Афанасия Уфимцева - Все еще будет

Но ничего, обошлось.

Пожелав Маргарите спокойной ночи, отец удалился.

Когда дом затих, погрузившись в спокойный ночной сон, Маргарита оделась, тихонечко открыла окно и выбралась в сад. Дом стоял у самого крутого края Нагорной Слободы: прямо за садом холм, поросший редким кустарником, резко обрывался вниз.

Считая свое появление на ночных улицах патриархальной части города неуместным, ринулась напрямик. Лавируя между кустов и высохшего борщевика и периодически тормозя каблуками, спустилась в долину довольно быстро, но в несколько заснеженном и растрепанном виде. Дальше пошла по тропинке, протоптанной вдоль задних дворов прибрежных дач.

Вот и дом Ивана. Хорошо, что забор чисто символический, невысокий. Хотя, собственно, нет такого забора, который бы остановил ее.

Перелезла легко и красиво. Она уже была готова возрадоваться скорой встрече с Иваном, как возникло новое препятствие. Перед ней внезапно материализовался Марсик, его любимый лабрадор. Пес посмотрел на нее в некотором недоумении, обнюхал, затем завилял хвостом, лизнул руку и ушел прочь. «Что ж, пес не дурак, как, впрочем, и его хозяин», – рассудила Маргарита.

Путь был открыт.

Вход в дом с колоннами, выходящий на набережную, был слишком ярко освещен. В спальне Ивана, смотревшей двумя окнами во двор, горел мягкий, приглушенный свет.

Тихонько подошла, постучала. Молчание. Постучала еще раз, уже погромче.

В окне появилось удивленное лицо Ивана, которое в то же мгновение стало глупо-счастливым. Когда Маргарита влезла в окно, повторив недавний подвиг Ивана, он так бурно начал выражать свою радость, что возможности изложить цель своего визита у нее просто не было.

Некоторое время спустя, поняв внутренним чутьем, что ей есть что сказать, он заговорил сам:

– Я тоже безумно соскучился. Но ты не должна так рисковать. Нужно лишь переждать, пока все уладится.

Затем опять прижал лицо Маргариты к себе, чтобы поцеловать.

Слегка отстранив его, но ровно настолько, чтобы ее жест был правильно истолкован, она проговорила:

– Я тоже истосковалась по тебе, но готова ждать, как и обещала. А пришла я, чтобы предупредить тебя. Сегодня в североречинской прокуратуре я видела показания Владлена против тебя. Потом, по дороге домой, случайно наткнулась на него: он был вместе с Лизой, в ее джипе. Затем я видела их фотографии в Facebook. Получается, что они давно и очень близко знакомы. Вместе путешествуют, проводят время. Все это неспроста. Очень тебя прошу: не доверяй Лизе. Они с Владленом что-то замышляют против тебя.

Иван многозначительно улыбнулся. Ласково убрал с лица Маргариты непослушную золотую прядку. Поглядел на нее жарким, сердечным взглядом. И голос его тоже зазвучал под стать – задушевно, искренне:

– Владлен что-то написал против меня, потому что на него надавили. Трудно его за это осуждать. Лиза мне помогает совершенно искренне и бескорыстно, как старый друг. Что касается ее личной жизни – меня это совершенно не интересует.

Затем, внимательно взглянув на Маргариту и широкой улыбкой открыв ряд ровных зубов, продолжил:

– У тебя нет никаких поводов для ревности. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Не надумывай ничего. Я видел Лизу вчера в Москве, и ехать она собиралась домой, в Петербург, а не в Североречинск.

– Я не знаю, куда она собиралась ехать, но приехала она именно в Североречинск, и была она там не одна, а с Владленом.

– Тебе в любой женщине мерещится Лиза, – засмеялся он. – Да не может, просто не может быть Лиза организатором всего этого кошмара. Это не ее масштаб. У нее просто коварства не хватит и… ума все так организовать. Связи у нее обширные, это правда. Да, она обладает талантом заводить нужные знакомства. Впрочем, и ненужные тоже. Но организовать тотальную травлю она не сможет: у нее отсутствуют такие способности. И потом, зачем ей все это? В деньгах она совершенно не нуждается, дорогу я ей никогда не переходил. Очень тебя прошу, выброси все это из головы!

Подошел к окну и плотно задернул тяжелые фисташковые шторы. Затем опять нежно обнял и поцеловал ее.

«Дурак ты, Ваня, – подумала она. – Но милый и… такой любимый дурак. Придется тебя спасать».

О цели своего визита Маргарита в этот вечер больше не вспоминала. Было не до того. Ее сердце колотилось еще бойчее и радостнее, чем тогда, в первый раз. И Ваня на своей территории чувствовал себя увереннее и даже, как ей показалось, чуть-чуть наглее в проявлении своей нежности к ней. Если нежность вообще может быть наглой. В любом случае Маргарита в этот вечер была определенно счастлива.

Солнце встало намного раньше, чем счастливые влюбленные. Фисташковые шторы были плотно задернуты, но лучи утреннего солнца, сумевшие пробиться сквозь оставшиеся щелки, подобно маленьким прожекторам освещали спальню. Для Маргариты утреннее пробуждение было исключительно приятным. Рядом с ней спал, мирно посапывая, главный любимец Елизаветы Алексеевны. Как же она была права в своих подозрениях – причем тогда, когда сама Маргарита еще ни о чем не подозревала.

Маргарите показалось, что в комнате Ивана что-то изменилось. Она еще накануне вечером это почувствовала. Только не сразу уразумела, что именно. И только теперь, кинув взгляд на ненавистную стену, поняла, что же произошло. Вместо афиши Лавровского общедоступного дачного театра красовалась теннисная ракетка. По всему выходило, что спорт делает человека не только выносливее, но и чуточку счастливее. Определенно делает.

Нежно погладила милого Ванюшу по колючей щеке. Он мечтательно заулыбался и открыл глаза.

Пока она принимала душ, он приготовил их первый совместный завтрак – кофе и сырники – как мог, но, собственно, неплохо. Вплыл в спальню с подносом, зажав в зубах раскрасневшийся цветок эхмеи. Зацвела-таки. Как и обещала Елизавета Алексеевна.

Им было хорошо вдвоем, и ни он, ни она не задумывались над тем, как среди бела дня она будет незаметно выбираться из дома, расположенного на самом виду – в центре городской набережной. Будь ее воля, она бы так и осталась здесь навсегда – пила кофе и ела сырники.

Путь к отступлению материализовался сам собой. В дверь постучали. На пороге стоял, переминаясь с ноги на ногу, Федор Разин. Пришел по делу – попросить помощи в организации социальной столовой. На дворе кризис, многим семьям нелегко. Иван, хотя и самому было несладко, не раздумывая обещал помочь.

Присутствие в доме Иноземцева Маргариты никаких подозрений у Разина не вызвало. Во-первых, Иван и Маргарита намеренно обменялась парой фраз о школе, и, во-вторых, о каких личных свиданиях может идти речь, когда дело близится к обеду? Так что Маргарита с Разиным вышли из дома на набережной вместе и вместе пошли в Нагорную Слободу – он как раз собирался навестить Дусю.

Маргарита еще не успела дойти до дому, как у нее уже созрел план дальнейших действий. Конечно же, нужно срочно отправляться в Санкт-Петербург, чтобы побольше разузнать об этой сладкой парочке – Амбарове и Лизе. Повод для поездки вполне естественный: в понедельник начинались осенние каникулы. И немножко развеяться тоже не помешает.

Значит, в путь. По владленовским местам.

Петербург встретил ее легким балтийским бризом. Солнце светило приятно, но вроде как по-осеннему – устало, вполсилы. Она не была в Петербурге лет десять, и город, безусловно, расцвел – похорошел и принарядился. Заехав на полчаса в гостиницу, чтобы принять душ и оставить вещи, сразу поехала в гости к Фредерику Норрису. Он снимал квартиру в доме 104 по каналу Грибоедова.

Маргарита застала Фредерика в состоянии глубокой депрессии. С диссертацией по Достоевскому был полнейший ступор. Фредерик намеренно поселился в доме старухи-процентщицы, зарубленной Раскольниковым, но нащупать, угадать, прочувствовать раскольниковскую струну не мог.

Где они – портные, слесари, кухарки и девицы, живущие от себя, – некогда заполнявшие этот дом? Куда они съехали, куда удалились? И что общего с Достоевским имеет этот дом с домофоном, свежеотремонтированными квартирами и их владельцами, передвигающимися по городу на дорогих авто? И откуда на первом этаже салон красоты? Он никак не мог нащупать ни «туманную перспективу улицы, освещенную слабомерцающими в сырой мгле фонарями», ни ту самую неуловимую картину, которую обхватывал «черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба».