Джо Гудмэн - Все, что мне нужно

Опасаясь, что Гейбриел начнет тянуть каждое слово документа, пока епископы будут корчиться от боли, рискуя навеки покрыть себя позором, Барлоу выхватил бумагу из рук Иста. И тут архиепископ понял, в чем состоял замысел Гейбриела.

– Сладкие лепешки…

– И еще печенье, - услужливо подсказал Ист. Теперь Барлоу не мог выдавить из себя ни слова. - И сладкие булочки с изюмом.

– Ты отравил нас.

– О нет. Ничего похожего. Вряд ли ваша болезнь затянется надолго. - Гейбриел окинул взглядом Пендрейка и Харта. - По крайней мере я так думаю. Я старался действовать аккуратно.

Харт снова застонал. Колени его подогнулись, но он все еще держался на ногах.

– Барлоу, сделай хоть что-нибудь, а не то меня разорвет на куски прямо здесь.

Барлоу и сам чувствовал, что вот-вот произойдет непоправимое, и тогда унижение не только заставит его бросить школу, но будет преследовать всю жизнь. Он станет первым архиепископом, которого прогонят с позором. Он бегло просмотрел аккуратно переписанное Гейбриелом соглашение.

– Я надеюсь, мне не нужно подписываться кровью? - спросил Барлоу.

Гейбриел усмехнулся. Такая мысль приходила ему в голову. Не говоря ни слова, он быстро достал перо и чернильницу и разместил их на подоконнике.

Барлоу обмакнул перо в чернила, быстро расписался и передал бумагу Гейбриелу. Тот неторопливо вывел на документе свое имя. Затем соглашение должным образом засвидетельствовали все присутствующие.

– Дверь, - произнес наконец Барлоу. - Откройте проклятую дверь.

– Процедура займет слишком много времени, - заметил Гейбриел, держа кончиками пальцев документ и помахивая им в воздухе, чтобы высохли чернила. - А вы, как мне кажется, не можете больше ждать. Я предлагаю другое решение.

Норт и Саут вскочили на подоконник и открыли верхнюю часть окна. К щеколде снаружи была привязана веревка, на которой болтались три ночных горшка. На фоне фасада респектабельного Ярроу-Хауса они выглядели потрясающе. С завидной ловкостью друзья втянули их в окно и без лишних церемоний вручили трем однокашникам, чьи кишки уже готовы были лопнуть.

Четверка из Компас-клуба не стала дожидаться исхода дела. Воспользовались ли епископы горшками прямо в холле или предпочли вернуться в комнату Барлоу, чтобы дать наконец выход своим естественным потребностям, друзья так и не узнали. Договор с епископами Ист уже держал в руках. Обсуждать происшествие друзья не стали - это было бы дурным тоном.

– Славно сработано, - заключил Норт вечером того же дня. - Ты заслужил награду, Ист.

Уэст кивнул и откусил солидный кусок вишневого торта, доставленного особой почтой, после того как друзья вернулись к себе.

– Здорово ты придумал разобраться с епископами и с их проклятым вымогательством.

Виконт Саутертон сидел на полу, поджав под себя ноги. Его рука зависла в нерешительности над плетеной корзиной, полной всевозможных сладостей.

– Дело в том, что Ист - Мастер по призванию. У него доброе сердце, и ему нравится добиваться справедливости.

Наконец Саут сделал свой выбор, и Ист передал корзину Норту. Себе он не взял ничего.

– Пожалуй, что так. - Гейбриел говорил медленно, как будто выносил окончательное заключение после долгих размышлений. Сунув руку в карман куртки, Ист достал добытое им соглашение и, развернув его, положил на пол. Оно занимало много места, и ему самому пришлось немного потесниться. Четверо друзей придвинулись друг к другу, чтобы вновь прочитать бумагу:

«Да будет известно всем, что «Орден епископов» отныне отказывается собирать пошлину, налог, дань, подать или производить иные поборы где-либо в пределах Хэмбрик-Холла. Общественные территории признаются местом, где каждый может находиться без специального приглашения. Настоящим документом «Орден епископов» подтверждает, что отказывается от всех привилегий, прав или полномочий изымать деньги и ценности или требовать предоставления услуг за возможность войти в какие-либо частные владения, неявно контролируемые «Орденом» по соглашению с Хэмбрик-Холлом».

– У «Ордена» нет никаких соглашений с Хэмбрик-Холлом, - возразил Норт с набитым ртом. - Они ведь тайное общество.

– Скорее общество тайн, - поправил его Уэст, - что, конечно, не одно и то же.

Все согласились с ним. Без соответствующего договора с Хэмбрик-Холлом епископы не смогли бы заявлять о своих правах на территорию школы как на частное владение. Даже Ярроу-Хаус формально им не принадлежит. Соглашение - одна из самых блестящих идей Гейбриела, и Барлоу еще не успел сразу осознать всю его важность, подписывая документ. Впрочем, справедливости ради следует признать, что подобное недомыслие вполне объяснимо. В момент подписания соглашения Барлоу находился под давлением весьма серьезных обстоятельств, к которым привела их идея Гейбриела. Саут настаивал на том, чтобы придерживаться определенного плана, а вот заслуга в его разработке принадлежала Гейбриелу.

«И, в заключение, о том, что касается денег, ценностей и услуг, уже предоставленных в распоряжение «Ордена»: архиепископ и подписавший соглашение трибунал обязуются осуществить полное возмещение убытков в течение двух недель со дня вступления в силу настоящего договора».

Подобрав листок с пола, Гейбриел поднялся, подошел к книжному шкафу, осторожно вложил документ между страниц эссе Уильяма Пейли «Основы политической философии и морали». Он еще не читал работ Пейли, но непременно прочтет, потому что данная книга - одна их тех вещей, которые должен знать Мастер.

Софи казалось, что в ее ушах все еще продолжает звенеть издевательский смех. Лицо девушки пылало, но отнюдь не жара вызвала румянец на щеках, а раздавшийся в ушах смех заставил покраснеть. Стоило только подумать о нем, и Софи тут же бросало в жар. Смех был хриплым, и в нем звучали такая искренность, сила и страстность, что все, кто его слышал, не могли оставаться равнодушными. Громкий и непосредственный смех почти всегда вызывает желание улыбнуться в ответ. Но только не в том случае, когда смеются над тобой. А именно так и случилось с Софи.

Девушка закрыла тетрадь, даже не потрудившись заложить страницу. Ей никак не удавалось отвлечься от своих мыслей и сосредоточиться на дневнике. Наконец она поняла, что не сможет больше написать ни строчки, и решила оставить пустое занятие. Софи отложила дневник, закупорила чернильницу и вернула на место перо, затем разгладила складки небрежно разложенного на траве шерстяного пледа. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви яблони за спиной Софи, отбрасывали яркие блики, отливавшие изумрудом на темно-зеленом кожаном переплете дневника. Софи откинулась назад и приняла свою излюбленную позу, прислонившись к стволу дерева и закрыв глаза. Жалко, что глупые правила не позволяют спать здесь, в саду, на свежем воздухе. Да и где еще могла бы она найти уединение, как не в таком отгороженном от всех уголке. Укрыться хотя бы на несколько минут в своем убежище. Даже у себя комнате Софи не испытывала такого глубокого чувства покоя, как здесь, под яблоней. Правда, сюда в любую минуту могли нагрянуть дети. Им наверняка уже подсказали, где можно найти Софи, чтобы поделиться с ней своими бедами, прежде чем выкладывать их маме. Девушка первой узнавала об их расцарапанных коленках, о разлитом молоке, о пауке, который выполз прямо из-под подушки Эсми (и все благодаря негоднику Роберту). В обязанность Софи входило выслушивать все жалобы детей и отсортировывать те из них, которые признавались достойными внимания родителей.

Сегодня дети оставались в своих комнатах до полудня из-за злополучного происшествия, связанного с падением экономки. Споткнувшись об оловянных солдатиков, расквартированных на лестнице, бедняжка грохнулась с верхней ступеньки, проехала весь лестничный марш и приземлилась в самом низу. Конечно, обвинили во всем Софи. И не важно, что в момент происшествия ее не было дома на Боуден-стрит. Девушка отправилась к аптекарю за порошками от мигрени для ее сиятельства, хотя у леди Дансмор никакой мигрени не наблюдалось, когда она посылала Софи за лекарством. Просто ей казалось, что мигрень может вот-вот начаться.

После несчастного случая с кухаркой в кладовой Софи отобрала у детей оловянных солдатиков, но никто даже не задумался, как Роберту и Эсми снова удалось ими завладеть. Леди Дансмор проявила полнейшее нежелание вникать в суть проблемы. Она отправила детей по комнатам, отрядила посыльного за доктором и возложила ответственность за все дальнейшее на Софи. Миледи выполнила свой долг и теперь могла удалиться в спальню, чтобы остаться наедине с мигренью.