В результате к дому профессора Северова Иван Иноземцев подошел в несколько подмоченном, но абсолютно уравновешенном состоянии. Едва закрыл скрипучую калитку, как услышал взволнованный голос Дуси, кричавшей в открытое окно:
– Иван Григорьевич, да разве так можно! Так и простуду заработать недалеко!
– Ничего, не сахарный. Не растаю, – отвечал он подчеркнуто приветливо и абсолютно искренне.
Не успел дойти до крыльца, как дверь отворилась и на пороге появилась заботливая Дуся, протягивающая полотенце. Что, впрочем, было весьма кстати, поскольку с волос уже не капала, а тонкими струйками стекала дождевая вода.
Вот так, вытирающим голову, и появился он в гостиной дома Николая Петровича Северова, торжественно встречавшего его вместе с дочерью Маргаритой. Эффект от полотенца получился почти что театральный. Сняв полотенце как маску с лица – оп! – неожиданно для самого себя предстал перед той самой экзальтированной особой, с которой лишь пару часов назад пообщался на набережной. Видимо, прогулка была недостаточно длинной – надо было через яхт-клуб идти, – потому что самообладание покинуло его. Услышав слова профессора «Это моя дочь Маргарита», еще больше стушевался и отвел взгляд, как какой-то мальчишка-подросток. Нервно сглотнул. Но все же довольно быстро взял себя в руки, собрался. После небольшой вынужденной паузы улыбнулся, открыв обворожительной улыбкой ровные белые зубы, и произнес:
– А я думал, что ваша дочка маленькая. Я ей котенка принес.
Он поспешил вынуть из-за пазухи шевелящийся комочек, заботливо завернутый в кашемировый шарф. Тут же из мягкого убежища показалась рыжая мордочка. Затем как ни в чем не бывало перевел взгляд на Маргариту, на лице которой и мускул не дрогнул, и спросил:
– Как вы назовете его?
– Бобик. Я воспитаю его как собаку, и он будет меня защищать. В этом городе мне без защитника не обойтись.
Впрочем, важнее было не то, что она сказала, а как. Ее глаза лихорадочно блестели, а на мягких губах отпечаталась бескомпромиссная улыбка.
– Что ты говоришь, Рита, – встрял Николай Петрович, уже успевший налиться нервным багрянцем. В его выцветших глазах читалась мольба. – Нельзя вот так встречать доброго, почетного гостя – тем паче когда эта встреча первая.
– А вот и не первая, папа. Нам уже представился случай познакомиться. Причем при самых неприглядных обстоятельствах. Иван Григорьевич прямо на набережной, при многочисленных свидетелях ударил человека, воспользовавшись своей властью и положением. Человека маленького, неспособного в силу своего зависимого положения дать хоть какой-то отпор. Дрожащего от страха и унижения. Он…
Николай Петрович не дал дочери договорить:
– Рита, что с тобой? Остановись! Умоляю, остановись…
– Нет-нет, пускай продолжает. Это замечательно, что у вашей дочери есть свое мнение, пусть и ошибочное, – произнес Иван Иноземцев, гордо вскинув подбородок и расправив плечи.
«Тоже хорош гусь, – подумал окончательно сникший Николай Петрович. – Вернее, мокрая курица, а туда же, петушится». Ну а распалившуюся Маргариту теперь вообще ничто не могло остановить:
– За разрешение спасибо. Но я в нем не нуждаюсь. Если решила что-то сказать, то непременно так и сделаю. Хотя я, собственно, сказала все, что хотела. Надеюсь, у вас найдется, что сказать в свое оправдание.
– Оправдываться перед вами или перед кем-то еще я не намерен. Но у меня, безусловно, есть что сказать. Я ни о чем не жалею. Разве что о том, что вы помешали мне его проучить еще раз. Боюсь, что науку с первого раза он не усвоил.
– Даже так?
Иноземцев заговорил быстро и твердо, не обращая внимания на внезапный приступ астматического кашля, обрушившийся на столичного профессора:
– Именно так, и никак иначе. От такого вот безрассудства в прошлом году погиб человек, был изрублен винтами моторной яхты. И не где-нибудь, а в зоне городского пляжа, предназначенной для купания. У него остался сын Петя двенадцати лет. Мама мальчика погибла три года назад под колесами автомобиля, которым управлял пьяный водитель. После того случая мы весь город перекроили. Лучших специалистов позвали. Некоторые улицы объявили пешеходными зонами, обезопасили пешеходные переходы, понаставили видеокамер. С тех пор ни одного подобного случая не было. Но это не уберегло отца Пети. Мальчика пришлось отправить в североречинский детский дом. Я навещал его там несколько раз – впечатление удручающее. Собственно, благодаря Пете у меня и возникла идея открыть математический интернат. У пацаненка редкие способности. Так что, Николай Петрович, Петр Устюгов будет одним из ваших учеников. Надеюсь, что одним из лучших.
– Не только моим учеником, но и учеником моей дочери, – дрогнул голосом Николай Петрович, безвольно опустив худые руки. – Я писал вам, что подыскал квалифицированного преподавателя английского языка. Так вот – прошу любить и жаловать: это моя дочь Маргарита Николаевна. Училась в Англии. Помимо английского, владеет еще французским и китайским. Надеюсь, вы не будете возражать? – его голубые в симпатичных морщинках глаза взирали с такой мольбой, что остаться равнодушным могло только сердце из самого твердого камня.
– Напротив, я очень даже рад вашему выбору. К сожалению, педагогический коллектив у нас получился преимущественно мужской. Для ребят же важно, чтобы рядом была женщина, излучающая материнское тепло, способная их понять, согреть, защитить. В чем-чем, а в способности вашей дочери встать грудью на их защиту я нисколько не сомневаюсь.
– Я даже и не знаю, как мне отблагодарить вас, Иван Григорьевич.
– Не стоит благодарить меня, – было похоже, что подобострастный тон, на который настроился профессор, был Иноземцеву не по нутру. – Да, мы совсем забыли про котенка. (Бобик уже успел задремать у него на руках.) Это подарок для вас, Маргарита Николаевна.
Возможно, Иноземцев потревожил спящее животное слишком резко, но Бобик вдруг рванулся и пополз вверх, к шее Ивана, цепляясь когтями за его рубашку и оставляя тонкие царапины на коже – как кровяные ниточки.
Профессор Северов забеспокоился, начал звать Дусю. И минуты не прошло, как в гостиной появились перекись водорода и зеленка. Нанести зеленый орнамент на грудь и шею Иван Иноземцев решился не сразу. Но слова Николая Петровича о кошачьем бешенстве, видимо, возымели действие. Щедро смочив ватный тампон зеленкой, начал медленно и методично смазывать полученные раны. Причем сначала царапины, в которых был повинен отнюдь не Бобик.
Когда стало ясно, что Иноземцев увлекся заботой о своих ранах (слабость, свойственная многим представителям сильной половины человечества), Маргарита уловила момент и получше рассмотрела его. И сделала это непредвзято, на время закрыв глаза на имевшие место проявления необузданного характера вольногорского безумца.
И что же? Очевидно, что не красавец. Но все же привлекателен. Несомненно, привлекателен. Живые карие глаза (один из которых разок как будто отвлекся от ран и косанул на нее) и непослушные каштановые волосы придавали его облику определенную мягкость (тут же решила: мягкость эта обманчивая). Высокий лоб, впрочем, тоже говорил в его пользу. А вот острый подбородок и строгий нос были вполне под стать характеру – тут уж ошибки быть не могло. Хоть и широкоплеч, но сухощав, с несколько истощенным видом, что, однако, придавало некую изысканность его облику и вполне могло бы найти отзвук в сердобольном женском сердце – хотя бы от желания его подкормить (но это, скорее, к Дусе).
Вот, собственно, и всё. Больше ничего особенного рассмотреть не успела, потому что раны Иноземцев смазал довольно быстро. Отдав Дусе зеленку, опять вернулся к вопросу о Бобике. Теперь уже осторожно, мягкими движениями взял кота и протянул его Маргарите:
– Постарайтесь не разбудить, – тихо проговорил он, приветливо улыбнулся и зачем-то добавил: – В нем зверя.
Принимая Бобика, Маргарита невольно, сама того совершенно не желая, не предполагая и, соответственно, не планируя, коснулась пальцев Иноземцева. Они были сухими, горячими. Чтобы погасить возникшую неловкость, воспользовалась ситуацией и отнесла Бобика на кухню. Налила теплого молока (сначала сама попробовала, не скисло ли) и покрошила в него немножко хлебного мякиша. Котик был основательным и трудолюбивым. Не отошел от миски, пока все не съел. Потом неожиданно длинным языком облизнул белые от молока усы, тоже несоразмерно длинные.
Когда Маргарита вернулась в гостиную, Иноземцев разжигал камин, встав коленками на пол и приветствуя профессорскую дочь розовыми пятками (напрочь промокшие туфли стояли рядом). Впрочем, затея разжечь камин была очень кстати. Дом, в котором несколько месяцев никто не жил, немного отсырел и продрог.