— Не знала, что ты в городе. — Я отодвинула солнечные очки сестры в сторону и тоже поставила на зарядку свой мобильный.
— Ну... — замялась Элль.
Я проследовала за ней на кухню, где она водрузила свой восхитительный зад на один из барных стульев и завела знакомую жалобную песню о потерянном чеке и разгневанном домовладельце, завершив ее просьбой: «Отдохну пару дней у вас, ребята, если вы не против».
Питер поморщился, доставая пиво из холодильника. Я нахмурилась.
— Конечно не против!
— Мы всегда тебе рады, — произнес Питер довольно холодно. Элль либо не заметила, либо сделала вид, что не заметила.
Джой пристроилась на стул рядом с Элль. Я взбивала соус-винегрет. Сестра и дочь сблизили головы и захихикали. Френчи радостно пыхтела у их ног. Я взяла посудное полотенце, сходила в прихожую и вытерла вино с деревянного пола. Вернувшись на кухню, я достала любимые глазированные тарелки тыквенного и лимонного цветов, положила подходящие салфетки, поставила на стол хлеб и сыр, листовой салат и заправку, кувшин воды и полупустую бутылку вина, после чего позвала всех ужинать.
— Ух ты, тушеное мясо! — обрадовалась Элль, усевшись за стол. — Как по-домашнему!
Она жадно следила, как я ставлю на стол тушеное мясо и картошку. Питер наполнил стаканы для воды и предложил вина.
— Как мило! — смеялась сестра.
Джой преданно на нее смотрела. Френчель, игнорируя подстилку, свернулась у ног Элль.
После ужина мы с Питером очистили тарелки. Я вытерла стойки и поправила вазу с лилиями и герберами, а муж загрузил посудомоечную машину. Затем он взял кроссворд и отправился в спальню. В кухню ворвались Джой и Элль в поисках десерта.
— Мороженое есть? — невинно поинтересовалась сестра.
Я достала свою новехонькую кварту мятного мороженого с шоколадным печеньем и обнаружила, что кто-то методично выел весь шоколад, оставив рябую зеленую массу. С каменным лицом я поставила на стол мороженое и посыпанный сахарной пудрой бисквитный торт, который испекла накануне.
Элль взяла тарелку и вытащила из сумочки пачку журналов.
— Мы собираемся смотреть платья для бат-мицвы! — объявила она.
— Потрясающе.
У меня екнуло сердце. Одному богу известно, что Элль считает подходящим платьем для тринадцатилетней девочки. Когда сестра съедет, Джой, вероятно, потребует вечеринку на тему «сводники и шлюхи». И сувенирные презервативы с монограммой.
Джой и Элль вернулись в гостиную. Я открыла оскверненное мятное мороженое и ткнула в него ложкой, готовясь к ссоре с Питером. Я прекрасно знала все его аргументы. Однажды подобная размолвка закончилась так плохо, что я настроила телевизор на канал «Романтика», спрятала пульт дистанционного управления в саквояж и отправилась ночевать к Саманте.
«Сколько можно ее выручать? — скажет Питер. Он всегда с этого начинает. — Ты ей потакаешь». Я виновато поежусь и повторю привычное оправдание: «Мир в целом и домовладелец в частности требуют от Элль слишком многого. Сестры должны помогать друг другу». Питер ответит: «Нет, потакаешь». А я надменно возражу, что считаю это всего лишь великодушием. Или ццакой[45], если настроение будет особенно религиозным либо на редкость плохим. Питер откатится на край кровати и не сдвинется с места, пока я не обовьюсь вокруг него и не стану целовать в шею, приговаривая, что будь у него бездельник брат или незаконный ребенок, я была бы сама кротость и сострадание.
Пока сестра не уедет, муж постарается реже бывать дома. А я стану прятать чековую книжку и выписки из банкомата, опасаясь, что Питер узнает подлинную стоимость ее пребывания, и благодарить Бога, что мы до сих пор ведем раздельный бюджет. Уверена, многие брачные консультанты пришли бы в ужас, узнай они о подобной скрытности. Но я, наверное, единственная в мире женщина, которая восприняла мемуары Эрики Йонг[46] как назидание и учебник по финансовому планированию. Я твердо верю, что путь к вечной любви вымощен раздельными чековыми счетами и что глупа женщина, вносящая деньги на имя мужа.
Прихватив спицы и пряжу, я вошла в гостиную и села на диван. Элль и Джой настроили телевизор на модный канал и разложили на полу «Вог», «Элль», «Бал!» и даже, господи помилуй, свадебные журналы. Элль подняла невинные глаза.
— Все в порядке?
— В полном. — Я попыталась улыбнуться.
Питер спустился вниз, наверное, за вечерним чаем. По пути из кухни он укутал мои плечи шалью и убрал со стола пустую миску из-под мороженого. Когда он поцеловал меня в лоб, Джой поморщилась.
— Видели бы вы себя, — проворковала Элль. — Прямо Уорд и Джун[47].
Я укрыла ноги золотисто-зеленой шалью, которую связала, когда Джой была совсем маленькой. Интересно, сестра догадывается о правде? О том, что когда-то мы с Питером чуть не разбежались.
Переломный момент наступил жаркой августовской ночью. Мы с Питером находились в машине у моего дома. Джой, которой в апреле исполнился годик, дремала на заднем сиденье. Питер крепко сжимал руль. Лицо его освещал фонарь.
— Почему это важно? — спросила я. — Мы вместе. Зачем нам вставать перед каким-то равви и тратить все деньги на вечеринку? Что это изменит?
— Я хочу настоящую свадьбу, — низким голосом произнес Питер. — Для меня это имеет значение.
Я вздохнула. Мы провели день в Фэрмаунт-парке, на барбекю, организованном отделом профилактики избыточного веса и нарушений питания. Диетологи, медсестры и обслуживающий персонал бросали на столбик «подковки» и усердно играли в волейбол. Бургеры были только с соей и индейкой. Питер облачился в шорты хаки и синюю рубашку поло, на которой был изображен стетоскоп вместо крокодильчика[48]. Я же надела тонкий хлопковый сарафан и новые чудо-шорты, которые обещали стройные ноги, крепкую попку и полное отсутствие кошмарных потертостей. Реклама не обманула, но под платьем я четко видела, где кончаются шорты и начинаюсь я... Вероятно, как и остальные участники барбекю. Увы.
После ужина мы с Питером поехали домой, сытые и обгоревшие. Джой дремала в автомобильном кресле. Все было хорошо, пока мы не добрались до парка Риттенхаус-сквер, где гуляла свадьба.
Мы встали за мусоровозом и долго смотрели, как невеста и ее подружки позируют в сумерках перед фонтаном. Голые плечи невесты мерцали на фоне шелкового платья. В прическу был вплетен жемчуг. Одна из подружек обмахивала ее программкой.
— Чудесно, — заметил Питер.
— Ховофо, — сонно подтвердила Джой с заднего сиденья перед тем, как снова сомкнуть глазки.
Я вздохнула, понимая, что будет дальше. Деваться некуда. Питер сделал предложение на Новый год, восемь месяцев назад, и я согласилась, радостно, благодарно, со слезами. С тех пор я носила его кольцо и умело избегала вопроса, скоро ли мы поженимся. В тот вечер я сидела молча. Питер остановил машину у обочины и спросил:
— Так когда наша очередь?
Я прикусила губу и пожала плечами. Та невеста была прекрасной, элегантной и стройной. Оба ее родителя пришли на свадьбу. Мать в голубом платье сияла от счастья. Надутый от гордости отец в смокинге давал указания фотографу.
— Назови причину, — настаивал Питер. — Хотя бы одну разумную причину не делать этого.
«Мой страх», — подумала я, хотя не могла этого озвучить. Питер не давал мне оснований опасаться чего-либо. Я просто не могла вообразить, как иду по проходу, произношу клятвы. Когда-то, еще до рождения Джой, я представляла, как выхожу замуж за Брюса Губермана в той же синагоге, в которой он прошел бар-мицву, как стою под хупой[49]. С одной стороны — семья Брюса, с другой — моя. В фантазиях Брюс коротко подстригся, а я волшебным образом похудела и надела облегающее белое платье. Мой отец появился вовремя, искренне извинился за былые грехи, и я позволила ему вести меня по проходу. Объявление о нашей свадьбе появилось в «Таймс» (без фотографии, конечно). Мы с Брюсом купили дом в зеленом пригороде, из которого нам обоим было удобно ездить на работу, и завели двух малышей, унаследовавших его метаболизм и мою трудоспособность. И жили долго и счастливо.
И куда меня завели эти мечты? Родился незаконный ребенок. Причем раньше срока, в чем я винила новую подружку Брюса. Она толкнула меня на раковину, когда мы случайно встретились в женском туалете аэропорта Ньюарка. За это я прозвала ее Толкальщицей. Впрочем, врачи в больнице и позже психотерапевт уверяли, что предлежание плаценты закончилось бы плохо вне зависимости от встречи моего живота с фарфором. Итог: один недоношенный ребенок, одно удаление матки, бывший парень, который уехал из страны и не пожелал видеться с дочерью. Его мать каждый месяц высылала мне чеки на пятьсот долларов, выписанные на ее имя, а не на имя Брюса.