Луизе пришлось пережить еще один укол зависти, когда горничная помогла Полин снять пеньюар, и с ее же помощью Полин надела фижмы с турнюром и нижние юбки. Луиза вспомнила, что у нее когда-то была такая же тонкая талия, как у Полин, но от тех времен ее отделяли семь лет замужества и шестеро детей. Теперь в 25 лет она обрела пышность почтенной дамы, и, чтобы хоть как-то обозначить талию, ей приходилось затягивать корсет сверх всякой меры так, что дело даже иногда доходило до морфия, когда боль от перетянутой шнуровки становилась нестерпимой.
Пока Элси застегивала бесконечные мелкие пуговки на спине шелкового платья Полин, темно-серого с синеватым отливом, Луиза поймала в зеркале свое отражение. Ей захотелось крикнуть в ответ на то, что она увидела: «Обыкновенная, ничего собой не представляющая толстуха-жена богатого скотовода, без цели в жизни, способная лишь тратить состояние мужа да производить на свет детей». Но тут же она устыдилась своих мыслей и ужаснулась им.
– Я слышала, Полин, – заговорила Луиза, отворачиваясь от зеркала, – что Вилма Тодд упражнялась всю зиму. Думаю, ты, наверное, нервничаешь немножко.
– Можешь похоронить меня в тот день, когда меня сможет испугать кто-то наподобие Вилмы Тодд. На соревнованиях по стрельбе из лука у нее нет никаких шансов меня опередить. Четыре года я не знала поражения и собираюсь стать первой в пятый раз.
Полин в душе была довольна, что Вилма намеревалась соперничать с ней в летних соревнованиях лучников. Вилма отлично стреляла, и Полин уже успела узнать о ее усиленных тренировках. Предстояла упорная борьба, но это и придавало соревнованию интерес. Соревнование не доставляло удовольствия при слабом сопернике. Чем сильнее соперник, тем больше радости приносило Полин соревнование.
– Не знаю, Полин, как у тебя это получается оставаться спокойной, – сказала Луиза. – Я очень нервничаю, когда посылаю свой пирог на кулинарный конкурс на ежегодной скотоводческой выставке. И если бы мне когда-нибудь предстояло бороться за победу, я слегла бы в постель не меньше, чем на неделю!
– Соревнование, Луиза, дает ощущение полноты жизни, – говорила Полин, придирчиво оглядывая себя в зеркало. – Победа – это все, она взбадривает, как ничто другое. Быть неудачником способен любой дурак, и любой дурак может отказаться от соревнования. Одержать победу – значит самоутвердиться.
Порой Полин казалось, что в соревновании есть нечто чувственное. Это относилось и к соперничеству с другими людьми, как у нее, или соревнованию с природой, как у Хью Уэстбрука. Именное его упорство и боевой дух вызвали в самом начале интерес к нему, когда даже многочисленные препятствия не могли заставить его отказаться от создания фермы «Меринда». Его решимость добиться успеха возбуждала. Полин всегда знала, что сможет любить только победителя. Ей нравилось думать, что победа пьянит ее, как многих опьяняет вино.
«Даже если победы маленькие, – думала она, придавая шляпе на голове нужное положение. – Например, предстоит добиться, чтобы Хью изменил свое мнение насчет необходимости в привезенной им из Мельбурна няни». Она предложила ему привезти мальчика жить в Лизмор, но он ответил, что предпочитает, чтобы все оставалось, как есть. Полин знала, что он мог быть упрямым, но ей также было известно, что в конечном итоге она сумеет настоять на своем. Так или иначе, но мисс Друри придется уехать.
Вздох Луизы за спиной насторожил Полин, и она внимательно посмотрела на подругу.
– Луиза, чувствую я, что приехала ты сегодня неспроста, и совсем не за тем, чтобы рассказать о Вилме Тодд. Так в чем действительно дело?
– Я зашла не вовремя, Полин. Ты собиралась уходить. Полин знаком отпустила горничную и села на кровать рядом с подругой.
– Расскажи мне, Луиза, что случилось. Может быть, я смогу помочь.
– Ты не можешь ничем помочь, – в глазах Луизы блеснули слезы. – Думаю… я беременна.
– Луиза, милая моя! Но разве из-за этого стоит плакать?
– А что ты думаешь? Я совсем недавно родила Персефону, и вот опять все заново. Тебе, Полин, не понять, каково это. Ты ничего не знаешь, как и что бывает в спальне.
Полин подумала, что она с большим нетерпением ждет, когда придет время все это испытать самой. Снова вспомнился Хью, его неожиданное появление три ночи назад после возвращения из Мельбурна. Она проводила его в гостиную и едва успела закрыть дверь, как он вдруг привлек ее к себе и поцеловал порывисто и пылко. У Полин голова пошла кругом от неожиданности и жара поцелуя. И если бы Хью не опомнился, они бы на этом не остановились, и Полин теперь не пришлось все еще пребывать в неведении о сладостных тайнах брачной ночи. Но хотя Хью вел себя благородно, как джентльмен, Полин чувствовала, как сильны в нем возбуждение и скрученная пружиной энергия, заставлявшие его мерить беспокойными шагами гостиную. Он волновал ее все сильнее и сильнее.
– Ты не знаешь, как это все, – продолжала сетовать Луиза, промакивая платочком глаза. – Майлз такой ненасытный. Знаешь, Полин, иногда я притворяюсь, что сплю, чтобы он оставил меня в покое.
– Луиза, я и подумать об этом не могла. А что если тебе поговорить с ним?
– Говорить с ним? Да что ты, Полин. Майлз в моем присутствии о разведении овец разговор не заведет, а ты хочешь, чтобы мы обсуждали наши личные отношения. Ты же знаешь, какой он щепетильный.
– Знаю, – согласилась Полин, она представить себе не могла, как ее жизнерадостная подруга могла выбрать такого чопорного и надутого мужа. Семь лет назад, когда Майлз Гамильтон целовал Луизу перед алтарем, Полин пришло в голову, что вид у него такой кислый, словно он съел лимон. Полин даже не верилось, что в спальне он мог оказаться таким настойчивым.
– Я так несчастна, Полин. Просто не знаю, смогу ли дальше так жить.
Полин уже начинала жалеть, что Луиза заехала ее навестить. Ей не нравились всплески чувств. Она считала это дурным тоном.
– Дорогая Луиза, ты должна научиться быть хозяйкой положения, – посоветовала она. – А слезами ты себе не поможешь.
– Ты это сейчас говоришь, Полин. Посмотрим, что ты скажешь потом, когда выйдешь замуж. Все окажется по-другому.
– Я не собираюсь допускать, чтобы моя жизнь менялась только потому, что стану женой. Замужем или нет, я намерена держать все в своих руках. И тебе пора начать думать так же. Выход из положения есть, можешь не сомневаться. Если разговор с Майлзом невозможен, отстаивай свои права. Переберись в другую спальню. Сошлись на усталость или нездоровье. Ты можешь управлять положением, Луиза. Надо только решиться попробовать.
Луиза вытерла глаза, взгляд ее заметался по комнате. И, наконец, тихо, почти шепотом, она призналась:
– Я уже как-то раз попробовала повлиять на все… Полин, я совершила нечто ужасное.
Луиза умолкла, и, когда пауза затянулась, Полин сказала:
– Ты же знаешь, дорогая, что бы ты ни рассказала, это не пойдет дальше этой комнаты.
Луиза подошла к окну и окинула взглядом усадьбу, признанную самой красивой в колонии Виктория. Особняк в стиле Тюдор в Л изморе стоял в окружении сотни акров садов, лужаек и оленьего заповедника с озером. Дом находился так далеко от рабочей суеты овцефермы, что отсюда жизнь фермы была не видна совершенно. Создавалось впечатление, что особняк находится в поместье где-либо в Англии. Со своего места Луиза видела террасу, мощенную каменными плитами, где Полин с Фрэнком принимали на открытом воздухе гостей. Дальше находилось поле для игры в крокет и площадка для стрельбы из лука. За ними располагались флигель, где жила прислуга, дровяной сарай, прачечная и обширные конюшни. Луиза знала, что 50 человек прислуги следили за домом и усадьбой Фрэнка и Полин, а на ферме людей работало намного больше. Лизмор походил на маленький городок, где имелась своя лавка, кузнец, мастер по ремонту колес, ветеринар и жилища для постоянных и сезонных работников. Это был еще один повод для Луизы завидовать Полин.
«Поймет ли меня Полин? – гадала Луиза. – Способна ли женщина, живущая без тревог и забот представить, что мне приходится переживать»? Луиза знала, что Полин избалована. Глава семейства, Даунз старший, работал много лет назад в Англии помощником конюха и часто вспоминал горечь обид. Его пинали, как собаку, и без всякой провинности могли отстегать кнутом, а он был бессилен перед богатыми и не мог постоять за себя. Отец Полин клялся себе, снося удары, что наступит день, когда и он разбогатеет и будет управлять другими. Он приехал в колонии и построил процветающую овцеферму на 25 тысячах акров сочных пастбищ на западных равнинах австралийской колонии Виктория. Затем он выстроил дом, точную копию деревянно-кирпичного особняка в елизаветинском стиле, в котором он служил когда-то помощником конюха. Для убранства дома из Англии были выписаны лучшая мебель, ковры, люстры и картины. Денег на это Даунз-старший не жалел, и двое его детей разделили с ним плоды его трудов.