Барбара Вуд - Время Мечтаний

Палка упала между ними, но это их ничуть не испугало.

– Пошли отсюда! – крикнула она. – Убирайтесь!

Золотистые глаза уперлись в нее. Она видела на мордах блеск слюны.

Самец динго внезапно прыгнул, Баттон бросился на него и вонзил в него зубы. Бет истошно закричала, и вслед за этим самка повернулась к Баттону и вцепилась ему в хвост. Охваченная ужасом, Бет смотрела, как динго напали на пастушью собаку с двух сторон. Летели в стороны клочья шерсти, слышались жуткие звуки, у Баттона было оторвано ухо и неожиданно на боку его появилась страшная рана. Динго действовали так же, как поступали, охотясь на кенгуру: один нападал спереди, другая – сзади, доводя жертву до исступления, обессиливая ее и делая беспомощной.

– Перестаньте! – кричала Бет. Она схватила другую палку и размахнулась посильнее. – Убирайтесь! – с криком ударила она одну их нападавших диких собак.

Самец отвлекся от Баттона и повернулся к Бет. Он кинулся на нее, но она упала на спину, и его челюсти щелкнули, не причинив ей вреда. Баттон набросился на него, не обращая внимания на другую собаку, рвущую его бок. Бет уронила палку и смотрела, как Баттон, весь в крови, истерзанный, с всклоченной шерстью, отчаянно сражался, не в состоянии даже видеть своих врагов.

Закрыв руками уши, Бет повернулась и стремглав бросилась бежать.

Долго сидела Джоанна, глядя на последние слова, написанные дедом. Мрачное тягостное предчувствие овладело ей при мысли о молодом англичанине, отрезанном от мира и известных ему законов, пытающемся цепляться за реальность, верящего в то, что жена может стать жертвой тайн, которые выходили за пределы его понимания. Так, может быть, в этом причина того, почему проклятье в виду песни-отравы было наложено на их семью? Не кара ли это за нарушение важнейшего табу: за то, что мужчина подсматривал за ритуалом женщин? Или там было что-то еще? Что видела трехлетняя Эмили? Какой чудовищный вихрь закружил ее, когда открылось преступление отца? И что на самом деле происходило внутри пещеры?

Джоанна подняла голову, словно очнулась. Она поняла, что лес вдруг ожил, наполнился разноголосьем птиц, обычно молчавшим по ночам. Она слышала неистовое воронье карканье и даже визгливый хохот зимородка-хохотуна. Обычный порядок был чем-то нарушен. Что-то происходило в лесу, и очень нехорошее.

И вдруг ее пронзила мысль: «Бет!»

Бет бежала со всех ног между деревьями, отталкивая ветви и кусты. Она мчалась по лесу, и сердце бешено стучало у нее в груди. Она понимала, что дом в другой стороне за ней, но там же были и динго. Она бежала в темень, не разбирая дороги, обезумевшая от страха, и горячие слезы жгли ей глаза. Она упала, поднялась и вновь устремилась в глубь леса. Наконец она остановилась, тяжело дыша, и прислушалась. Вокруг стояла тишина. Затихли даже расшумевшиеся птицы. Потом до нее донесся нарастающий топот. Она поняла, что ее нагоняют, и снова пустилась бежать. Ей было слышно, как щелкали зубы, она упала, налетев на дерево, с трудом поднялась, не сознавая, что делает. Она видела блеск голодных глаз. Что-то острое вонзилось в ее лодыжку. И она пронзительно закричала.

Джоанна выскочила из дома и бросилась бежать по тропинке к лесу. Ей попались на пути Сара с Адамом, поднятые с постели криком. Они пытались определить, откуда он доносился.

Крик повторился.

– Туда! – показал направление Адам.

Они пробежали по тропе и углубились в лес. На траве что-то валялось. Это был ботиночек Бет. Джоанна огляделась.

– Бет? – позвала она. – Где ты?

Она посмотрела во все стороны, и взгляд ее застыл, когда она увидела что-то лежащее на земле. Она бросилась туда.

– Боже, – сказала она. Это был растерзанный окровавленный Баттон.

– Бет! – закричали Сара и Адам.

– Бет! – крикнула Джоанна.

Они услышали крик, потом еще. Кричала Бет…

Джоанна ринулась на голос, отбрасывая ветви с пути, не замечая камней и прутьев, стегавших ее по ногам и лицу.

– Боже, – рыдала она. – Только не это, – молила она. Сара с Адамом неслись во тьму вслед за ней, отмахиваясь от веток, их ночное белье цеплялось за кусты.

– Бет! – кричали они, – мы идем!

И тут неожиданно до их слуха донесся другой звук: резкий и высокий свист. Затем послышался отрывистый шлепок, и вслед за ним раздался звериный визг.

– Это там! – сказал Адам. – Звук шел оттуда!

В следующую секунду мимо них промелькнул окровавленный израненный динго, а следом за ним бежал Иезекииль, сжимая в поднятой руке бумеранг.

Привалившись к дереву, едва не падая, стояла Бет и кричала в истерике. У ее окровавленных ног лежал динго с бумерангом Иезекииля в шее.

– Мама! – закричала Бет. – Мама, мама!

Джоанна подскочила к отчаянно плачущей дочери и подхватила на руки. Прижимая к себе Бет, она побежала к дому, следом бежали Сара и Адам. Бет, рыдая, звала Баттона, кровь текла из ран на ее ногах.

Дверь с треском распахнулась, и в кухню влетел Хью.

– Ну что, Джоанна? – крикнул он с порога. Она как раз закрывала дверь комнаты Бет.

– Как она? – спросил он.

– Все будет нормально, – Джоанна устало отвела с лица прядь волос. – Укусы сильные, но они заживут. Слава богу, целы кости. Но потрясение для нее было страшное. Не знаю, как она оправится от него.

– Ко мне пришел Иезекииль и все рассказал. Я сразу же поскакал сюда. Может быть, мне стоит зайти к ней, поговорить?

– Я дала ей питье, чтобы она уснула. Хью, Иезекииль спас Бет. Думаю, он присматривал за ней. Этот зуб динго, который он ей дал… кажется, он будто знал…

«Теперь вот отмечена и Бет, – думала Джоанна. – Наследство Нейоми Мейкпис досталось и ей». Джоанна подумала о матери, умершей в сорок лет от несуществующей болезни. Неужели такая же судьба грозит ей и Бет, а возможно, и дочерям Бет? Неужели этому не будет конца?

– Хью, нам надо найти причину, – сказала она, – найти то, от чего это все происходит. Мы должны это найти и положить этому конец. Пока еще не поздно.

Пустынный край аутбек окутала ночь. За силуэтами эвкалиптов едва угадывались далекие горные хребты, а небо сверкало россыпью звезд, которым не было числа. Среди тьмы золотилось пламя костра. Это был бивачный костер, и усталые мужчины, расположившиеся вокруг, терпеливо дожидались, когда закипит вода в котелке. Тишина казалась необъятной, как небо и горизонт, который невозможно увидеть, но аутбек все равно подавал голос: одиноким воем динго, потрескиванием и шипением огня. И вдруг в темноте громкий и сильный голос начал декламировать:

То были жестокие, трудные дни

В те давние суровые года,

Когда котомки, на плечо закинув, мы в путь отправились

И знали, что дорога приведет нас в ад.

Голос продолжал рассказ о Великом аутбеке, с танцующими кенгуру, где скрыто бродят своими тропами аборигены, где стоят хижины из тонких бревен и коры, и у молодой женщины по имени Рут, проживающей в глуши Никогда-Никогда, спит на руках малыш. Рассказ шел своим чередом, а люди у костра занимались тем временем своими привычными делами: раскатывали тюфяки, расседлывали лошадей, раскуривали трубки и сигары, а над ними огромным шатром простиралось небо, и звезды светили им «холодным и чистым светом». Они двигались как тени, привычно разыгрывая пьесу, усталые и ссутулившиеся, сломленные и подавленные, но с верой и надеждой, что ночь сулит удачу впереди. В конце действия костер угас, и путники устроились «укрывшись одеялами – приятелями старыми». А голос произнес завершающую фразу: «Но, несмотря на тягот череду, мы б не отказались суровость дней тех снова пережить».

На сцене стало темно, и театр, казалось, затерялся во времени и пространстве. Затем вновь зажегся свет, и новая картина предстала перед зрителями, притягивая их внимание. Теперь на сцене торжествовал день. Из трубы маленького домика вился дымок, а за домиком вдаль на мили золотились под голубым небом нивы, и голос проговорил: «Разве не диво, что женские руки столько грубой работы переделать смогли…»

После завершения баллады «Сердце Ханны», домашняя обстановка фермы сменилась видом на красную равнину, над которой возвышался, пламенея в лучах заката, монолит Айерс Ром, и невидимый чтец продекламировал известнейшую балладу «Мечтания: посвящается Джоанне».