический монастырь. Громадный шиньон стал предметом гордости Луизы и радовал ее необыкновенно. Но довольно скоро ей пришлось распрощаться и с радостью, и с гордостью, когда она увидела струившиеся по рукам длинные, похожие на ленты, белокурые локоны Полин, напоминавшие Луизе, что каждая прядь у Полин собственная.