8
Среда — единственный день, когда мать не забирает меня из школы. Я сажусь на автобус и еду по Пайн-стрит, мимо бутиков, галерей и особняков из песчаника. Затем иду квартал пешком до еврейской школы, которая находится в Центральной городской синагоге на Спрюс-стрит. Вместе с Тамсин, Тоддом, Эмбер Гросс, Сашей Свердлоу и остальными одноклассниками-евреями.
С четырех до без пятнадцати пять мы молимся: говорим, что верим в единого Бога, обещаем любить Бога «всем сердцем, всей душой, всем существом». Это молитва плакальщиков, превозносящая имя Бога. Затем мы полчаса работаем поодиночке над отрывками из Торы и гафтары[34], которые будем читать на своих бар- и бат-мицвах. Большинство детей загрузили начитанные кантором отрывки в айподы и учат на слух. Но моя мама существует, чтобы усложнять мне жизнь. Она верит в важность этой процедуры и требует от меня понимания слов, которые я произношу. Она считает, что так мне будет проще написать двар Тору — речь, объясняющую смысл выбранных отрывков. В моем отрывке из Торы говорится о Исаве и Иакове: о том, как Иаков украл право первородства у старшего брата, Исава. Иаков оделся как Исав и обманул слепого умирающего отца. Это даже первоклассники знают. В отрывке из гафтары сказано, сколько снопов пшеницы платили древние израильтяне за такие преступления, как воровство домашнего скота. Не представляю, как связать эти истории с текущими событиями и современностью. Разве что в Филадельфии воруют право первородства. Или козлов.
Но в ту среду обычные занятия отменили из-за семинара «Бар- и бат-мицва и разведенные родители». Родителей тоже пригласили. Разумеется, мама пришла. На ней были джинсы и длинный фиолетовый свитер, который она сама связала. У мамы куча хорошей одежды, оставшейся с книжных туров, и вся она висит в пакетах из химчистки в глубине шкафа. Одежда устаревшая, но качественная. Если мама ее наденет, причешется, сделает лазерную коррекцию зрения и, возможно, уменьшит грудь, она станет нормальной. Обычной. Как все мамы. По крайней мере, внешне.
Когда я ступила в храм, мама беседовала с равви Грюсготт, прислонившись к двери и, как обычно, высматривая меня. Только я появилась, она стала размахивать руками в сборчатых рукавах. Я не спеша пошла по проходу.
— Шалом, — кивнула равви, и я поздоровалась в ответ.
Интересно, а она читала «Большие девочки не плачут»?
И каково ее религиозное мнение?
— А где Тамсин? — поинтересовалась мама. Она уселась на скамью и похлопала по подушке, лежащей рядом, словно подзывала щенка. Ее груди подпрыгивали. Представляю, как другие родители шепчутся: «Это она. Она написала ту книгу». Пялятся на мать, обутую в сабо, с большой сумкой, в которой лежат вязанье и аптечка. «Старшую сестру» этой сумки мать держит в мини-вэне. В голове вспыхнули фразы из «Больших девочек»: «королева минета», «чесоточный трах на пляже» и «я плакала, пока мне не стало страшно, что вывернусь наизнанку».
— В библиотеке, — сообщила я.
В библиотеку отправили детей, уже отметивших свои бар- и бат-мицвы, и тех, чьи родители не разошлись.
— Ясно, — отозвалась мать.
По правде говоря, наши с Тамсин отношения стали странными с тех пор, как я начала сидеть с Эмбер. Я делю время поровну: день за столом Эмбер, день с артистическими натурами, Тамсин и Тоддом. На мой взгляд, вполне библейское решение, по крайней мере справедливое. Не считая того, что Эмбер и ее друзья почти не замечают моего отсутствия, а Тамсин не особо радуется, когда я рядом. Может, поделиться с матерью, посоветоваться с ней?
Тут кто-то назвал меня по имени.
— Привет, Джой.
Я подняла глаза и улыбнулась. По проходу шел Брюс Губерман в костюме и галстуке. Его песочного цвета волосы падали на лоб; в руке он держал портфель.
— Привет, Брюс! — воскликнула я и подвинулась, освобождая место.
Мать уставилась на меня с видом: «Что он здесь делает?» Я притворилась, будто не замечаю ее взгляда. Это я послала Брюсу по электронной почте приглашение на семинар, приписав: «Надеюсь, ты приедешь». Отец ответил, что изменит расписание занятий и постарается быть.
Мать чопорно выпрямила спину и поправила сумку на коленях. Брюс сел, широко раскинул ноги, похрустел костяшками, скрестил лодыжки и наклонился вперед, в то время как я старалась держаться веселее и не вспоминать о десятках отвратительных сексуальных сцен, в которых он — или Дрю — принимал участие в «Больших девочках».
Брюс преподает массовую культуру в Университете Ратджерса. Если верить аннотации в его книге, он один из ведущих мировых специалистов по мифам и аллегориям в «Звездном крейсере “Галактика”»[35] и «Докторе Кто». Поэтому Брюс регулярно выступает перед людьми, половина из которых носит острые пластмассовые уши или расписывает тела синей краской. Когда мне было шесть лет, отец взял меня на съезд, проходящий в Филадельфии. Но после его речи я потерялась и здорово испугалась, встретив высоченного парня с пластмассовым мечом, который попытался отправить меня в клингонский[36] стол находок. На старых снимках отец был с конским хвостом и эспаньолкой, но сейчас он выглядит вполне прилично. Его волосы того же цвета, а глаза — той же формы, что и у меня.
— Кэндейс, — спокойно сказал отец.
Мать отпустила длинные ремни сумки.
— Брюс, — откликнулась она.
Они всегда очень вежливы друг с другом. Все «пожалуйста», «спасибо» да «с удовольствием». Полагаю, могло быть и хуже. В прошлом году на родительском собрании мать Тары Карнахан назвала бывшего мужа уродом и крысой и швырнула в него сотовый телефон. Вдвойне преступление, поскольку в Академии Филадельфии запрещены и оскорбления, и сотовые телефоны.
— Спасибо, что приехал, — обратилась я к Брюсу как можно громче, чтобы мама услышала.
— Не за что, — подмигнул он мне.
Брюс вообще слишком часто и старательно подмигивает. Особенно когда мама рядом.
Равви встала перед собравшимися и представила Дидру Вейсс — национального эксперта по разводам, а также бар- и бат-мицвам.
— Что означает «бар-» или «бат-мицва»? — спросила Дидра Вейсс.
Кто-то тихо застонал, кажется, Эмбер Гросс. Повиливая задом, обтянутым тесной сиреневой юбкой, Дидра начала писать на доске.
— Дословно это означает «стать сыном или дочерью заповедей». Стать взрослым по законам иудаизма. Впервые прочесть отрывок из Торы, Слова Господня... войти в миньян — в число взрослых евреев, необходимых для богослужения. Отметить бар- или бат-мицву — значит принять множество еврейских ценностей: изучать Тору, совершать добрые дела, заниматься благотворительностью, стремиться к тикунолам — исправлению мира, — Дидра обвела присутствующих взглядом. — И наконец, самому отвечать за свои поступки, лишиться родительской опеки. Это очень важно.
Дидра Вейсс снова нас оглядела. Мы молчали. Она действительно верит, что сказала что-то новое?
Гостья снова повернулась к доске и стала писать слова и фразы вроде «вовлечение» и «почтительно выслушивать», звеня подвесками на браслете. Я украдкой покосилась на мать и увидела, что та все записывает в блокнот, озаглавленный «Бат-мицва Джой».
— Когда будете планировать службу и прием, выслушайте всех заинтересованных лиц, — советовала Дидра.
Я многозначительно посмотрела на мать. Она притворилась, что не замечает.
— Красота современной церемонии заключается в том, что место найдется для каждого, — бодро сообщила Дидра. — Алия[37], зажигание свечей, «одевание»[38] и «раздевание» Торы...
Мать делала заметки, Брюс наблюдал за Дидрой. Я же смотрела по сторонам: на деревянные скамьи с высокими спинками и надпись над ковчегом на иврите «Помни, пред кем стоишь». Эмбер Гросс помахала мне. Кажется, я не слышала прежде, что ее родители развелись. Я продолжила изучать помещение. Незнакомый мальчик, незнакомый мальчик, незнакомая девочка и... Дункан Бродки. Дункан сидел в конце прохода рядом с женщиной в красных брюках и серебряных серьгах-кольцах. Я покраснела и отвернулась. Возможно он, как и я, разыскал книгу моей мамы. Я заерзала на скамье. Не надо было звать Брюса. Вдруг Дункан посмотрит на него и узнает Дрю — героя романа?
— Как показывает мой опыт, много споров вызывает церемония зажжения свечей, — продолжала Дидра Вейсс. — Зачастую родители, опекающие ребенка, считают, что их родственники вправе зажечь больше свечей, и начинают хитрить.